Так что удивился я очень, когда понял, что в крепости на это болт забили. Мы там у себя в провинции чихнуть в сторону магии боимся. А здесь — можно. Где справедливость?

Вот и сейчас — прямо над головой огонёк мигает, камушек размером с орех. Вделан в потолок. Если направо и налево глянуть — там в стенах тоже камушки.

Тот, что на потолке, для холода. Тепло высасывает. Как только надышит арестант маленько, согреется, тут же камушек тепло это забирает. Так что здесь холоднее, чем в обычном подвале.

На стенах другое. Там камни на мозги давят. Безнадёга от них такая прёт, что хоть волком вой. Постоишь рядом с ними, и кажется, что жизнь кончилась. Что ничего уже хорошего не будет. И даже солнце на цвет — чёрное.

Я, когда первый раз зашёл сюда, чуть обратно не выбежал. Так на меня эти обереги надавили. Хотел их погасить сперва, но понял — нельзя. Нельзя показывать, что я их вижу. По документам я человек. И на спине у меня — печать.

Меня тогда новый начальник, жандармский подполковник, провёл по коридорам, дал в камеры заглянуть — показал, где работать буду. Зашли мы в карцер, начальник говорит:

— Запоминайте, капитан. Эти помещения особые, для буйных арестантов. За карцерами закреплён особый надзиратель. Он будет у вас в подчинении. Приглядывайте за ним. Оплошает он — оплошаете вы.

Как раз и надзиратель появился. Подошёл, вытянулся перед начальством, каблуками щёлкнул — прямо как настоящий офицер. А я смотрю — вроде мундир на нём, а никаких знаков различия нет. Вроде офицер, а на деле — не пойми кто. Если издали на него глянуть — человек. А как поближе подошёл, ясно стало, что полукровка, из эльвов. Волосы серые, короткие, уши видно — не человеческие, вверх торчат. Глаза светлые, будто волчьи. Зубы мелкие, острые.

— Ксенориэль несёт особую службу, — сказал подполковник. — В его обязанности входит поддержание порядка в карцерах. А также в основных камерах — по необходимости. Помещения подлежат обходу ежедневно. Отчитываться он будет перед вами. Как следует вы его проверить не сможете, так что просто отмечайте в журнал. Каждый месяц его работу проверяет настоящий эльв, об этом не беспокойтесь.

А полукровка посмотрел на меня волчьими глазами, как на врага. Понятно, ещё один начальник на его голову.

***

Бр-р, холодно. Пока я тут вспоминал всякое, закоченел весь. Глянул на арестанта — тот аж синий стал от холода. Свернулся на полу, кашляет, надрывается. Блин, вот гадство. Этот Ворсовский скорее помрёт, чем даст показания. Нет у него времени подумать, только коньки откинуть.

— Вызывали, господин капитан? — Ксенориэль зашёл в карцер. На арестанта чуть не наступил, типа — не заметил.

— Вызывал. Проверьте помещение.

— Помещение проверено ещё утром, господин капитан, — Ксенориэль морду скрючил. — Не вижу смысла…

— Вам видеть смысл по должности не положено, господин надзиратель, — говорю. — Выполняйте.

В жизни не видел такого наглого полукровку.

Ну, Ксенориэль выпрямился, глаза прикрыл, руки расставил. Давай руками водить, бормочет что-то. Типа, магия в действии. Артист. Он такое каждое утро делает, когда кто-нибудь смотрит.

Вижу — камушки на стенах и потолке даже не мигают. Халтурит полукровка, хочет уйти поскорее.

Конвойный на месте затоптался — холодно. Да ещё от стен жутью тянет.

Ксенориэль влево глянул, вправо, забубнил что-то. Типа, работает, старается.

Один камушек на стене вдруг мигнул. Ага, вижу. От левой руки Ксенориэля невидимая нитка протянулась. Тонкая, бледная. Он за эту ниточку подёргал, оберег шевельнулся в стене. Как будто глаз открылся. Стрёмное зрелище.

Глаз этот повернулся, пошарил по камере, глянул вниз, на арестанта. Уставился на него, хлюпнул, как будто воду втянул. Так люди хлюпают, когда суп с края тарелки пьют. Или чай из блюдечка. А это оберег силы из арестанта тянет.

Хлюп, хлюп — арестант вздрогнул, голову обхватил руками, ещё сильнее задрожал.

Ксенориэль ко мне повернулся, сказал:

— Сделано, господин капитан!

А сам улыбается. Доволен. Вот гад. Нравится ему, что ли?

Говорю:

— Это всё?

Улыбка у него сразу пропала.

— Так точно, всё проверено, господин капитан! — и каблуками щёлкнул. Как перед подполковником.

— А тот, что под потолком? — говорю, негромко так.

Полукровка испугался. Бледный стал, на меня уставился, спрашивает:

— Откуда вы знаете?

Я папку картонную из-под мышки вытянул, открыл, сделал вид, что бумажки читаю.

— Согласно описи, спец объектов в карцере — пять предметов. Вы, сударь, руками указали на четыре. Где пятый предмет?

Полукровка задёргал кадыком, сглотнул. Отчеканил:

— Виноват, господин капитан! Забылся! — уставился на потолок и замахал над головой руками.

Камешек на потолке мигнул. Потолок стал покрываться инеем.

— Вот теперь отлично, — говорю. — Можете идти.

Ксенориэль опять щёлкнул каблуками. Развернулся на месте, и прошагал через дверь, как деревянный.

Я дождался, пока шаги затихнут. Глянул по сторонам. Никаких нитей я к оберегам не протянул. Но мне и не надо. Глаз на стене, там, где лежит арестант номер десять, от моего взгляда мигнул и захлопнулся. Заснул. Остальные тоже замерли, будто нет их. Я посмотрел на потолок. Иней стал потихоньку таять.

Я сказал вслух, для конвойного:

— Инород ленивый. Пока не пнёшь, не почешется.

Конвойный молча кивнул. Ксенориэль здесь никому не нравится.

Я повернулся к арестанту:

— Подумайте хорошенько, Ворсовский. Время у вас есть.

Камень на потолке потихоньку начал жрать холод. Над Ворсовским слегка потеплело. Никто этого не заметил, только я. И он.

— Закрывай! — я пошёл к выходу.

Арестант еле слышно прошептал мне в спину:

— Спасибо…

Прошагал я мимо камер, поднялся по лестнице к допросной. Там у двери капитан Зубков стоит, в карманах шарит. Вытащил портсигар, сигарету сунул в рот, прикусил. Курить в коридоре нельзя, так он просто так мусолит. От нервов.

Сказал мне:

— Слышал, проверка будет?

— Что за проверка? — говорю.

— Такая, загиб через коромысло, проверка, — Зубков достал коробку спичек, стал в руке крутить. Сам хмурый, будто его премии лишили за квартал. — Начальство как с цепи сорвалось.

— Что так?

— Ты, Дмитрий Александрович, здесь недавно, недели нет. У нас и так служба не сахар… — капитан сжал зубы, сигарета пополам развалилась. — Чёрт! Теперь ещё проверками затыкают. Новое покушение на государя было, слыхал? Бомбу хотели кинуть, да не взорвалась. Случайность. А мы не предотвратили.

— Я тут весь в работе, — говорю. — Ничего не слышал. В сортир некогда сбегать. Сам знаешь, подполковник загрузил по самые помидоры.

Зубков смял сигарету в пальцах.

— Второй день все на ушах стоят, хватают всех подряд. Людишек пачками тащат, а уж инородов никто не считал… Сам князь Васильчиков насел — добейся показаний! Подполковнику нашему хвост накрутили. Он человек неплохой, когда трезвый. Так после втыка от начальства зверем стал. Станешь тут…

Я кивнул. Подполковник правда такой. Зубков скривился:

— Сейчас в допросную номера шестого приведут. Оттуда в карцер — я шестого знаю, толку не будет. Сразу после него ещё одного, нового притащат. Потом ещё… Не могу я так больше.

Зубков сунул новую сигарету в рот, захлопнул портсигар. Повернулся идти. Сказал мне:

— Ты уж, Дмитрий Александрович, проследи, чтобы Ворсовский признался. Сил нет уже втыки терпеть.

И пошёл в допросную.

А я пошёл в архив — бумажки разбирать.

Кто-то скажет — нудное это дело. Я тоже сперва так подумал, когда меня сюда загнали. Типа — хотел работать, получи. Прежний архивариус, старичок капитан, помер внезапно. Бумажки ковырять никто не хочет, а тут Найдёнова подвезли. Свежее мясо.

Я ведь теперь с утра, как встану, камеры проверяю, доклад от инорода Ксенориэлья в журнал записываю. Потом в архив — шкафы ковырять. Поковыряю, чаю выпью с сушками, и в допросную — Зубкову ассистировать. Допросам обучаться.