Я зачёсываю волосы наверх, смываю косметику над раковиной и тщательно вытираю лицо. Этот ритуал ухода за кожей немного успокаивает меня, до тех пор, пока я не слышу шаги в коридоре, приближающиеся к моей спальне.

Я бросаю тюбик с увлажняющим кремом на стойку и спешу обратно в спальню, как раз, когда открывается дверь. Я ожидаю увидеть за ней Себастьяна, чтобы он объяснил мне, что происходит... Но вместо этого в комнату входит мой отец, всё ещё в костюме с вечеринки. Его волосы кажутся ещё более растрёпанными, чем обычно, словно он провёл по ним рукой.

Он останавливается в дверях, и я замечаю, как осунулось его лицо. Он выглядит как минимум на десять лет старше, морщины на его лице стали глубже, а тёмные круги, которые я раньше не замечала, внезапно стали видны. Я понимаю, что он слишком бледен, и именно поэтому я могу видеть их сейчас.

— Нет, — шепчу я, качая головой. Я могу представить только одну причину, по которой мой отец может выглядеть так, как сейчас. Я не могу понять, почему он смотрит на меня с таким горем на лице, и не могу поверить, что это возможно. Я не хочу думать о том, что это может произойти сегодня вечером или в любую другую ночь.

— Эстелла...

— Нет! — Я вскидываю руки, словно пытаясь защититься от того, что собирается сказать мой отец, как от удара. — Нет. Не говори этого. Пожалуйста...

— Эстелла.

Его голос разрезает воздух, как лезвие, острый и режущий, требуя, чтобы я выслушала его. Мои руки безвольно падают по бокам, и я смотрю на него, чувствуя, как сердце колотится в груди с такой силой, что становится почти больно. Мне холодно и жарко одновременно, каждая клеточка моего тела сопротивляется тому, что я сейчас услышу. Слёзы наворачиваются на мои глаза, прежде чем я успеваю их остановить.

— Луис мёртв.

Эти слова пронзают воздух между нами, словно выстрел, и я чувствую, как моя рука поднимается к груди, словно от боли. Колени подгибаются, и я хватаюсь за край туалетного столика, пытаясь нащупать сиденье и сесть.

Мой отец быстро пересекает комнату, хватает спинку стула и выдвигает его для меня. Его рука нежно ложится мне на плечо, помогая сесть. Пальцы отца почти чересчур сильно сжимают спинку, словно он пытается удержать меня здесь, в этом мире, своего единственного оставшегося ребёнка.

Его единственного ребёнка. Я крепко зажмуриваю глаза, и слёзы текут по моим щекам.

— Нет, — шепчу я, качая головой из стороны в сторону. — Нет, нет, нет. Он обещал, что будет здесь сегодня вечером. Он обещал. Этим утром он обещал… — Я повторяю эти слова снова и снова, как будто они могут как-то изменить то, что сказал мой отец минуту назад. Как будто эти слова могут отменить его ужасное заявление и вернуть моего брата.

— Работа пошла не так, как надо. — Голос моего отца звучит холодно и отстранённо, каждое слово, словно осколок льда, падает на пол, между нами. Его голос напряжён, словно он с трудом выдавливает из себя слова, заставляя их звучать, чтобы я могла понять, что произошло. — Скоро я узнаю подробности. Эстелла, мне нужно идти.

— Что? — Я смотрю на него, и мои глаза наполняются слезами, которые льются быстрее и сильнее, ручейками стекая на воротник моей футболки, пропитывая его. Я чувствую, как мокрая ткань прилипает к моей коже. — Что ты собираешься делать?

— Я собираюсь выяснить, что именно произошло. Его голос резок, и я слышу в нём гнев и боль утраты. — И я собираюсь привезти его тело домой, чтобы мы могли похоронить его.

— Его... — На мгновение у меня перехватывает дыхание. Я чувствую, что меня сейчас вырвет, и сладкий торт и шампанское разлетятся по сверкающему полу у моих ног. — Нет. Нет, нет...

Рука моего отца на мгновение сжимает моё плечо чуть сильнее, и он быстро и резко встряхивает меня. Это напоминает мне о том, как Себастьян поступил ранее, в холле, но тогда это было похоже на заботу, словно он пытался избавить меня от страха на достаточное время, чтобы я могла сделать то, что было необходимо для моей безопасности. Сейчас же его поведение не похоже на заботу. Оно вызывает у меня разочарование, как будто он расстроен тем, что я не могу контролировать свои эмоции.

— Себастьян скоро придёт, — говорит он, отпуская моё плечо. Его дорогие итальянские кожаные туфли стучат по дереву, когда он направляется к двери. Остановившись в проёме, он оглядывается на меня, его челюсть крепко сжата, а морщины на лице кажутся ещё глубже, чем раньше. — Теперь ты мой единственный ребёнок, Эстелла, — коротко говорит он. — Наследница состояния Галло. Мне нужно, чтобы ты вела себя соответственно.

Я смотрю ему вслед, не в силах сдержать шок и всепоглощающее горе. У меня перехватывает дыхание, и я не могу пошевелиться, пока в дверях не появляется Себастьян. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я уже вскакиваю со стула, словно кто-то подталкивает меня к нему с непреодолимой силой. Моё сердце словно разбито на мелкие осколки, и каждый из них вонзается в мою плоть, причиняя невыносимую боль, которую я раньше и представить себе не могла. Я бросаюсь к Себастьяну, словно стремясь найти в нём единственное тепло и утешение, которые остались в этом доме.

Я никогда раньше не проявляла к нему такой близости. Он никогда не обнимал меня. Это казалось чем-то немыслимым, чем-то, что нельзя было допустить в наших отношениях, даже если бы они были просто дружескими. Когда мои руки обвились вокруг его шеи, а лицо прильнуло к его груди, я почувствовала, как он напрягся. На мгновение мне показалось, что он собирается отстраниться. Он стоял неподвижно, спина прямая, как шомпол, руки по-прежнему безвольно опущены, словно он не знал, что с ними делать.

И затем, медленно, он обнял меня за талию.

Быстро оглядев коридор, он увлёк меня обратно в спальню, резко закрыв за нами дверь. Только когда дверь была заперта, он обнял меня обеими руками, одной рукой прижав к моему затылку, а моё лицо к своей груди. Его подбородок коснулся моей макушки, когда он обнимал меня.

Я не думала, что можно плакать сильнее, но я плачу. Рыдания сотрясают моё тело: дрожь, стоны, пронзительные рыдания. Слёзы текут по моему лицу быстрее, чем я могла себе представить, а мои руки сжимают шею Себастьяна, пока я плачу. Он долго стоит так, одной рукой поглаживая меня по спине, а другой по волосам. Наконец, его руки обхватывают меня, и он бережно несёт меня к кровати.

Только когда он укладывает меня на кровать, на мгновение замирая и крепко сжав челюсти, прежде чем сесть рядом со мной, я осознаю, как бы всё это выглядело, если бы кто-нибудь вошёл в комнату прямо сейчас. Себастьян никогда не был в моей комнате. Он почти никогда не прикасался ко мне. И уж точно он никогда не сидел со мной на кровати. Мы только что перешли множество границ, больше, чем кто-либо из нас мог себе представить... Но прямо сейчас я не могу заставить себя беспокоиться. Какое это имеет значение?

Моего брата больше нет, и моя семья, как и моя жизнь, уже никогда не будут прежними.

Я поворачиваюсь на бок, лицом к Себастьяну, и начинаю плакать, уткнувшись в подушку. Каждый раз, когда я думаю, что рыдания, возможно, стихают, и мне становится легче дышать, мысль о смерти Луиса снова настигает меня, и горе накатывает с новой силой. Всё это время, которое кажется мне вечностью, Себастьян молча сидит рядом со мной. Его рука нежно гладит мои волосы, плечо и спину. Он не говорит ничего, ни о том, что всё будет хорошо, ни о том, что я справлюсь с этим, ни о каких-либо других бессмысленных утешениях.

Я благодарна ему за это, потому что не уверена, что смогла бы вынести всё это прямо сейчас.

— Куда пошёл мой отец? — Спрашиваю я, когда снова обретаю способность говорить, и мой голос дрожит от слёз. — Он сказал, что собирается забрать... — Я не могу произнести имя своего брата. Если я скажу это, то это будет правдой, и отрицать это станет невозможно. Мне кажется, что, если я произнесу эти слова вслух, у моего отца не останется ни малейшего шанса вернуться и просто сказать, что всё это было ошибкой. Что ему дали неверную информацию. Что Луис не... — Он сказал, что собирается получить ответы, — заканчиваю я, и это тоже правда. Я смотрю на Себастьяна сквозь пелену слёз и, к своему удивлению, замечаю, что его глаза тоже увлажнились. Я никогда раньше не видела, как плачет мужчина, и что-то в виде этих переполненных, непролитых слёз заставляет моё сердце сжиматься в груди, и новые рыдания вырываются наружу, сотрясая моё тело.