Все это неправильно. В том, что я чувствую к ней сейчас, нет ничего невинного, даже в моем желании утешить её.

Стиснув зубы, я протягиваю руку и нежно провожу ладонью по её волосам, пытаясь успокоить своё возбуждение.

— Спи, — мягко говорю я и встаю. Я неуклюже поворачиваюсь всем телом, стараясь почти полностью отвернуться от неё, чтобы она не заметила моего возбуждения. Я подхожу к выключателю на стене, бросая лишь один взгляд на Эстеллу, прежде чем выключить свет.

Она всё ещё наблюдает за мной, её тёмные глаза с покрасневшими веками устремлены на меня. Даже отсюда я чувствую её горе, которое сгущает воздух в комнате, делая его невыносимо тяжёлым для дыхания.

Я понимаю, что больше ничего не могу для неё сделать. Я могу остаться здесь и удостовериться, что она не одна в комнате, но кроме этого… Я бросаю взгляд на кресло, которое будет служить мне постелью на этот вечер, и на кашемировое покрывало, накинутое на спинку. Я снова смотрю на Эстеллу, и на этот раз её глаза закрыты.

Щёлкнув выключателем, я погружаю комнату в темноту.

ЭСТЕЛЛА

Мне требуется много времени, чтобы заснуть. Я слышу, как Себастьян проходит через комнату к креслу, как он садится в него, и как ткань мягко шуршит, когда он укрывается одеялом. Если бы это было позже в этом году, я, возможно, смогла бы немного разглядеть его при свете камина, но сейчас лето, и в камине нет огня. Мне всегда говорили, что никогда нельзя ложиться спать с горящем огнём, даже если я несколько раз нарушала это правило ради удовольствия заснуть, слушая, как она потрескивает.

Вот бы сейчас развести огонь, туманно думаю я, зажмуривая глаза и желая, чтобы ко мне пришёл сон. Было бы проще притвориться, что я в одной из своих книг, что я принцесса в высокой башне замка, получившая ужасную новость о том, что принц пропал. Себастьян был бы моим верным рыцарем, спящим у камина, чтобы быть уверенным, что я в безопасности, достаточно близко, чтобы защитить меня, и достаточно далеко от меня, чтобы сохранить мою невинность… Но всё это неправда. Я понимаю, что не могу уйти от реальности прямо сейчас. Она словно тёмная, засасывающая чёрная дыра, которая тянет меня вниз, и никакие фантазии не помогут мне выбраться из неё. Я не принцесса, и никакие сказки не смягчат удар от известия о смерти моего брата.

Себастьян – мой защитник, но сейчас мне кажется, что его присутствие здесь, в этой комнате, недостаточно. Я хочу, чтобы он был рядом, чтобы его руки обнимали меня, прижимали к себе. Я хочу чувствовать его тепло, его тело, которое прижимается к моему. Я хочу вдыхать его запах, раствориться в нём, забыться... Остановись! То, что я себе представляю, невозможно. Не просто невозможно, а неправильно, это выходит за все границы между нами, которые мы тщательно очертили. Себастьян потерял бы работу, если бы сделал хотя бы одну из тех вещей, которые я себе представляю.

Его дыхание спокойное и размеренное, и я задаюсь вопросом, спит ли он уже. Если ему удалось так быстро успокоить свой разум, то, возможно, он уже погрузился в глубокий сон. Я же чувствую себя истощённой как физически, так и морально. Я плакала так долго и так сильно, что ощущаю себя полностью опустошённой. Тем не менее, мне требуется немало времени, чтобы уснуть. Каждый раз, когда мне кажется, что я начинаю засыпать, я вижу Луиса, лежащего на полу, его кожа бледная и восковая, а вокруг него кровь, вытекающая из множества ран. Ножевые ранения, пулевые отверстия, синяки от... ударов... Мой разум перебирает все возможные варианты, и каждый раз по моим щекам вновь катятся слёзы.

Как жаль, что я не могу увидеть его, чтобы убедиться, что он действительно жив. Мне кажется, что это было бы легче, чем представлять.

Когда же сон наконец приходит, он прерывистый и беспокойный, наполненный кошмарами о крови, выстрелах и криках. Мне кажется, что среди всего этого я слышу голос Себастьяна, который уговаривает меня вернуться в реальный мир, но я не уверена. Я не могу избавиться от этих тревожных образов.

Я просыпаюсь в том же измученном состоянии, в котором засыпала. За окном разгорается рассвет, слишком яркий и прекрасный, чтобы существовать в мире, где больше нет моего брата. Себастьян спит в кресле, укрывшись пледом и прижав подбородок к груди. Я никогда раньше не видела его спящим, и внезапная интимность этого момента поражает меня, заставляя замереть, пока я смотрю на него.

В такой позе он кажется моложе, мягче, как будто часть его лет исчезла, а лицо смягчилось и расслабилось во сне. Одна его рука безвольно свисает вниз, перекинувшись через спинку кресла, а другая лежит на коленях. Его губы приоткрыты, и когда он ёрзает на стуле, издавая тихий стон и устраиваясь поудобнее, одеяло сползает ему на талию. Мне хочется встать и всё исправить, вернуть на свои места, но я изо всех сил стараюсь сдержаться. Сжав пальцы в кулаки и поджав губы, я наблюдаю за происходящим, а в груди разливается ноющая боль от тяжести навалившегося на меня горя. Когда же это закончится? Я лежу здесь, а за окном медленно светлеет небо.

Как мне стать чем-то большим, чем эта ноющая рана?

***

Нам потребуется два дня, чтобы похоронить Луиса. Утром мой отец возвращается домой. Я слышу звук автомобильных колёс, шуршащих по гравию на улице, и встаю с постели, чтобы выглянуть в окно. Когда одна из дверей машины открывается, я мельком замечаю, что находится внутри – на фигуре, укрытой простынёй, на фоне девственно-белой машины я вижу проблеск ржаво-красного.

Кровь…Кровь моего брата.

Я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать стон, колени подгибаются, и я хватаюсь за подоконник, чтобы не упасть. В этот момент я чувствую руки Себастьяна на своей талии, он обнимает меня одной рукой и прижимает к себе. Это прикосновение длится всего мгновение, прежде чем он подводит меня к кровати, поворачивает так, чтобы я тяжело села на край, и больше не касается меня. Но на мгновение я почувствовала, как он прижался к моей спине, ко мне полностью, и это потрясло меня настолько, что на долю секунды я забыла обо всём, кроме него.

— Прости, — говорит Себастьян, и я замечаю, что его горло слегка покраснело. — Я не должен был... Я не подумал. Я просто хотел уберечь тебя от падения.

Я с трудом сглатываю, мои руки сжимаются в кулаки по обе стороны от меня, и я вжимаюсь в неубранную постель.

— Сколько раз ты собираешься это повторять? — Тихо спрашиваю я. — Что тебе не следовало этого делать. Что тебе жаль?

Вопрос повисает между нами. Глаза Себастьяна расширяются.

— Я часто делаю то, чего не должен, — наконец говорит он, делая ещё один шаг назад и в сторону. Он подходит к окну, и я вижу, как напрягается его лицо, как сжимается челюсть, а руки хватаются за подоконник там, где секунду назад были мои.

— Просто... оставайся тут, Эстелла. Тебе не нужно ничего этого видеть.

Часть меня хочет встать и отбросить его в сторону, настаивая на том, что я имею право знать правду и что это будет лучше для меня. Но как бы сильно я ни желала узнать, как бы мой охваченный горем разум ни говорил мне, что лучше увидеть правду, в глубине души я знаю, что это не так. Моим последним воспоминанием о Луисе должно быть, как он влетает на кухню, такой же солнечный и жизнерадостный, как всегда, наклоняется, целует меня в щёку и обещает прийти на мой день рождения. А не то, как он лежит неподвижно под окровавленной простыней, и люди моего отца куда-то уносят его.

Себастьян хранит молчание. Несколько долгих мгновений он стоит у окна, сжимая подоконник так, что костяшки пальцев белеют, а челюсть сжимается. Затем он возвращается к креслу и опускается в него с измученным выражением лица.

Не думаю, что он спал лучше, чем я. Он долго сидит, проводя рукой по лицу, а затем бросает на меня извиняющийся взгляд.

— Прости, принцесса, — произносит он мягко. — Я понимаю, что ты хочешь, чтобы я остался. Но, наверное, будет лучше, если я, как и предполагалось, буду снаружи, когда твой отец поднимется сюда. Ему не понравится, если он узнает, что я провёл ночь в твоей комнате, даже если я был здесь, а ты там.