Сообщения о новой идее Сэмюэла его глубоко тревожили. В письме к Руппину он описывает свою радость по поводу того, что "доктор Вейцман и Джеймс Ротшильд теперь трудятся серьезно и энергично, чтобы спасти и укрепить легион. Конечно, все будет раздроблено на куски, если Сэмюэл будет противодействовать"; он связывается с рядом других фигур в Палестине, включая Марголина, еще стоявшего во главе остатка легиона, — оказать содействие у Верховного уполномоченного.

СОВПАДЕНИЕ взглядов с Вейцманом имело и дальнейшие последствия. Вейцман был охвачен стремлением реорганизовать Сионистский исполнительный совет, но не хотел ждать съезда, хотя был согласен, что тот должен состояться летом. Он намеревался провести изменения на заседании комитета по мероприятиям ранней весной. Участие Жаботинского казалось ему необходимым[828]. Как только Вейцман получил согласие Жаботинского на вступление в "Керен а-Йесод", он убедил его присоединиться к нему и Соколову в политическом комитете[829]. В результате, сообщал Жаботинский настроенному скептически Нордау, без его ведома не принималось ни одного решения. "Меморандумы либо написаны мной, либо по моему совету, я вижу ответы; Кауэн и я помогли Вейцману в наиважнейшем интервью. Я в самом деле думаю, что делаются усилия в нужном направлении"[830]. Жаботинский и Вейцман "частным образом" обсуждали теперь кандидатуры в исполнительный совет.

Основным соображением Вейцмана была необходимость включить несколько "английских евреев". Предложения Жаботинского были детальнее. Он предлагал кабинетную систему, в которой каждый член совета вел бы свой отдел и воздерживался от вмешательства в деятельность коллег. Новыми в составе, помимо него самого, должны были стать Нордау, Кауэн, Найдич или Златопольский, а также Артур Руппин, агрономом, служившим с 1907 года старшим представителем сионистов в Палестине, во главе Палестинского исполнительного совета. Нордау, однако, отверг его жаркие призывы к сотрудничеству. Обеспокоенный антисионистской политикой палестинской администрации и усилиями Великобритании разбавить формулировки мандата, он резко критиковал вейцмановскую тихую публичную поступь.

Вера Жаботинского в то, что готовятся перемены и что Нордау с его огромным престижем может способствовать их осуществлению, не убедила последнего. В любом случае Вейцман твердо возражал против включения Нордау. "Ни при каких обстоятельствах, — писал он, — я не могу теперь сотрудничать с Нордау в исполнительном совете"[831].

Докладные, написанные Жаботинским или по его совету, были скорее всего частью кампании для подавления попыток Керзона лишить мандат его сущности. Эта атака была отражена. Измененные положения были восстановлены, хоть и с некоторой коррекцией. Изменения во вступлении иллюстрирует следующее:

Июнь 1920

Признавая историческую связь еврейского народа с Палестиной и право, которое это дает на воссоздание Палестины как его национального очага…

Октябрь 1920

Признавая историческую связь еврейского народа с Палестиной… (воссоздание Палестины как его национального очага опущено)

Окончательный текст

Настоящим признается историческая связь еврейского народа с Палестиной и основания для воссоздания его национального очага в этой стране.

Восстановлено было ключевое "воссоздать". Жаботинский писал тогда: "Даже с точки зрения сугубо юридической эти положения в мандате дают нам основание защищать наше право от попыток в конечном счете интерпретировать его узко. Единственным серьезным недостатком является термин "национальный очаг". Его туманность признана повсеместно, и упорство, с которым это выражение было сохранено в этом тексте, выдает намеренное стремление оставить широкое поле для интерпретации на усмотрение мандатных властей.

Эта неточность делает особенно важным анализ состава исполнительных органов. Мне нет необходимости пояснять очевидное, что любой принцип конституции (особенно туманно сформулированный) может стать недействующим при своенравной администрации. Как любопытный пример венгерские министры обрели простое объяснение для прекращения иммиграции польских крестьян из Галиции: они объявили, что в Галиции болеет скот, и закрыли границу, предоставив польскому крестьянину доказывать, что он не скотина"[832].

Соответственно, увещевал Жаботинский, мандат должен обусловить Сионистской организации конкретное право на участие в решениях по "выбору подходящих кандидатов на главенствующие позиции в палестинской администрации".

Его точка зрения пользовалась значительной поддержкой Эдера, прошедшего через все перипетии с военной администрацией в Палестине: "Опыт с палестинской администрацией продемонстрировал истинную необходимость во включении предложений господина Жаботинского в мандат. Это жизненно необходимая предосторожность''[833].

И все же Вейцман, не выдвинувший это условие до предоставления мандата Великобритании (хотя оно было выдвинуто Еврейской общинной конференцией в Палестине в декабре 1918 г.), по-видимому вообще не поднял этот вопрос с англичанами после Сан-Ремо, хотя наверняка понимал его важность.

В осенние дни 1920, как раз когда Жаботинскому предоставили голос в верхнем эшелоне сионистского начинания, он был вынужден вплотную столкнуться с поражением, имевшим решающее значение для еврейского будущего в Палестине, — поражением, которое к тому времени уже нельзя было предотвратить. 4 декабря 1920 года британское и французское правительства пришли к соглашению об определении северной границы Палестины. В этот день Ллойд Джордж официально и окончательно отмежевался от сионизма. Это был завершающий шаг в серии уступок, начавшихся с греха британского согласия за год до этого на военную демаркационную линию, потребованную французами. Она проходила гораздо южнее, чем линия, первоначально требуемая англичанами и совпадающая с картой, приготовленной для мирной конференции сионистами, и даже южнее, чем более позднее компромиссное предложение англичан, разработанное Майнерцхагеном. По существу, она была близка к границе, определенной в соглашении Сайкса — Пико, на котором, несмотря на другие изменения, настаивали французы. Вакуум, образовавшийся тогда в результате британского вывода войск, привел к трагедии в Тель-Хае.

В то время полковник Гриббон из военного министерства заверил Вейцмана, что эта граница, будучи всего лишь военной, не несет за собой никаких постоянных политических прав для Франции. Практически же все переговоры впоследствии исходили именно из этой границы. Физическое владение территорией неизбежно давало Франции преимущество, которого лишились англичане.

Теперь же, в лучшем случае, каждая поправка требовала платы. Великобритания не могла требовать территориальных уступок, обосновывая их военной необходимостью, поскольку ее военные нужды были, по всем данным, разрешены. Следовательно, она могла выдвигать только сионистский довод: экономические нужды еврейского национального очага.

То, что эти нужды представляли первостепенную важность, доказывать не приходилось.

"Экономическое будущее всей Палестины зависит от водных ресурсов на севере и востоке, — писал Вейцман в одном из многочисленных воззваний и к британским, и к французским официальным лицам. — В полузасушливой стране, какой является Палестина, не обладающей топливом, вода для ирригации и для энергетических нужд незаменима для какого бы то ни было экономического прогресса. Без этого ни сельское хозяйство, ни индустрия не могут существовать или развиваться".