Кто дал ему такую информацию?
На ум тут же приходит окружение Вейцмана в Лондоне, с рядом членов которого Ормсби-Гор был близок. Равноценна и возможность, что источником был сам Клейтон, с которым Ормсби-Гор тоже был по меньшей мере в коллегиальных отношениях. Тон ответа Клейтона Кидстону дает основание считать это вероятным.
В чем же заключался ответ на вопрос, заданный Кидстоном, естественно, осведомившимся о фактах, поддерживающих обвинение?
Телеграмма Клейтона от 5 апреля гласила:
"Жаботинский — смутьян и придерживается очень радикальных мнений. Он поставил комиссию в неловкое положение, и я во время пребывания в Лондоне посоветовал Вейцману его отозвать. Тем временем по просьбе комиссии его отослали обратно в его батальон. Я предпочел бы отправить его из Палестины немедленно, но выслать его нет оснований, и этот шаг должен быть предпринят сионистскими представителями дома"[585].
Эта телеграмма красноречива. Она основана на откровенной лжи. Жаботинский не был "отправлен обратно" в свой батальон. Сделать это мог только его командир Паттерсон, никогда не поступивший бы так наперекор пожеланиям Жаботинского и без приказа из Генеральной ставки. Нигде в источниках не содержится свидетельств того, что он получил приказ в марте или апреле 1919 года или что он на самом деле "отправил Жаботинского обратно". Нет и свидетельства, что такова была просьба Сионистской комиссии. Из всех членов комиссии даже Бианчини, не скрывавший своей личной враждебности к Жаботинскому, не осмелился бы выступить с таким предложением.
По существу сохранилось неоспоримое свидетельство, что телеграмма Клейтона была намеренно ложной. 19 марта Сионистская комиссии проинформировала генерала Мани официально, что работа Жаботинского с комиссией завершилась 13 марта, то есть тотчас же по представлению его последнего отчета 12 марта, и он отбыл в Кантару на демобилизацию[586].
Если это и было намерением самого Жаботинского, он изменил свою позицию вскоре после этого и обратился с просьбой отложить демобилизацию. И тогда-то Главный администратор, генерал Мани, и написал меморандум для внутреннего пользования от 23 марта, который Клейтон наверняка читал, объясняющий, почему Мани предпочитает демобилизовать Жаботинского без отсрочек.
Помеченный "Секретно", он содержит откровенное изложение сложностей, причиняемых Жаботинским администрации:
"Если не существует мне неизвестных особых причин отложить демобилизацию Жаботинского, я настоятельно рекомендую, чтобы она была завершена в отведенные обычные сроки.
Этот офицер, обладающий в принципе хорошей душой, в то же время полный энтузиазма и несдержанности оратор на политические темы, и в некотором роде смутьян, ставящий в неловкое положение сионистов, которым был дан совет быть особенно осторожными в своих действиях и выступлениях в настоящий период.
Не только легче будут контролироваться его неосторожные действия, если он расстанется со званием офицера, но и его влияние на единоверцев будет уменьшено, в особенности на еврейских солдат, в последнее время принимающих слишком большое участие в политических сходках".
Ормсби-Гор в Лондоне написал свое письмо о Жаботинском через четыре дня после Мани в Хайфе. Сравнение разнообразных сообщений по этому поводу приводит к заключению, что обвинение Мани и его язык стали основой дополнительно расцвеченного доклада Клейтона (соответствующего официального канала) Ормсби-Гору, который, соответственно, передал его в Иностранный отдел.
Этому отделу надлежало запросить Клейтона (официальный канал) о руководстве к действию; и за этим последовала клейтоновская телеграмма.
Приманка Клейтона сработала с одним из официальных лиц в Иностранном отделе, заметившим: "Я полагаю, что, если последует наша просьба, Военное министерство отзовет его в Англию". Но он все же предложил связаться с Сионистской комиссией и выяснить, "были ли у них жалобы, могущие мотивировать подобную просьбу".
Другое официальное лицо этот план не поддержало. Им было отмечено, что в Англии достаточно смутьянов и без Жаботинского. Ретроспективно советы разнообразных действующих лиц в этом эпизоде сильно напоминают квартеты в комической опере, в которых все поют или проговаривают одновременно отдельные роли независимо от остальных. Их общей целью было заставить Жаботинского замолчать. Мани верил, что его можно нейтрализовать, изгнав из армии; Ормсби-Гор считал, что этого можно добиться, удерживая его в армии. Клейтон был убежден, что подавить его в Палестине, будь то в армии или нет, окажется невозможным, и желал отправить его в Англию; а официальный представитель Иностранного отдела в Англии его не желал.
Кидстон, тем не менее, не заинтересовался интригой против Жаботинского; и, более того, возражал против самой идеи позволять "Сионистской комиссии считать, что она выдает приказы по передвижению английских офицеров".
К тому же он все еще не получил ответа на запрос о фактах. Потому-то он просил своих подчиненных "расспросить следующего сионистского посетителя незаметно, какую конкретную форму носит смутьянство Жаботинского и в каком направлении его взгляды "слишком прогрессивны".
Следует заключить, что никто не сумел представить какую-либо секретную информацию о взглядах и действиях Жаботинского. Клейтон не мог привести убедительного подтверждения. Обвинения, таким образом, остались в деле — отравлять в будущем даже дружески расположенные умы в Иностранном отделе.
Так, Рональд Грэхем, в тот момент уже не отвечавший за вопросы по Палестине в Иностранном отделе[587], выразил свое мнение в комментарии на полях: "Я сожалею о Жаботинском, который большой энтузиаст и проделал отличную работу по созданию Еврейских батальонов".
***
Письменных следов конкретного решения британцев весной 1919 г. разрушить иллюзии и исчерпать терпение еврейских солдат не существует, но ретроспективно можно заметить определенную последовательность событий.
Через две недели после закрытия доступа в Иерусалим на Пасху легион получил еще один удар. Полковник Ф. М. Скотт, заменивший Фреда Самуэля, получил приказ перебросить 40-й батальон из Хайфы в Рафу, на границу с Синайской пустыней, вдали от всех еврейских населенных пунктов. Ему предстояло подменить 38-й, который отправлялся в Бир-Салем.
Единственным рациональным объяснением этой перетряски является очевидное желание пойти на попятную в единственном отклонении от обычной практики Генеральной ставки и расквартировать легион вдали от больших еврейских центров.
Солдаты в Хайфе — палестинцы и американцы — немедленно запротестовали. Полковник Скотт был выдающейся личностью, побуждаемый, подобно Паттерсону верой, что помощь в деле воссоздания еврейской независимости являлась долгом христианина, он был солдатам настоящим отцом, но не мог не подчиниться приказу. Он сказал делегации протестующих солдат, что чувствует себя оскорбленным не меньше их, но "мне доводилось делать много неприятных вещей в течение моей службы". Тем не менее, добавил он, он верит, что это будет временным.
В этом он ошибался. Его усилия по этому вопросу были поддержаны и Сионистской комиссией, и Временным комитетом (Ваад змани) еврейской общины. Комиссия через Клейтона послала в генеральную штаб-квартиру протест; штаб-квартира, как и следовало полагать, опровергла все обвинения в политической мотивировке приказа.
Причина была заявлена профессионально: 40-му полагалось участвовать в учениях. Командование армии не обязано объяснять свои действия цивильным организациям.
Комиссию не обманули заявления о профессиональной необходимости.
Было известно из достоверных источников, что перевод еврейского батальона из района Хайфы являлся уступкой требованиям арабов. Арабская знать собрала подписи под петицией об этом. Некоторые из них грозили волнениями в случае отказа.
