Себастьян крепко сжимает челюсти.

— Да, он отправился за ответами, — осторожно произносит он, и мои глаза сужаются. Я приподнимаюсь на подушках, принимая полусидячее положение, и откидываю влажные волосы с лица.

— Что это значит? Как можно получить ответы?

Себастьян медленно выдыхает.

— Есть вещи, о которых тебе лучше не знать, принцесса, — медленно говорит он, и меня внезапно охватывает волна горячего гнева.

Я отодвигаюсь от него, увеличивая расстояние, между нами, на фут, и перемещаюсь на середину кровати.

— Не нужно относиться ко мне покровительственно, — бросаю я, и Себастьян на мгновение выглядит шокированным. Я никогда раньше так с ним не разговаривала.

— Я не делаю этого, Эстелла, — осторожно отвечает он. — Но есть вещи, которые, я думаю, тебе лучше не знать...

— Мой брат мёртв, — выплёвываю я, и слова повисают между нами в воздухе, реальные и застывшие. — Что может быть хуже этого? Я не ребёнок, Себастьян. Я хочу знать.

Себастьян внезапно обращает на меня свой взгляд, и я скрещиваю руки на груди, только сейчас осознавая, что на мне свободная футболка и шорты, которые доходят до бёдер. Я обычно тренируюсь в более облегающей и открытой одежде, и, вероятно, Себастьян видел меня в купальнике... но что-то в том, что на мне такая одежда, придаёт его оценке неожиданную интимность, и мои щёки заливает румянцем.

— Я знаю, что ты не ребёнок, — спокойно говорит он. — В этой жизни есть вещи, которые твой отец делает или поручает делать мужчинам...

— Пытать? — С трудом выговариваю я это слово. — Он собирается пытать кого-то, чтобы получить информацию?

— Возможно, нескольких человек, — допускает Себастьян.

— Хорошо, — выдыхаю я, и глаза Себастьяна расширяются от удивления.

— Эстелла...

— Я надеюсь, что это будет больно. Я надеюсь... — Я поднимаю руки, чтобы закрыть лицо, и рыдания снова вырываются наружу. В одно мгновение Себастьян оказывается рядом со мной, в центре кровати, его руки обхватывают мои плечи, и он притягивает меня к своей груди. Его рука снова прижимается к моему затылку, и я вдруг отчётливо ощущаю, какая твёрдая грудь у меня под щекой, вдыхаю тёплый запах его кожи и одежды, что-то дымчатое, мускусное и мужественное. Я вдыхаю воздух и его запах дрожащими, глубокими глотками, как будто это может меня успокоить. Как будто это может все исправить.

— Эстелла, — шепчет он. — Эстелла, я здесь. Я держу тебя. — Его рука сгибается под тяжестью моих волос, ниспадающих на спину, пальцы внезапно гладят мою шею, и всё моё тело напрягается, когда я чувствую, как что-то горячее и первобытное обжигает моё тело.

Себастьян отстраняется от меня, словно я обожгла его или, возможно, он почувствовал, что я действительно его обожгла. Он быстро отступает назад, пока снова не садится на край кровати.

— Прости, — быстро говорит он. — Я не должен был... я не должен был прикасаться к тебе. Мне не следовало даже заходить в комнату. Я...

Он начинает вставать, словно собираясь уйти, и я хватаю его за руку, прежде чем успеваю передумать.

— Нет, — жалобно шепчу я. — Нет, пожалуйста. Не уходи.

СЕБАСТЬЯН

Я должен уйти. Каждый инстинкт во мне, каждая частичка моего самосохранения настойчиво требует, чтобы я сказал ей, что буду рядом за дверью, если ей что-нибудь понадобится, и покинул комнату. Я должен провести ночь, стоя на страже в холле, как и приказал мне Энтони Галло, пока он не вернётся и не даст разрешение покинуть пост. Я понимаю, что он не хотел, чтобы я заходил в комнату его дочери, укладывал её спать, сидел рядом с ней на кровати, обнимал её и утешал. Но я уже перешёл черту, когда переступил порог спальни Эстеллы.

Теперь я отчаянно воздвигаю стену за стеной, пытаясь не дать этому зайти слишком далеко.

В обычных обстоятельствах соблазнить Эстеллу, поддаться моим желаниям, было бы огромным нарушением доверия. Позволить чему-то происходить между нами, когда она убита горем и уязвима, было бы нечестно. С таким же успехом я мог бы выстрелить себе в лоб, если бы лишил её невинности в таком состоянии.

Я с трудом сглатываю, когда её рука обхватывает моё запястье. Не то чтобы она действительно могла удержать меня здесь. Но тепло её руки, прикосновение кончиков пальцев к моей коже, мольба в её глазах... Я никогда раньше не видел её такой. Я никогда не видел никого в таком состоянии, в муках такого отчаянного горя, и я не совсем понимаю, что делать.

Когда она бросилась на меня в дверях, обняла меня за шею и заплакала у меня на груди, я должен был отстраниться от неё тогда. Я должен был спокойно сказать ей, что буду прямо за дверью, если ей что-нибудь понадобится.

Однако я ей был нужен. И я сдался, потому что... Нет, не стоит об этом думать. Только не сейчас. Не теряй голову, Синклер.

Я ненавижу себя за то, что могу даже думать о ней в таком ключе прямо сейчас, за то, как моё тело предательски реагирует на её прикосновения, тепло и запах, словно мир только что не рухнул вокруг неё. Когда она, плача, прильнула ко мне, я почувствовал тяжесть её грудей на своей груди, мягкость её рук на моём затылке, сладкий ванильный и цветочный аромат её кожи и то, как хорошо она ощущалась в моих объятиях, когда я взял её на руки. И я ненавижу то, что, когда нёс её на кровать, мой член ожил при мысли о том, что я уложу её в постель.

Я убеждаю себя, что это вполне нормальная реакция. Смерть напоминает нам о том, что мы живы. Я много раз слышал от коллег по профессии, от тех, кто служил в армии или просто работал в охране или по контракту, как они рассказывали, что после драк, когда они были на грани жизни и смерти, или когда узнавали о смерти близких, единственным их желанием было заняться сексом. Это как первобытный инстинкт – желание обладать другим человеком, словно он – источник жизни.

Сейчас моё тело требует этого, чтобы напомнить мне о том, что я всё ещё жив. И это было бы так же, если бы в моих объятиях была любая другая женщина. Но я знаю, что это неправда. Именно Эстелла заставляет меня так себя чувствовать, а не кто-то другой. И из-за этого я чувствую себя неловко.

Когда она снова начала плакать, я полностью забрался к ней в постель, чтобы обнять её. Я почувствовал себя твёрдым, как скала. Ощущение её тела в моих объятиях, хотя до этого вечера я никогда не прикасался к ней, за исключением мимолётного прикосновения кончиков пальцев к её коже, её волос на моей щеке и в моих руках… всё это было невероятно.

Я не должен был прикасаться к её шее так, как это сделал, словно любовник. Я почувствовал, как она напряглась, и подумал, что она злится на меня. У неё были на это все основания. Я вообще не должен был так к ней прикасаться, особенно сейчас. Но она не хотела, чтобы я уходил. Прямо сейчас она пытается уговорить меня остаться. И одна из причин, по которой я до сих пор не встал, заключается в том, что я не хочу, чтобы она видела, насколько твёрдым я стал.

Другая половина заключается в том, что я не могу оставить её в таком состоянии. Она просто ужасно выглядит: глаза опухли и покраснели, волосы спутались, из носа течёт, лицо опухло… И всё же она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Я мог бы сказать ей, что буду за дверью, если ей что-нибудь понадобится, но сейчас ей нужно, чтобы я остался. Я знаю это, как и то, что не могу ничего сделать, чтобы улучшить ситуацию.

— Что случилось? — Спрашивает она тихим, прерывистым голосом, когда становится ясно, что я не собираюсь вставать и уходить в ближайшее время. — Папа, он... он ничего не сказал о том, что произошло. Как...

Я делаю медленный, глубокий вдох.

— Эстелла, ты уверена, что хочешь это знать? Не лучше ли...

Но это не так, и я знаю это ещё до того, как она начинает возражать мне.

— Мне кажется, что всё, о чём я думаю, становится только хуже. Все самые страшные сценарии... — Её голос снова срывается. — Это произошло по какой-то обыденной причине? Например, автомобильная авария на обратном пути? Или это была... работа...