По воле судьбы эти слова несли особое личное значение для Жаботинского. В первую неделю того сентября он поставил свое имя под соглашением, известным в истории сионизма как соглашение Жаботинского — Славинского.

МАКСИМ Славинский был журналистом, работавшим вместе с Жаботинским в редакции газеты "Русские ведомости". Он считался либералом — в том смысле, который вкладывали в это слово в XIX веке, — был женат на еврейке и тесно связан с еврейской общиной. Он был на таком хорошем счету, что в 1907 г. еврейские избиратели Волхинского округа выдвинули в члены Думы его, а не за кандидатов-евреев.

Страстный украинский националист, Славинский присоединился к вооруженному движению за освобождение Украины от большевистского правления, установленного во время революции. Пользуясь финансовой поддержкой двух западных держав, украинские силы в 1919 году выбили русских из большей части Украины и установили правительство во главе с Семеном Петлюрой. Славинский представлял это правительство в Праге.

Красная армия тем временем успешно контратаковала и отогнала украинцев в Галицию (Польша). В годы сражений и правления украинские силы вписали устрашающую главу в еврейскую историю, превзойдя даже польские погромы. В меморандуме к Лиге Наций в конце 1920 г. возглавлявшие еврейские организаций Нахум Соколов, Люсьен Вульф и Израиль Зангвилл описывали:

"Катастрофа, равной которой нет в печальной истории восточноевропейских евреев в последние столетия. Озверелые орды, с единственным желанием убивать, бесчестить, жечь и крушить, полчищем надвинулись на еврейскую общину, разоряя их дома и преследуя и убивая их невинных мирных обитателей с жестокостью и яростью неописуемыми. Повсеместно женщины и мужчины, старики и дети, дряхлые, недомогающие и беспомощные, изуродованные, прошедшие пытки, поруганные, покрытые ожогами, похороненные заживо, десятки общин разрушены или захвачены, их очаги, их кладбища, их святые места разрушены или поруганы, каждый дом — руины или прибежище стенаний; тысячи истощенных беженцев, блуждающих в лесах и скрывающихся в пещерах, и — самое печальное — многотысячные осиротевшие дети, голодные, нагие и бездомные, их юные жизни, отравленные ужасом и бродяжничеством"[923].

По всему миру еврейские общины организовывали сборы фондов помощи, и многие из осиротевших детей были усыновлены еврейскими семьями на Западе. Что касается меморандума к Лиге, он призывал к изъявлению сочувствия и назначению комиссии по расследованию. Тем временем украинские силы готовились к новой атаке для освобождения Украины. На этой стадии Славинский пришел повидать Жаботинского.

Их встречи состоялись в течение нескольких дней в конце августа в Праге, во время заседаний Сионистского комитета по мероприятиям, затем в начале сентября в Карлсбаде, во время Конгресса.

Жаботинский описал их суть спустя многие годы, — эти записи обнаружены среди его бумаг в написанном от руки автобиографическом фрагменте.

"Во время двух лет правления Петлюры во всей или в части Украины я находился далеко, в Палестине. Хотя до войны я считался горячим сторонником украинского национального движения и знал многих из его вождей, с Петлюрой я знаком не был; но я хорошо знал его "посла", Славинского.

Когда мы встретились в Праге, правительство Петлюры уже было в изгнании, а Украина — в руках большевиков; но Петлюра еще содержал 15.000 солдат на полном довольствии и хорошо экипированных в двух военных лагерях в Галиции, неподалеку от русской границы; финансировалось это дорогое мероприятие из казны одной великой западной державы. Благодаря этому же источнику Петлюра оплачивал своих министров и послов. Было, таким образом, очевидно, что западные державы в тот период еще собирались сражаться с большевиками и намеревались использовать армию Петлюры для нового захвата Украины; это, конечно, означало возобновление антиеврейской резни.

Когда Славинский пришел повидать меня в отеле, я спросил: "Как могли вы и профессор Грушевский, и Никовский, и так много других, кого я считал подлинными демократами, — как вы могли мириться со всеми погромами и не восстать против Петлюры?"

Он потупился и попытался объяснить причины их падения; его объяснение меня не убедило, но, по всей справедливости, должен признаться, что по крайней мере на один вопрос, который он задал мне, я не смог найти удовлетворительного ответа. "Почему, — спросил он, — вы, евреи, так осуждаете Петлюру, но прощаете генерала Алленби и своего собственного сэра Герберта Сэмюэла? Петлюра должен был иметь дело с 30 миллионами украинцев в стране размером в две Франции, и с армией, состоящей из неуправляемых банд. У Алленби было 70.000 дисциплинированных солдат против горстки арабов, и все же он ничего не предпринял, чтобы остановить год назад погром в Иерусалиме, а еврейская самооборона была приговорена к каторжным работам; а всего считанные месяцы назад еврейский верховный наместник Сэмюэл позволил майским погромам продлиться почти неделю, с примерно 100 жертвами-евреями, а солдаты получили приказ использовать дубинки вместо ружей. И все же вы, евреи, не "восстали" против Алленби, или Сэмюэла, или англичан".

Я, конечно, сказал все, что следует сказать в этих случаях (Декларация Бальфура, большая разница между убитыми евреями здесь и там, и прочее), но не мог не чувствовать всю неубедительность этих доводов.

— Хорошо, — сказал он, — главное — это как поправить дело в будущем. Скорее всего, наши войска перейдут границу еще раз наступающей весной и должны будут занять пограничные районы с еврейским населением; я боюсь, что эти наши войска окажутся так же неуправляемы, как и раньше. Что бы вы могли посоветовать? Я клянусь, мы готовы сделать все, чтобы предотвратить повторные погромы, — кроме отказа от надежды на взятие Украины. Должны ли мы обратиться к солдатам? Пригрозить повесить каждого провинившегося? Мы уже, поверьте, все это перепробовали.

— Это не помогает, — сказал я.

— Что же помогает?

— Только одно: организуйте еврейскую жандармерию, состоящую из евреев, под еврейским командованием, вооруженную и уполномоченную быть расквартированной в районах, которые будут заняты вашими частями при наступлении.

Он задумался.

— Позволите ли вы, — наконец спросил он, — представить это моему правительству как предложение со стороны Сионистского исполкома, в который вы, как я понимаю, входите?

— Нет, — ответил я. — Сионистская организация не имеет со всем этим дела, не имеет права вмешиваться в подобные вопросы и не может даже давать советы. Но вы можете представить этот план как мое личное предложение. Либо это, либо ничего.

Мы решили встретиться еще раз; тем временем он уехал в Галицию повидать своего предводителя, а я поговорил с некоторыми соотечественниками, бывшими тогда в Праге, — из одиннадцати, с которыми я посоветовался, восемь поддержали план и три были против; но это не означает, что они несут какую-либо ответственность[924]. Я не сформировал из них комитетов; ничья помощь не была мне нужна. В те дни большинство еврейской молодежи, готовой на битву, следовали примеру только одного человека, фигуры, связанной с Еврейским легионом и иерусалимской самообороной, и роль которой они были склонны преувеличивать чрезмерно. Я абсолютно не сомневался, что найду и людей, и (поговорив с несколькими состоятельными друзьями) деньги. На следующей встрече с Славинским я подписал с ним соглашение, по которому мы оба обязывались "направить все усилия" на осуществление следующего плана:

1. Еврейская жандармерия, соответственно вооруженная, будет официально причислена к украинской армии. Она будет состоять, находиться под командованием и содержаться евреями.

2. Еврейская жандармерия будет следовать за фронтом наступления и не станет принимать участия в каких бы то ни было военных операциях.