Сионистское руководство, тем не менее, ожидал приятный сюрприз. Андре Тардье, второй французский делегат, выпустил официальное постановление, что Франция не станет возражать против "передачи Палестины под эгиду Великобритании и формирования еврейского государства".

Не менее потенциально важным был дипломатический успех Вейцмана с арабами. Его встречи с эмиром Фейсалом и его усилия по содействию Фейсалу увенчались соглашением (между Его Высочеством эмиром Фейсалом, представляющим и действующим от имени арабского королевства Хиджаза, и д-ром Хаимом Вейцманом, представляющим и действующим от имени Сионистской организации) о сотрудничестве между "арабским государством" и "Палестиной". Это было не просто постановление о взаимном признании.

Арабское государство и Палестина как Еврейский национальный очаг были приняты как должное. Статья IV утверждала открыто:

Будут приняты все необходимые меры по поощрению и стимулированию иммиграции евреев в Палестину в широком масштабе и по быстрому обустройству еврейских иммигрантов на земле путем тесного заселения и интенсивного культивирования почвы. При применении этих мер права арабских крестьян и арендующих фермеров будут соблюдаться, и им будет оказана помощь в продвижении их экономического развития.

Фейсал добавил к соглашению приписку:

"Я обязуюсь придерживаться этого соглашения, если арабов обеспечат, как я просил в моем манифесте от 4 января, адресованном британскому министру иностранных дел. Если будут приняты изменения, я не могу отвечать за неспособность выполнить это соглашение".

Не успели сионисты подать свой проект Верховному союзническому совету, как Фейсал заявил в газетном интервью, что в Палестине не может быть еврейского государства.

В ответ на незамедлительный протест Вейцмана он стал утверждать, что его неверно интерпретировали. Он-де подразумевал, что не будет еврейского государства немедленно. Он затем послал объяснительное письмо Феликсу Франкфуртеру, члену американской сионистской делегации. В письме выражалась благодарность за поддержку сионистами его дела и обещалось полное сотрудничество в "совместной работе по созданию реформированного и улучшенного Ближнего Востока". Он и его делегация были "полностью ознакомлены" с предложениями сионистов: "Мы рассматриваем их как умеренные и справедливые. Мы сделаем все для достижения их цели и пожелаем евреям сердечное "Добро пожаловать домой".

Международная конференция сионистов, которая должна была состояться до представления Верховному Союзническому Совету, открылась лишь по прошествии недели (5 марта).

Вейцман представил отчет о событиях на заседании, но не упомянул о весьма существенных изменениях в требованиях, принятых сионистским руководством под нажимом англичан. Не упоминался и зияющий разрыв между дружеской атмосферой в Лондоне и подавляющими и дискриминирующими действиями администрации в Палестине.

Там как раз в эти дни финансовый советник военной администрации полковник Вивьен Габриэль достиг соглашения с губернатором Мальты (в то время британской колонии) о приеме в Палестину нескольких тысяч мальтийских безработных.

Этот план был в конечном счете отвергнут и военной администрацией, и Лондоном. Единственным результатом стала очевидность антисионистской мании полковника Габриэля. Это его измышления стояли за отказом Сионистской комиссии в условиях для любых экономических инициатив; на нем лежала ответственность за отказ администрации разрешить евреям даже подавать заявку на съем заброшенных немецких предприятий. Габриэль, которого Жаботинский считал единственным законченным антисемитом в администрации, в отличие от антисионистов, был описан Вейцманом как человек, нанесший далеко идущий и долгосрочный урон еврейскому делу.

"Габриэль — способный человек, энергичный офицер и очень хитрый. В качестве финансового советника он пользуется большим влиянием на все отделы в правительстве и использует это влияние мастерски, чтобы вредить нашим позициям на каждом шагу. Он, более того, мобилизовал в свою поддержку католиков (наших самых ярых оппонентов) и даже мусульман. Палестина очень маленькая страна. Один способный человек на ответственном посту может причинить неисчислимый вред, и Габриэль несомненно в этом преуспел. Все случаи экономической дискриминации объяснялись влиянием Габриэля"[563].

Написано это было спустя многие месяцы, когда Габриэль уже покинул Палестину и весь урон был уже нанесен. В период его действий Вейцман еще держался за свое утверждение, что Жаботинский "слишком пессимистичен", что огорчительное поведение администрации не представляет прецедента, и что будет аннулировано, когда установится британская гражданская администрация.

Ситуация в Палестине в 1919 году отражала трагическое положение еврейского народа.

Восточную Европу, а именно Польшу и Украину, захлестывала волна погромов.

Международные протесты, не подкрепленные какими-либо санкциями, не имели эффекта. В Польше свобода и обещание грядущей независимости не укротили антисемитов. Их антиеврейские инстинкты, напротив, заострились и на независимость они отреагировали как на лицензию на убийство евреев, грабеж и поджоги их имущества.

Жаботинский, предупреждавший много лет назад польских евреев, что для них освобождение Польши лишь иллюзия и западня, и за это атакованный и изничтоженный, не был удивлен. Но это не преуменьшило и чувство беспомощности, поскольку сионистское движение не в состоянии было предотвратить или облегчить еврейские страдания.

Его разочарования были еще и приумножены из-за положения его собственной семьи. Мать и сестра с сыном были в Одессе и по-прежнему надеялись, как и многие другие, попасть в Палестину, и по-прежнему напрасно.

Зальцман повидал мать Жаботинского и сообщил ему, что она не расстается с телеграммой, которую тот прислал в декабре. Она сказала Зальцману: "Володя должен торопиться увидеть меня, я уже очень стара".

Я бы попытался добраться до них до приезда в Лондон, но не решаюсь", — пишет он Анне[564]. "Сотни тысяч людей там ждут, полные надежды, с упакованными чемоданами. Они видят во мне своего рода пророка. Что я могу им сказать? Здесь ситуация очень плоха, да и в Версале тоже, по моим сообщениям, дела не обнадеживают. Конечно, всем им следовало бы раскрыть всю правду, но не могу набраться смелости, а соврать тоже не смог бы"[565].

ПОСЛЕ формального ухода из Сионистской комиссии Жаботинский неделями заканчивал и передавал дела прибывшему в конце февраля Роберту Шольду.

Так, обнаружилась его записка Левину-Эпштейну, исполнявшему обязанности председателя, написанная после поездки в Галилею, где он посетил "кружевную школу" в Тверии.

Школе сообщили, что ей придется закрыться (подразумевалось, что из-за недостатка средств). "Я навестил это предприятие, — пишет он. — Тридцать две девочки, тяжкая работа, по мнению госпожи Берлин — лучшая в своем роде в Палестине. Будет очень жаль ее закрыть. Да и политически ошибочно, поскольку все тридцать две — сефардки, и это будет воспринято как дискриминация".

Он был также проинформирован, что печатаются новые таможенные формы: 'Только арабский, даже без английского. Необходим протест, пока не поздно".

Последний раз в качестве члена комиссии он присутствовал на заседании 12 марта. Протокол отразил разные настроения среди членов комиссии, которым предстояло оставить тяжелый отпечаток и на его жизни, и на национальных интересах. С первых минут обсуждаемые вопросы были связаны с критическими проблемами. Комендант Леви Бианчини председательствовал вместо болевшего Левина-Эпштейна. Он начал с упоминания трагического положения, при котором сионисты сами вынуждены сдерживать поток иммигрантов, поскольку для них отсутствуют экономические перспективы. Жаботинский доложил о структуре и составе сформированного им журналистского бюро и о препонах, чинимых администрацией идее независимой ежедневной еврейской газеты.