Книга Адама Смита отнюдь не стремилась к политической точности в вопросе пограничных районов. Упоминаемая формула "от Дана до Беэр-Шевы" менялась с меняющимися обстоятельствами[844]. Как и другие исследователи, Адам Смит не собирался даже определить точное местонахождение "Дана", и во времена Ллойд Джорджа этот вопрос оставался открытым. Единственное подобие точности в описании Смитом Галилеи, самой северной провинции Палестины во времена Ллойд Джорджа (и его самого), содержится в следующих двух параграфах:

"Расширение еврейского государства при Иоханане Гиркане (135–105 до н. э.) должно было дать многим евреям возможность вернуться в привлекательную провинцию, не боясь преследований, и либо этот правитель, либо его преемник присоединил к своим владениям Галилею. Вскоре после этого, в 104 г. до н. э. Галилея проявила достаточную лояльность к еврейскому государству, чтобы свергнуть сильного захватчика. В начале следующего правления, Александра Янная, Галилея насквозь еврейская.

Естественные границы (курсив оригинала) Галилеи очевидны: на юге, равнина Эздрелона; на севере глубокое ущелье Литани или Касимми, отделяющие Ливан"[845].

Не менее важно и то, что Ллойд Джордж не был откровенен со своими собственными подчиненными.

9 ноября 1920 г. Керзон еще пишет Ванситарту: "Правительство Его Величества не готово заключить соглашение без необходимых проектов по будущему использованию вод Ярмука и Литани Палестиной, что может оказаться весьма жизненно важным для экономического развития страны и создания национального очага для евреев"[846].

Затем, спустя три недели, на заключительном заседании с французами, Ллойд Джордж раскрыл, что дипломатические усилия целого года со всеми его многочисленными неприятными этапами были тратой времени и сил. Он заявил, что уже в декабре 1918-го (то есть за девять месяцев до "изучения" книги Адама Смита) "достиг соглашения с господином Клемансо, что границы Палестины будут историческими "от Дана до Беэр-Шевы". Он был готов следовать этому соглашению и не мог поддержать притязания сионистов на расширение территорий вне исторической Палестины"[847].

Бертелло привнес затем собственную перспективу эксперта. Явно в насмешку, он заявил, что "изучил работы великого историографа сэра Джорджа Адама Смита, и что Смит ясно продемонстрировал, что Палестина никогда не превышала границы от Дана до Беэр-Шевы". Он занялся этими исследованиями, добавил он, "по просьбе Ллойд Джорджа"[848].

ЧУВСТВО подавленности, на которое Жаботинский жаловался вскоре после прибытия в Лондон, перешло в более конкретное недомогание. Он пишет Иоффе в "Гаарец" с просьбой не платить ему жалованье, поскольку не дал ни одной статьи. "Я не писал, потому что не мог. Какая-то маленькая пружина в моей голове сломана и не знаю, когда она восстановится"[849].

Спустя три недели он все еще страдает. "Я очень много занят теперь, — пишет он Белле в торопливой записке, — но хуже всего то, что я устал. Умственно надорвался, иначе не могу назвать. И никакой отдых не помогает. Начинаю серьезно бояться потери работоспособности"[850]. Недомогание, по-видимому, продолжалось. В течение месяцев нет никаких признаков, что он писал для газеты "Гаарец". В апреле снова пишет Иоффе: "Простите мое молчание. Причин, дел и пр. много, но основная причина — органическая усталость, накопившаяся в каждой косточке за последние шесть лет и прорвавшаяся, как только я уехал из Палестины. Боюсь, она вынудит меня оставить сионистскую деятельность окончательно после конгресса"[851].

Как ни странно, это недомогание никак не отражалось на его деятельности, ни в "Керен а-Йесод", который он представлял на бесчисленных митингах по всей стране, ни, как заметил Вейцман, в Комитете по политическим вопросам. Он даже нашел время заняться давно лелеемым замыслом создания издательства в Иерусалиме. Несмотря на все политические переживания, Жаботинский организовал группу для его воплощения. Найдич, Златопольский, Шмариягу Левин — знаменитый писатель и пропагандист сионизма — и всегда верный Зальцман встретились с ним и решили сформировать компанию с капиталом в 50.000 фунтов. Иосиф Коуэн и Джеймс Ротшильд согласились стать директорами. Левин должен был разделять редакторские функции с Жаботинским, озабоченность которого отсутствием хорошей, живой литературы для детей Палестины не ослабевала. Он приступил к изданию книг для детей и школьных учебников, включая ивритский атлас, о котором он давно мечтал. Сроки на этой встрече не обсуждались[852].

Только одна возможная причина может убедительно объяснить эту жалобу, повторяющуюся на протяжении месяцев почти в каждом письме к сестрам Берлин: его одолевала мучительная интеллектуальная и моральная дилемма — результат присоединения к руководству движением. Даже соглашение с Вейцманом было нацелено не только на излечение болезни в движении (проблема с персонажами в Лондоне и Иерусалиме), но и на отвоевание позиций, утерянных вопреки его советам и несмотря на его предложения в течение предшествующих двух лет: требование участия сионистов в выборе официальных лиц на посты в Палестине и поддержка легиона.

В конечном итоге он считал Вейцмана, по крайней мере, частично ответственным за эти невзгоды. Только после заверений, что в Исполнительный комитет будут введены еще два дополнительных члена, Жаботинский согласился войти в его состав. Дополнительно членами Исполнительного комитета стали Иосиф Коуэн и Ричард Лихтгейм, представитель молодого поколения немецких сионистов, который во время войны выполнял с пониманием и энтузиазмом невероятные, почти невозможные функции сионистского представителя в Турции.

Тем не менее в ноябре Жаботинский посоветовался с группой близких друзей, верных ему со времени легиона, — Йоной Маховером и Михаилом Шварцманом из России, Якобом Ландау (основателем Еврейского бюро по переписке, откуда он распространял из Голландии пробританскую, просоюзническую и пролегионерскую информацию) и Меиром Гроссманом. На совещании в доме Иосифа Коуэна Ландау и Гроссман выразили безоговорочную оппозицию его вступлению в комитет. Они считали, что, не имея за собой организации, он не будет пользоваться достаточным весом, даже вместе с Коуэном и Лихтгеймом, для перемен, которые они все считали необходимыми. Была предложена альтернатива: организовать такую поддержку, оппозиционную партию. Коуэн, Маховер и Шварцман были на стороне Жаботинского, который, как Гроссман отметил много лет спустя, "согласился с точкой зрения большинства"[853].

Через несколько недель, адресуясь к более широкому кругу сторонников, Жаботинский откровенно изложил сущность проблемы: в двух статьях в "Ди Трибуне", идишистском журнале военных лет, который Гроссман возродил в Лондоне.

В первой статье, опубликованной накануне его официального вступления в Исполнительный комитет, он впервые после прибытия в Лондон развернул серьезную гласную критику в адрес сионистского руководства.

"Политически мы достигли многого, и способствовавшие этому достойны вечной благодарности нашего народа. Но были совершены и серьезные политические ошибки: слишком много было празднований, слишком много благодарственных речей и мало использования полученных (от англичан) обещаний.