— Ноа! Вставай!

Она только собирается подняться, как змея снова выползает, и Пончик окончательно сходит с ума. Он встаёт на дыбы, пронзительно визжит, и когда опускается, копыта с хрустом попадают ей в бок.

— Чёрт!

Ноа кричит, сгибается, стараясь свернуться калачиком. Она пытается говорить с Пончиком, но он вне себя.

Я хватаю её за запястья и тащу из-под его копыт, пока не удаётся поднять на руки. Змея всё ещё дразнит Пончика, и его не успокоить, пока кто-то не уберёт её. Но сейчас главное — унести Ноа отсюда как можно скорее.

Она стонет, пока я бегу с ней к выходу.

— Кажется, у меня что-то с лодыжкой, — сквозь слёзы говорит она.

— Я больше переживаю за твои рёбра, родная. Я точно слышал треск.

— Я тоже. Болит, как сука, — она морщится у меня на руках, пока я пытаюсь открыть дверь грузовика.

Понимая, что она не сможет встать, я аккуратно укладываю её на заднее сиденье.

— Голова просто раскалывается, — с трудом выговаривает она.

— Ноа, смотри на меня, — я несколько раз хлопаю её по руке, пока она не открывает глаза. — Держи их открытыми, слышишь? Я везу тебя в приёмное отделение.

Она медленно моргает, словно борется с желанием их закрыть.

— Глаза. Открыты. Ты справишься, детка.

— Куда вы? — раздаётся за спиной голос Триппа.

Я захлопываю дверь и сдерживаю порыв врезать ему за то, что оставил сестру одну.

— Пончик испугался и чуть не убил её, — я запрыгиваю на водительское сиденье, опускаю окно. — Убери змею и загоняй Пончика обратно. Он до сих пор в панике.

— Чёрт… Она пострадала? — он сдёргивает кепку и лезет рукой в растрёпанные волосы.

— Да, она висела сбоку на лошади, когда он взвился. Нога застряла, а я не смог его успокоить. Скажи родителям, что я везу её в больницу.

Я не трачу ни секунды и жму на газ, едва сдерживая желание накричать на него. Через зеркало поглядываю на Ноа и снова говорю ей смотреть на меня.

— Всё болит…

Каждый её болезненный стон разрывает моё сердце. Перед глазами всплывают воспоминания о том, как я вёз Лайлу на заднем сиденье того же грузовика. Хоть было ясно, что её уже не спасти, я до последнего надеялся. Пока шёл до машины, пока ехал в больницу — я всё ещё надеялся.

Я не позволю потерять Ноа. Она — любовь всей моей жизни, и даже если нам не суждено быть вместе, я не выдержу ещё одной потери. На этот раз я не переживу.

Копыта Пончика могли не просто сломать ей рёбра — они могли пробить лёгкое или сосуд. Вдруг у неё внутреннее кровотечение? От одной только мысли становится невыносимо страшно.

Я тянусь назад и хватаю её за руку.

— Сожми, родная. Прогони боль. Не отпускай.

Ноа

Я всегда считала, что у меня высокий болевой порог, но, чёрт возьми, сейчас болит всё — просто невыносимо. Медсестра приходила какое-то время назад и дала обезболивающее, но оно уже перестало действовать, и теперь мне срочно нужна двойная доза.

Я нащупываю рукой кнопку вызова. Стоит мне только застонать, как Фишер тут же вскакивает и оказывается рядом.

— Что тебе нужно, родная? — спрашивает он.

— Больно… — шепчу я, с трудом удерживая веки открытыми.

— Обезболивающее? Сейчас, подожди.

Он нажимает кнопку вызова и спрашивает, не поправить ли мне подушку, но от одной только мысли об этом меня пробирает дрожь. Каждое движение даётся с таким трудом, будто тело налилось свинцом, и я не хочу шевелиться без крайней необходимости.

В палату заходит медсестра с улыбкой, но её взгляд задерживается на Фишере дольше, чем положено. Конечно же, он этого даже не замечает — всё его внимание сосредоточено на мне. Если бы у меня были хоть капли сил, я бы сказала ей убрать с него свои глазки. Но пока она приносит мне нужное, ругаться с ней я оставлю на потом.

— Привет, Ноа, — её голос мягкий, почти игривый. — У меня для тебя морфин, но он сделает тебя сонной.

— Прекрасно, — шепчу я.

— Когда закончу, заменю тебе пакеты со льдом. Это должно помочь с рёбрами.

Я с трудом киваю — на большее просто не способна. Голова трещит от сотрясения, и морфин должен помочь не только с этим, но и с остальной болью, что разрывает меня по кускам.

Всё с самого начала было чистым хаосом — с того момента, как Фишер принёс меня в приёмное. Меня тут же уложили на каталку и повезли на обследование. Я орала от боли, когда они проверяли лодыжку и рёбра. Рентген показал, что внутреннего кровотечения в грудной клетке нет, и тогда меня отправили на КТ. Там обнаружили перелом лодыжки. Пока не придёт хирург, её зафиксировали и наложили повязку, чтобы потом решить, нужна ли операция.

Мои родители приехали примерно через час после того, как меня госпитализировали, и с тех пор они на связи с врачами, обсуждают план восстановления. Я уже знаю, что мне придётся шесть-восемь недель не наступать на ногу, но слушать это не хочу. Люди вроде меня не могут себе позволить два месяца бездействия.

Как только обезболивающее попадает в организм, всё тело расслабляется, и на лице появляется довольная улыбка.

— Лучше? — спрашивает Фишер, ласково проводя рукой по моёй щеке.

— Ага. Можешь сказать врачу, что с лодыжкой всё нормально и операция мне не нужна?

— Учитывая, что она сине-черная и опухла до размера моего кулака, думаю, он тебе не поверит.

Я хмурюсь.

— Лёд всё вылечит.

Он заправляет выбившиеся волосы за ухо и слабо улыбается.

— Прости, милая. Даже если без операции, тебе всё равно скажут не вставать на неё. Тут уж ничего не поделаешь.

Я стону и решаю пока не спорить.

— С Пончиком всё в порядке? А со змеёй?

— Триппу удалось его успокоить и вернуть в стойло. Он был сильно взволнован, так что вызвали ветеринара — ему дали успокоительное. Змею нашли и убрали.

Настоящее чудо, что Пончик сам не пострадал. Я правда благодарна, что с ним всё в порядке.

— Она была одна? Откуда вообще взялась?

— Насколько я видел — одна. Но твои братья сейчас прочёсывают весь тренировочный центр и амбары, чтобы убедиться. Трипп видел Крейга у дверей конюшни. Похоже, он выпустил змею, а потом остался, чтобы проследить за реакцией Пончика.

— Господи, он как паразит, от которого не избавиться. Помню, Трипп выбежал. Он его нашёл?

— Нет. Трипп позвонил шерифу, и теперь его активно ищут. Когда поехали к нему домой, его там не было.

Я застонала, представляя, что он всё ещё на свободе.

— Я ведь ничего ему не сделала…

— Думаю, на этот раз он взбешён из-за Делайлы. Как-то он узнал, что ты сегодня будешь тренироваться.

— Он не успокоится, пока не убьёт меня, — прошептала я, и веки стали слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми.

— Что ж, хорошая новость в том, что операция вам не потребуется. А вот плохая — она всё-таки понадобится, если вы не перестанете нагружать ногу. Главное сейчас — покой, — говорит врач, глядя прямо на меня. Мне хочется поспорить, сказать, что я не могу столько времени сидеть без дела. Но в палате стоят родители, бабушка Грейс и Фишер, так что возражения тут явно не пройдут.

Они точно не дадут мне тренироваться, пока я полностью не восстановлюсь.

— Я прослежу, чтобы она не вставала, — говорит Фишер, и я задерживаю дыхание, ожидая реакции родителей. — Я чувствую ответственность за случившееся. Меньшее, что я могу сделать, — помочь ей пройти через восстановление.

У нас почти не было возможности побыть наедине и поговорить, но я вижу, как его съедает чувство вины и воспоминания о том, что случилось с его дочерью. Как только Пончик встал на дыбы, а моя нога застряла, я сразу подумала, как это отразится на Фишере, и старалась изо всех сил выбраться. Я и представить не могла, что Пончик так ударит меня — иначе попыталась бы сильнее.

Бабушка улыбается, переводя взгляд с него на меня, и я готова поклясться — она что-то знает.