Его немедленно перевезли в тюрьму и поместили в отдельную от девятнадцати камеру. Тем не менее еду принесли кошерную из близлежащего отеля "Амдурски", и через их официанта Жаботинский передал инструкцию своим товарищам: если будут спрашивать, признать, что они члены Хаганы, но в подробности не вдаваться.

Известия об арестах разнеслись по Иерусалиму на следующий день и практически парализовали общину, но 380 членов Хаганы подписали декларацию, требуя освобождения соратников или ареста всех остальных.

Пятница была последним днем Пасхи, днем-праздником, но не было в синагогах веселья. Собравшихся, однако, ожидал сюрприз. В главной синагоге главный раввин Палестины Авраам Ицхак а-Коэн Кук выступил с заявлением: "Пока наши сыны, защитники женщин и детей, находятся под арестом, под арестом все мы". Он взял ручку и, нарушив строгий библейский запрет, поставил свою подпись под декларацией солидарности с арестованными, протестующей против их ареста и требующей освобождения. Он призвал последовать его примеру. Примеру последовали другие раввины и 25.000 членов других синагог. Британцы петицией пренебрегли.

Майнерцхаген сообщал Керзону: "Через два дня после погромов Уотерс-Тэйлор вызвал мэра Иерусалима, Мусу Казим-пашу, и заявил: "Я предоставил тебе прекрасную возможность; пять часов в Иерусалиме не было военной охраны; я надеялся, что ты воспользуешься этой возможностью, но ты проиграл"[723].

Он добавляет, что этой информацией снабдили два разных источника.

Точку зрения Уотерс-Тэйлора арабская знать не разделяла. Согласно его донесениям, преобладающим тоном на совещаниях знати, включая Арефа эль Арефа, одного из главных агитаторов, была удовлетворенность жертвами и уроном, нанесенными евреям, и признательность за помощь британским властям.

Тем не менее свой арсенал администрация еще не исчерпала. По завершении физического погрома она приступила к политической фазе, следуя классической формуле: обвинить жертвы и лишить их голоса. Вся ивритская пресса подверглась жестокой цензуре. Арабские газеты продолжали печатать поджигательные статьи. Телеграммы с сообщениями о происходящем не выпускались из страны или искажались перед отправкой.

Две телеграммы Вейцмана Ллойд Джорджу были принесены в Бейрут и отправлены оттуда. К распространению разрешались только официальные сообщения от администрации.

Версия эта, подхваченная за границей агентством Рейтер, заключалась в том, что "сцепились" арабы и евреи, и что администрация восстановила порядок.

Арабские сообщения, опубликованные в Египте, утверждали, что стычки были вызваны провокациями молодых евреев по отношению к арабам, праздновавшим день Неби Мусса, и что еврейские легионеры атаковали мирных арабских жителей.

И французы не замедлили воспользоваться выдавшейся возможностью. Генерал Гуро доложил в Париж арабскую версию: вооруженные евреи напали на безоружных арабов, которых разоружили англичане[724].

Просмотрев после погромов египетскую и европейскую прессу, Вейцман в письме Вере восклицает: "Газетам не верь. Они врут"[725].

Генералу Больсу преподнесли длинную докладную от арабов. Ее основные пункты заключались в том, что арабов разоружили, в то время как евреям разрешили воспользоваться оружием, что евреи напали на мирную праздничную процессию и вырубили большое число христианских и мусульманских мужчин, женщин и детей.

Они признали, что было ранено 258 евреев, но утверждали, что раны они нанесли себе сами. И выдвинули требование, помимо прочего, чтобы Еврейский легион был распущен и чтобы Сионистская комиссия, "центр революционных движений в стране", была выслана из Палестины.

Взяв на вооружение эти требования и подкрепив их обвинением "еврейских частей" в атаке дома главного иерусалимского муфти, генерал Больс отправил Алленби докладную, рекомендуя "расформирование Комиссии и роспуск Еврейского батальона". Алленби ответил, что эти предложения рассматриваться не могут. Но все же переслал их в Военный отдел.

Те же требования передал генерал Конгрив, правда, несколько изменив: он писал лишь об ограничении деятельности комиссии. И к тем, и к другим в Иностранном отделе отнеслись презрительно, поскольку тотчас узнали, что генерал Больс попросту дает ход арабской пропаганде. Один старший чин заметил: "Похоже, пора генерала Больса убрать"[726].

Лондону не пришлось долго оставаться в неведении. Сообщения Майнерцхагена Керзону в преддверии погрома подготовили его и его сотрудников к безобразным подробностям поведения и политики администрации. 14 апреля Майнерцхаген отослал подкрепляющий материал, ставший, по записям одного из старших чинов, "очень серьезным обвинительным документом против военной администрации в Палестине".

Заявив, что "офицеры в составе администрации все почти без исключения антисионистски настроены", он, как мог, обосновывал свои обвинения: "В то время как ни один из членов настоящей администрации не возражал активно против позиции правительства Его Величества в отношении к сионизму, общее антисионистское расположение в администрации отразилось, по моему убеждению, на арабах в Палестине, и привело к уверенности, что администрация поддерживает их. Подспудное, возможно, подсознательное влияние, таким образом, на общественную атмосферу в Палестине имело деморализующий и опасный эффект. Среди сионистов оно культивировало всеобщее недоверие к британской администрации и чувство раздражения от неприятного вывода, что Лондон разделяет ее позицию: царит всеобщая уверенность в том, что наша администрация в Палестине проводит попытки доказать британскому правительству безнадежность и грядущий провал сионизма. Среди антисионистов это вызвало осознание силы и вдохновило оппозицию, которая в противном случае могла быть смягчена". Он описывает иерусалимские события и продолжает: "Эти события в Иерусалиме представляют собой в миниатюре точное воспроизведение погрома. В контексте Иерусалима и британской администрации это безобразное слово. Я был свидетелем погрома в Одессе, и сходятся все основные признаки. Осознание всеми участниками, что атмосфера нагнетается, ощущение натянутой струны надвигающихся беспорядков предшествовали всем резням; евреи были в тревоге и предупредили власти; арабы тверды в решении чинить беспорядки и окрылены убежденностью, что правительство на их стороне. Присутствовали все необходимые черты погрома".

И результат этих событий, писал он, был характерным: Больс взял на вооружение требование ведущих антисионистов-мусульман.

И Майнерцхаген заключает: "Я высказался свободно и, признаться, не без предубеждения, но верю, что Ваше Сиятельство простит свободно выраженную критику, исходящую от того, кто один среди офицеров-христиан экспедиционных сил верит в сионистскую политику правительства Его Величества"[727]. Легко представить растерянность еврейской общины, гнев и ощущение подлого предательства. Евреи не обманывались. Они хорошо понимали, на ком лежала ответственность. Атака арабов не была непредвиденной. Но поведение англичан превзошло все проявления враждебности, до сих пор ожидаемые. Большинство в конце концов отказывалось почти до последнего верить предостережениям Жаботинского, который единственный — по горькому признанию Мордехая Бен-Гилеля а-Коэна — предвидел, что произойдет.

Оба еженедельника рабочих партий не сдерживали своего негодования. "Кровь останется Каиновой печатью на лбу государственных чиновников, — писал 12 апреля "а-Поэль а-Цаир", — которые могли предотвратить, но не предотвратили, могли защитить и не стали, и не позволили евреям защитить самих себя. Это были не волнения, не случайный взрыв черни, но подготовленное нападение, продолжение действий римских консулов в Иудее, желающих превратить Иерусалим в Элию Капитолину; политическая интрига, организованная талантливыми умами, начавшаяся антисионистскими демонстрациями с разрешения правительства и заключившаяся избиением иерусалимских евреев".