Обстоятельства вынуждали его, не в первый раз, к нелицеприятному, но логичному выводу:

"На протяжении месяцев я пытался сделать все возможное, чтобы убедить американских евреев мобилизовывать средства для Палестины, хотя моя совесть подсказывает, что нечестно заставлять людей возводить дома, которые, скорее всего, разрушат завтра же. И все же я свою совесть переборол. Но если мы просим о средствах, я требую, чтобы мы воздерживались от призыва к новым человеческим жизням, когда мы наверняка осознаем, что их безопасность не обеспечена. Всякое поощрение иммиграции в Палестину, пока нет гарантий безопасности, является преступным.

Я представил это мнение предыдущему исполнительному совету сразу же после погрома 1 мая 1921 года; я подчеркиваю его снова. После предупреждения Нортклиффа, со всеми его последствиями, мы обязаны приостановить иммиграцию и потребовать гарантий. Я вношу это как официальное предложение; и прошу поставить на голосование следующую резолюцию:

1. Всемирный исполнительный совет сионистов примет немедленные шаги по сдерживанию дальнейшей иммиграции евреев в Палестину, пока не будет гарантирована адекватная защита в стране еврейских жизней и имущества.

2. Исполнительный совет поставит в известность правительство Его Величества о принятом решении и потребует (не связывая этот вопрос с воссозданием Еврейского полка) официального разрешения на немедленную организацию частей еврейской самообороны с полными полномочиями на адекватное вооружение и подготовку, а также публичным признанием права на самозащиту согласно закону"[1001].

Вейцман немедленно выразил согласие с анализом Жаботинского.

"Я вполне вижу убедительность довода, рассмотренного в письме Жаботинского от 14 февраля". И, добавляет он, действительно, он телеграфировал Соколову и Жаботинскому, "что вам следует разъяснить широким массам американского еврейства, что эта пропаганда может привести только к одному, то есть к новой резне в Палестине, поскольку только таким образом отношение англичан может быть понято арабами".

Что касается конкретных предложений, выдвинутых Жаботинским, он писал: "Мы немедленно рассмотрим их тщательнейшим образом"[1002].

Действительно, исполнительный совет в тот день рассмотрел письмо Жаботинского. Протокол не фиксировал подробностей обсуждения. Отмечено только, что было принято решение дать ответ о принципиальном согласии совета с мнением Жаботинского и о передаче правительству его сути, но сами постановления в настоящий момент публиковать не следует[1003].

Жаботинский выразил "глубочайшее сожаление" о решении совета:

"Могу понять ваше естественное нежелание представлять правительству предложения, по всей вероятности обреченные на оппозицию бюрократов, особенно в настоящий момент. Но, по-моему, наша ответственность, связанная с этим вопросом, так огромна и, опасаюсь, может стать так ужасна, что у нас нет морального довода в защиту невыполнения нашего очевидного долга ради дипломатии или во избежание несправедливого и пустого упрека в "бестактности".

Он не знал, что вряд ли Вейцман мог представлять предложения Жаботинского британскому правительству. Менее чем за три месяца до этого он сам убедил правительство в том, что исполнительный совет не собирается принимать подобные положения всерьез. Но абсурдность простой пересылки сути его анализа правительству была ясна.

Он отмечает в дополнении: "Это едва ли соответствует шагам, которые следовало предпринять. Отправленное неподписанным, это заявление отправится в корзинку для бумаг; если послать его за моей подписью, это предрешит всю проблему в глазах тех чиновников отдела колоний, которые, может быть, его прочтут.

Благодаря событиям от 20 апреля 1920-го г. в Иерусалиме я слыву среди этих джентльменов легковозбудимым смутьяном, видящим опасность там, где ее не существует. Сам факт, что совет официально не присоединяется к моим опасениям и предложениям, послужит доказательством, что и по вашему собственному мнению они не заслуживают внимания".

Он затем развивает еще одно соображение, упомянутое в предыдущем письме: иммиграция. Он считал прискорбным, что иммиграция продолжала быть основным фокусом организации, и он повторяет свои аргументы.

1. "Мы не имеем права поощрять какую бы то ни было иммиграцию, пока не найдем пути к созданию достаточного числа рабочих мест.

2. Мы не имеем права поощрять иммиграцию — показавшую себя наиболее остро провоцирующим выражением сионизма, если рассматривать опасность атак, — пока мы не сделаем все, что в нашей власти, чтобы обеспечить более или менее адекватную систему по обороне, будь то официальную или неофициальную.

3. Наш страх, что, заняв твердую позицию против иммиграции, мы нанесем удар по популярности сионизма среди евреев — ничего более, чем бесплодная сентиментальность.

Тот факт, что иммиграция была правительством практически прекращена, станет всем известен из газет и частных писем и нанесет нам намного больший вред, чем могла бы наша собственная инициатива.

Если мы в открытую откажемся ввозить евреев в страну, где правительство не может обеспечить им безопасность, — это политика конструктивная, подтверждающая нашу прямоту и чувство ответственности, и может только поднять наш престиж. Но если правительство останавливает иммиграцию, это подразумевает очевидную критику нашего подхода, а также будет интерпретировано как доказательство нашей политической слабости. Отчеты в последнее время показывали, что с переходом контроля иммиграции из рук Сионистской организации к британским консулам "человеческий калибр" прибывающих в Палестину заметно ухудшился. Газета партии Ахдут Авода — "Kantres" — тоже отмечала этот феномен. Чья это была вина?

Подлинно виноват человек, приведший к тому, чтобы наши права на контроль были отторжены. Это главная и основная тема, которую нам следует подчеркнуть, — и это единственное, чего мы никогда не произносим. И если сейчас иммиграция прекращена почти полностью, это прямое следствие политики сэра Герберта Сэмюэла от 3 июня; тем же объясняется и конституция; и разрешенная позиция исполнительного совета как единственного и неоспоримого кандидата на роль Еврейского агентства; и три четверти наших неприятностей в Палестине. Сторрс, Брамли и дюжина прочих по-прежнему на местах; Гиён и Марголин же — нет. Все усилия получить разрешение на въезд Паттерсона были напрасны[1004], и даже ребенку ясно, как небезопасно быть нашим другом и как полезно обратное при правлении Герберта Сэмюэла. Единственно конструктивной политикой в этой ситуации было обратиться к нему честно с просьбой уйти от дел. Его отбытие было бы воспринято в этом случае как выражение нашей воли. При том, как обстоят дела на сегодняшний день, ходят слухи, как я понимаю, о его уходе, и если они подтвердятся, это будет считаться выражением воли наших противников".

Пропасть, образовавшаяся между ним и большинством исполнительного совета, наглядно иллюстрируется горьким итогом:

"Я не стремлюсь возобновлять дискуссию о сравнительной ценности хирургических методов, которые предпочитаю я, и фабианских методов, которые предпочитает большинство исполнительного совета. Но не могу не заметить, что фабианские методы пока что не смогли предотвратить хирургические шаги, только операции или калечение производят наши оппоненты, когда им хочется, а не мы, когда хочется нам. Могу только сожалеть о подобном положении дел. Это очень затрудняет весь труд, даже такую мирную работу как "Керен а-Йесод". Наш народ, по крайней мере лучшие среди нас, с готовностью поддержали бы исполнительный совет, достойно вставший на борьбу и потерпевший поражение; но очень трудно получить поддержку, когда все считают, что мы не стоим за себя"[1005].