В беседе с Жаботинским Гроссман шутливо выразил сомнение: согласится ли Жаботинский, из-за нынешней принадлежности к истеблишменту, председательствовать на одном из митингов. Спровоцированный Жаботинский согласился на председательство.

Гроссман, решительный оратор, не выбирал слов о Вейцмане, которого винил во всех препонах, выпавших на долю движения, и призвал к его отставке на приближающемся конгрессе. Жаботинский был потрясен бестактностью Гроссмана, но выступил с ответом в конце митинга. Он заявил, что слишком поверхностно "относить все причины ситуации к ошибкам одного или двух человек. Пока сионизм нуждается в дипломатии и искусстве управления, доктор Вейцман должен быть его предводителем"[888].

Тем не менее он телеграфировал Вейцману (в США), что выступление Гроссмана, под его председательством, может быть интерпретировано неверно. "Я намеревался подать в отставку, но поскольку коллеги отказались ее принять, отдаюсь на вашу милость, подчеркивая еще раз веру в вашу преданность объединенной программе Исполнительного комитета". Вейцман немедленно ответил: "Счастлив продолжать сотрудничать с вами"[889].

Жаботинский знал и предсказывал, что членство в сионистском исполкоме будет постоянным испытанием совести. Он проглотил свое расстройство (по-видимому, нашедшее физическое выражение в крайней усталости, на которую он жаловался Белле) и сконцентрировался на проблеме безопасности в Палестине. После майских бесчинств, она стала еще более насущной.

В ТОМ же мае пришел конец Еврейскому легиону. Все произошло неожиданно. Когда новость о том, что на улицах Яффо убивают евреев и что требуется помощь в обороне Тель-Авива, дошла до лагеря в Сарафанде, двадцать из тридцати находившихся в лагере легионеров спешно отправились к месту беспорядков. Они намеренно не стали информировать своего командира, полковника Марголина, чтобы не делать его причастным к воинскому преступлению. Тем не менее он узнал об этом на следующее утро и сам прибыл в Тель-Авив принять командование легионерами, мобилизовать дополнительных добровольцев и найти оружие.

Один из немногих дружественных британских официальных лиц, майор Л.М. Жён, начальник портовых складов в Яффо, за день до того отважно отбивший нападение на иммигрантское общежитие, выдал им восемнадцать турецких винтовок со своих складов.

Таким образом, около 40 легионеров и бывших легионеров промаршировали по улицам Яффо с ружьями на изготовку[890]. Еще около 300, вооруженных палками и железными балками, сформировали кордон вокруг города. В арабской общине распространилась весть, что евреи "отбились". Больше атак не было.

Для военных властей это было достаточным предлогом, чтоб избавиться от ненавидимых "солдат-иудеев". Часть расформировали, и массовое наказание не применялось лишь потому, что полковник Марголин известил начальство, будто сам отдал приказ своим солдатам идти на Тель-Авив.

И он подал в отставку.

Так детище Жаботинского под фанфары закончило свое существование. Оно не воплотило его мечту. Тем не менее его роль вышла далеко за рамки собственно политических и военных событий того времени. Легион, будучи единственным реальным символом борьбы еврейского народа за свою страну в воюющем мире, произвел подлинную революцию в умах и духе евреев. Он возродил древнюю военную традицию и заложил принципы национальной защиты на многие годы вперед.

Сам Жаботинский, вынужденный уйти из легиона в 1919-м во время прощания со своими "портными" в Ришон ле-Ционе так определил их роль в исторической и, как оказалось в дальнейшем, пророческой перспективе: "Ты вернешься к своим, далеко за море; и там когда-нибудь, просматривая газету, прочтешь добрые вести о свободной еврейской стране: о станках и кафедрах, о пашнях и театрах, может быть, о депутатах и министрах. И задумаешься, и газета выскользнет из рук; и ты вспомнишь Иорданскую долину, и пустыню за Рафой, и Ефремовы горы над Абуэйном. Встрепенись тогда и встань, подойди к зеркалу и гордо взгляни себе в лицо, вытянись навытяжку и отдай честь: это — твоя работа"[891].

За семь дней до майских событий Жаботинский, вместе с Коуэном и Ландманом, по приглашению прибыл в отдел колоний на встречу с двумя старшими чиновниками, принявшими ответственность за Палестину: Джоном Шакбюргом и Хьюбертом Янгом. Одним из предметов обсуждения было сэмюэловское предложение по защите Палестины смешанной жандармерией, отвергнутое сионистским исполкомом. Янг проинформировал гостей, что в проект были внесены поправки: теперь предполагалось, что части не будет смешанными. Евреев и арабов расквартируют отдельно во избежание трений. Оба подразделения будут в распоряжении верховного наместника (а не под армейским командованием)[892].

Жаботинский и его коллеги согласились на это предложение, хотя были далеко не удовлетворены. Янг отметил, что они пошли на это "с некоторой неохотой".

Затем последовало нападение в Яффо. Никто из сионистов не был готов теперь согласиться с каким бы то ни было планом, подразумевающим вооружение арабов. Жаботинский написал Черчиллю:

"Я вынужден пренебречь формальностями и обратиться непосредственно к вам. Яффские бунты грозят существенно притормозить нашу работу. На движении "Халуцим" это, конечно, не отразится — эти люди среднего возраста с женами и детьми могут быть вынуждены считаться с риском для жизни и имущества; а это как раз наиболее желательный колонизирующий элемент, в то же самое время как именно их отношение в основном определяет степень нашего успеха в сборе фондов.

Я уверен, что вы, как и я, осознаете все это. Я намеренно воздерживаюсь от упоминания о трагическом или моральном аспекте происшедшего и концентрируюсь исключительно на деловой стороне.

Эта деловая сторона нуждается превыше всего в одном: в обеспечении мирного труда. Вся наша критика проекта Мандата и предложений по обороне вдохновляется единственно этим и никакими другими соображениями. Это по поводу обороны я обращаюсь к вам с этим письмом.

Полагаете ли вы, после урока в Яффо, что местная милиция, состоящая на 50 % или какой-нибудь процент из арабских частей, может считаться гарантией безопасности? Считаете ли вы по-прежнему, что эти арабские части будут защищать евреев от своих собственных соплеменников?

Я вынужден снова подчеркнуть, что такое убеждение было бы смертельной ошибкой. Естественной тенденцией любой вооруженной арабской группы в настоящий момент станет присоединение ко всему панарабскому движению. И присутствие еврейских частей приведет в любом случае, подобном Яффо, только к обычной стычке двух вооруженных единиц.

Но я вынужден — с большой неохотой — затронуть иной вопрос. Британские части и в Иерусалиме, и в Яффо не смогли предотвратить потерю еврейских жизней и разорение еврейского имущества. Бесполезно пытаться угадать причины, и я умоляю поверить мне, что я, по меньшей мере, не подвергаю сомнению добрую волю британского солдата. Но невозможно заставить еврейские массы позабыть красноречивый факт, что, пока в Палестине пребывали 5.000 еврейских солдат, бунтов против евреев не бывало, в то время как после сокращения их числа до 400 было убито 6 евреев в Иерусалиме, а после их полного расформирования более тридцати было убито в Яффо.

Народ судит по результатам, и я предвижу, что пока не сформируется в составе британского гарнизона сильная еврейская часть, восстановить доверие еврейских масс не удастся.

Я знаю все аргументы против такого курса. Но я умоляю вас занять чисто практическую позицию. Мы должны быть защищены. С нами находятся женщины и дети. Чувство защищенности, после всего перенесенного, может дать только одно из двух: