В назначенное время я подхожу к Следственному Комитету. Сегодня прохладно и пасмурно. Погода будто чувствует мое настроение.

СК выглядит гораздо приятнее, чем колония. Много деревьев на территории, цветы, лавочки. Внутри чисто и очень ярко. Вместо разодранного линолеума — белоснежная плитка. Вместо облупленных стен — пластмассовые панели.

На первом этаже меня встречает следователь, который звонил. Высокий худощавый мужчина, на вид лет сорок. Светло-русые волосы с проседью на висках. Взгляд серьезный и проницательный. Наверное, все следователи такие.

— Пройдёмте, Арина Александровна.

Идти далеко не пришлось, кабинет Алексея Геннадьевича оказался в двух шагах от входа. Небольшое помещение, высокие потолки. Окна выходят во двор, а не на дорогу. Письменный стол, несколько стульев завалены папками и бумагами, компьютер. На стене висит портрет молодого Путина. Всё, как показывают в сериалах про ментов.

— Присаживайтесь, — показывает рукой на свободный стул.

Алексей Геннадьевич садится за стол, достает телефон из кармана, быстро печатает и убирает.

— Арина Александровна, мне нужно, чтобы вы восстановили хронологию событий в тот день. Во сколько вы пришли на работу, какие пациенты были в госпитале. Любая мелочь — всё важно.

Не хочу вспоминать тот день, но деваться некуда. Рассказываю всё по порядку, упускаю момент, когда Дрёмов распускал руки.

— А как вы поняли, что Ханжин под наркотиками? — что-то записывает.

— Было характерное поведение. Метался от спокойного до агрессивного состояния. Почти не моргал и зрачки были сильно расширены.

— От какого вещества это может быть?

— Всех не перечислить. Это практически стандартная реакция на препарат, когда расширяются зрачки и меняется привычное поведение. Помимо этого надо учитывать индивидуальную переносимость. Кто-то от спайса ловит галлюцинации, а кто-то просто крепко спит.

Следователь внимательно смотрит, будто пытается решить уравнение в уме.

— Вы знали, что надзиратели употребляли запрещённые вещества? — подаётся вперёд.

— Нет. Они всегда… были в адеквате, — почему он спрашивает во множественном числе?

— То есть Ханжин был один из наркоманов? — давит.

— Я не знаю, был ли Ханжин наркоманом со стажем или это был единственный раз, когда он употреблял. До того дня я никогда не видела его таким.

— А среди заключённых были те, кто сидели на наркоте?

— Вряд ли. Это же надо как-то пронести в колонию, а такое ведь невозможно, — почему-то говорю неуверенно.

Алексей Геннадьевич слегка улыбается.

— Вот именно, Арина Александровна, невозможно. Но как-то получилось, что наркоманом был не только Ханжин, а ещё примерно двадцать процентов осуждённых. И большой вопрос, как они получали дурь в закрытом учреждении, — трет подбородок.

Мне бы удивиться этому, но почему-то не удивляет. Моя жизнь сейчас перевернулась с ног на голову и какие-то очевидные вещи по типу, что в колонию нельзя пронести наркотики — ну вот вообще никак не вызывают диссонанс.

— К сожалению, не могу ничем помочь, потому что я не знаю как у них всё там устроено и работает. Я заменяла их постоянного врача недолго совсем. Да и пациенты, которые поступали в госпиталь, они точно были «чистыми».

— Я знаю, что вы там недолго работали. Но учитывая, что вы врач скорой помощи, я думаю, вы замечали какие-то звоночки, — смотрит с прищуром.

— Да, например, у них нет нормальных медикаментов. И если поступает пациент с ножевым ранением, его нечем обезболить. И приходится зашивать наживую. Подходящий звоночек?

— Я наслышан о вашем героизме, Арина Александровна, — хмыкает.

— Это не героизм, а профессионализм. В своей работе вы, наверняка, придерживаетесь этого же, — чувствую себя адвокатом дьявола.

Мужчина долго смотрит мне в глаза и как-то странно улыбается. Устало. Будто бы моя позиция — это и про него тоже, но не сейчас.

— И вы не побоялись пойти в коридор к заключённым, пытались противостоять неадекватному надзирателю и более того, хотели спасти раненого зэка.

При упоминании погибшего Саввы у меня холодеют ладони. Больно это вспоминать.

— К сожалению, его травмы были несовместимы с жизнью. Я не смогла ничего сделать, — последнее говорю тише.

— Я вас ни в чем не обвиняю. Вскрытие показало, что у Капилова была серьезная травма головы. Когда приехала скорая, то мозг частично вывалился.

Прикрываю глаза. Я помню, как у него стекала мозговая жидкость.

— Если что-нибудь вспомните ещё, наберите мне, — протягивает визитку. Вряд ли я что-то вспомню, но беру из вежливости.

— Спасибо, — улыбаюсь.

— Вам спасибо, — кивает.

Выхожу из здания и прямо у входа стоит Дрёмов. О, нет.

«Она здесь» — приходит сообщение от Лехи, моего друга и по совместительству следователя, который ведёт дело Ханжина.

Я попросил его вызвать Арину на беседу, чтобы поговорить с ней. Леха должен просто задержать ее на время, чтобы я успел подъехать и перехватить. Чувствую себя пауком, который медленно заманивает жертву в свою паутину. Но Арина не жертва. Она просто…

Да уж, то, что вчера наделал Абай — ни в какие ворота не лезет. Я знал, что они будут отмечать его выход и был уверен, что он возьмёт Арину с собой. Принято у них, ходить со своими женщинами и показывать, какая из них лучше и дороже выглядит. Но Арина ведь вообще другая.

Володя, администратор этой зэковской рыгаловки позвонил мне, когда стала известна дата и время сходки. Я был на миллион процентов уверен, что какая-то херня произойдет. Но рисовал в голове всё, что угодно, но только не это.

Абай содержался в моей колонии семь лет и всякое было. Но я не замечал за ним такой жестокости. Или ситуации были не те?

Я знал, что Арина захочет домой после случившегося. Поэтому поехал к ней и просто ждал в подъезде, когда она вернётся. Чуйка подсказывала, что она будет одна, без ублюдка. Но девочка не захотела выходить ко мне, перепугалась. Я не стал давить, это дало бы обратный эффект. Нужно, чтобы она видела во мне надежность и спокойствие, а не абьюз.

«Выходит» — пишет Леха. Иду ко входу ловить свою мечту.

Арина немного встревоженная, смотрит на меня испуганно.

— Привет, — говорю спокойно. Хотя хочется заграбастать ее в объятия и увезти далеко-далеко.

— Привет, — спускается, — Преследуешь меня?

— Нет, я был здесь по рабочим делам, смотрю, ты идешь.

— Слишком много совпадений, — хмурится.

— Подвезти?

Смотрит под ноги, медлит с ответом.

— Давай, — соглашается.

Блядь, я чуть не подпрыгнул от радости, но сдержался. Мы не спеша идём к машине. Арина заплаканная и подавленная. Сейчас она выглядит не так, какой была на работе. Там она светилась и была полна жизни. Сейчас же всё сильно иначе.

Открываю пассажирскую дверь, Арина неуверенно садится. Закрываю дверь чуть наклоняясь вперёд и ловлю ее аромат. Стоит ли говорить, что у меня снова стояк? Нельзя выдавать себя. Обхожу машину и поправляю брюки, чтобы ничего не было видно.

Арина смотрит в окно, вся сжалась. Вспоминаю, как она целовала Абая в машине и хочется наброситься на нее. Показать, как может быть по-другому, как может быть со мной. Но сдерживаюсь из последних сил.

— Жарко? Могу включить кондиционер, — завожу машину.

— Нет, нормально, — улыбается, но в глаза не смотрит.

Отъезжаем от СК, к счастью, время — обед, пробки. Значит, мы подольше побудем наедине.

— Арина, на счёт вчерашнего…

Она напрягается, сжимает руки до белых костяшек. Хочу накрыть своей рукой, чтобы расслабилась. А ещё поцеловать, чтобы с языком и долго, но ничего из этого не делаю.

— Зачем ты вчера приезжал? — смотрит перед собой.

— Чтобы защитить тебя от этого психопата.

— Я не просила помощи.

— Да, потому что не знаешь, кто спасет от такого, как он, — хочу закурить, но в последний момент отбрасываю эту мысль.