Вейцмановская эйфория распространилась и на генерала Больса, неприкрытого врага еврейских батальонов, назначенного теперь главным администратором Палестины.

Паттерсон рассказывает, как услышав о его назначении, он счел своим долгом предупредить Вейцмана "о вреде, причиненном этим назначением". Полковник просил его публично протестовать в интересах не только еврейства, но и Англии. "Хотя я предупредил доктора Вейцмана об опасностях, из этого вытекающих, ему была отвратительна мысль, что британский офицер может быть нелояльным к политике собственного правительства. Добрый доктор не перестрадал с еврейскими батальонами и не осознавал, какая царила обстановка интриг! Протеста не последовало, и результат покажет, что мои страхи слишком хорошо оправданы"[652].

Вейцман отправлял отчеты, лестные для Больса. В них он писал, что генерал не был расположен к сионизму ранее, но теперь, когда сионистская политика была твердо определена (телеграммой Керзона подполковнику Френчу от 4 августа 1919 года), изменился. Он отмечал также, что знает Больса "очень хорошо" и что они всегда "хорошо ладят друг с другом в делах". Более того, Больс проявил себя "готовым принять множество предложений"[653].

Эйфория продолжалась недолго. Спустя считанные недели Вейцман признался, что принятый им подход оказался зыбким, как дом на песке.

Через две недели после возвращения в Лондон он представил отчет

о визите в Палестину расширенному комитету по акциям. Он рассказал, что Больс отдал приказ не впускать его в Палестину. Только прошение об отставке, поданное Майнерцхагеном в знак протеста, "заставило генерала осознать, что это дело весьма сомнительное".

"Я беседовал с рядом людей в Каире, — заявил Вейцман, — и обнаружил такой же недостаток понимания. Я обнаружил, что палестинская администрация имеет такой характер, что может нанести нам большой урон, если ее не исправить".

Он откровенно высказался о провале своей политики: "Было неверным так долго не бороться с этой ситуацией. Создаются прецеденты, могущие причинить вред во взаимоотношениях с англичанами, очень придерживающимися прецедентов".

Теперь, спустя год Вейцман также оценил справедливость рекомендаций палестинского Национального совета, разработанных Жаботинским и Бен-Гурионом в декабре 1918 года.

"Не знаю, — сказал он, — разумно ли теперь требовать еврейского губернатора, но что-нибудь следует ввести в мандат или в наше соглашение с британским правительством, могущее легально придать нам возможность влиять на администрацию. Как бы прекрасно ни был сформулирован мандат, его не будет достаточно, если нас не заверят, что враждебно настроенные к нам чиновники не будут попадать в страну"[654].

ПРИЧИНОЙ ударов, нанесенных сионистскому движению в судьбоносные годы сразу после окончания войны, не всегда оказывались связанными с изменениями в британской политике или слабостью сионистского руководства. Немалую ответственность несет правительство Франции.

В 1919 году между Парижем и Лондоном состоялись продолжительные обсуждения и переговоры о разделе Ближнего Востока. Наличие противоречий между Великобританией и Францией и влияние, оказываемое этими государствами на перспективы еврейского возрождения в Палестине, с самого начала осложнялись косностью французской позиции в отношении к еврейскому народу и Палестине. Франция считала Палестину частью Сирии, относящейся к французской сфере влияния.

Франция видела себя, верную дочь католической церкви, бессменной попечительницей святых мест. Небезотносителен к этой религиозной ортодоксальности был и повсеместно распространенный антисемитизм классического типа. Он не имел официального выражения, но внутренние бумаги в анналах французского иностранного департамента того времени полны откровенными антиеврейскими намеками, перемежающимися с весьма недипломатичными оскорблениями, исходящими от старших чиновников и дипломатов. Это, несомненно, с самого начала окрашивало отношение французов к сионизму. В тот же год, когда Франция публично объявила о своей поддержке Декларации Бальфура (самое дружественное выражение политики по отношению к сионизму за всю историю Кэ д’Орсэ), меморандум для внутренней циркуляции, представленный министру иностранных дел Пишону, выдержан совсем в другом тоне:

"Франция, принявшая известные обязательства по отношению к сионистам и неравнодушная к левой освободительной деятельности, обязана относиться к ним благосклонно, но поскольку сионизм ее не любит и ей не служит, она не станет горевать о его частичном провале"[655].

В том же месяце Пишон инструктирует посла в Лондон Поля Камбона передать англичанам, что союзникам следовало бы избегать "деклараций, поощряющих нереалистичные надежды евреев"[656].

Негативное отношение к сионизму обострялось взглядом на сионизм как на верного английского вассала, противостоящего французским устремлениям на Ближнем Востоке. Естественно, архитекторы французской политики позабыли, что на ранней стадии военных дипломатических усилий (Жаботинского и Вейцмана) предложение о сотрудничестве было категорически отвергнуто самой Францией. Отрицательный ответ Делькассэ Жаботинскому в 1915-м был подтвержден и спустя год, когда британский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей предложил объединенный план поддержки еврейских устремлений в Палестине[657].

Последовавшее секретное соглашение Сайкса — Пико не коснулось этого вопроса. После того как союзники увязли в войне и реальные черты приобрела угроза германской победы, политика Франции изменилась и вылилась в просионистское заявление Соколову в июне 1917 г. Этому и последующим шагам в поддержку Декларации Бальфура существовало логичное объяснение, как разъяснял Иностранный отдел французским представителям за границей. Просионистская позиция была необходима для противостояния прогерманским настроениям еврейства в Америке и России. В Петроград были отправлены инструкции всячески поощрять обращение русских сионистских лидеров за поддержкой к союзникам и противодействовать германофильским настроениям. Французскому представителю в Нью-Йорке Андре Тардье правительство предписало вести среди американских сионистов "французскую пропаганду"[658]. Жорж Пико прямо признавался: "Мы стремились подспудно и в интересах данного момента поощрять сионистское движение в их надеждах, что мы будем заинтересованы в завоевании еврейских симпатий в Штатах и в России"[659]. Французские документы, тем не менее, ясно демонстрируют, что еврейский статус в Палестине, определяемый Декларацией Бальфура, представлялся Франции во многом иначе, нежели англичанам. Французское правительство полагало, что соглашение Сайкса — Пико (которое англичане давно уже решили не принимать в расчет) остается в силе. Таким образом, Франция и Англия совместно получат суверенитет в Палестине, в то время как евреям достанется культурная и кое-какая муниципальная автономия. Так, через три месяца после опубликования Декларации Бальфура, Пишон объявил о "полном согласии" между Англией и Францией по "обустройству евреев в Палестине". В телеграмме к Тардье он объяснил: по соглашению между правительствами евреи "приобретут административную автономию в рамках интернационального государства, которому предстоит образоваться в Палестине"[660]. Если, по всей видимости, в этом состояло французское кредо, их ожидало разочарование. Через несколько дней после взятия Алленби Иерусалима Пико прибыл в штаб английского командования в Египте для участия — как он полагал по праву, — в установлении "совместного управления"; Алленби отказался наотрез, заявив, что военные соображения делают подобное управление невозможным[661].