Старый гоблин откашлялся. Все посмотрели на него.

— Братья и сестра, — сказал гоблин. — Товарищи. Зачем такая экспрессия? Давайте выслушаем юношу, раз уж он здесь. Испачкать мне полы вы всегда успеете.

— Нам некогда, брат, — Настасья всё смотрит на меня, прямо сверлит глазами. — Мы и так потеряли много времени. Дворнику пришлось зачистить гостиницу.

Митюша криво улыбнулся. Не отводя револьвер, пожал плечами:

— Что поделать, пришлось.

Гляди-ка, его погоняло — Дворник. А наш погибший дружок звался Швейцар. Настасья так вообще — Селёдка. Интересно, как они зовут Ворсовского? Наверное, уже не узнаю…

— За что гостиницу? — деловито спросил гоблин. Он поправил очки, строго посмотрел на Митюшу.

— Канал провален, вот за что, — зло бросила Настасья. — Посредник нас обманывал. Скрывал деньги, воровал товар. Дворник хотел решить дело миром. Не вышло.

— А поджигать-то зачем? — спросил я.

Митюша оскалился. Настасья быстро сказала:

— Он не хотел. Так получилось.

Вот дурёха. Не хотел он… Ну да, ну да. Гостиница в огне, а концы в воду. Как удобно.

— Короче, — отрезал Митюша, — мы сейчас ликвидируем вот этого, — он ткнул дулом в меня, — и двинемся на экс. Всё уже готово.

— А я? — сказал Ворсовский. Вижу, он злой уже, красный. — Что со мной?

— Тебя — под суд товарищей, — вздохнула Настасья. — А жаль, бойцов мало. У царицы крепкая охрана.

Что? Они собрались убить царицу? Типа, жену государя?

Вижу, Ворсовский тоже удивился. Говорит:

— Я понял, вы мне не доверяете. Я бы тоже не доверял. К чёрту. Что за дела с царицей?

— Планы изменились, брат, — отвечает Настасья. А сама уже с ноги на ногу переминается, некогда ей. — Тиран изменил обычный маршрут.

— Ничего, — фыркнул Митюша. — Власть как табуретка, одну ногу подрубишь — вся зашатается. К тому же там ведь две ноги будет — великая княгиня Лизавета Алексеевна будет в той же карете. Двух зайцев одним махом прикончим.

Митюша подмигнул мне:

— Знаю, видел, как ты на неё пялился. Красотка, верно? — а у самого глаза злые, зрачок во весь глаз, чёрный.

Прямо маньяк какой-то. Не так что-то здесь, ой, не так…

— Ты сказал — экс, — говорю ему. — Государыня везёт что-то ценное?

— Да, — Митюша прицелился. — С ней будет много золотишка. Давай, поверни личико. Пора баиньки.

— Нет! — крикнул Ворсовский. — Не надо!

— Не мешай, под пулю попадёшь, — рыкнул Митюша.

Я зажмурился, нащупал в кармане горсть амулетов. Ну же, давай, магия, сделай что-нибудь!..

Нет. Громадина храма давит всё. Здесь активно только одно — это здание. От шпиля до подвала.

— Стой, Дворник.

Незнакомый голос. Женский.

Я открыл глаза. Девушка. Прямо передо мной. Откуда она взялась? Наверно, пряталась за шкафом и всё слышала.

Девушка повторила:

— Стой. Убери оружие, Дворник. Кто тебе разрешил самосуд?

Она посмотрела на меня. Я — на неё. Что-то кольнуло, там, где сердце.

Странно, вот великая княгиня, Елизавета Алексеевна — красавица. Шикарная с головы до ног. А эта — ничего особенного. Не красотка, просто симпатичная. Лицо строгое, как у отличницы на первой парте. А я смотрю, и отвернуться не могу. Влип, как муха.

— Вера, хоть ты скажи, — влез Ворсовский.

Девушка потёрла лоб, сердито вздохнула.

— Ладно. Пусть скажет. А потом — к делу.

Я встал, поправил сюртук.

— Сядь! — приказал Митюша.

Ладно. Говорю:

— Нет смысла убивать тирана. Не один, так другой. Они просто винтики…

— Короче! — приказала Вера.

— Вы думаете, если убить царя, все поднимутся? Крестьяне побегут с вилами в дворянские усадьбы, рабочие начнут бастовать? Нет. Никто не поднимется, никто за вами не пойдёт…

— Откуда тебе знать?! — крикнула Настасья. — Мы хотя бы разожжём пламя!

— Дровишек не завезли, — сказал я. — Рано. Ваши дрова ещё в лесу, растут ёлками. Вы можете пока подготовить почву.

— Молодой человек говорит про экономику, — напомнил гоблин. Он слушал внимательно.

— Да, — я кивнул. — Нельзя расшатывать лодку, пока в ней дыры. Хватит нам быть общим сырьевым придатком! Даёшь прогресс! Даёшь железную дорогу, фабрики, заводы, поезда и пароходы! Вот мой девиз!

— Чего? — Митюша заморгал. Дуло револьвера в его руках описало загогулину.

— Того. Пока вы тут с бомбочками играетесь, нас обгоняют. Все, кому не лень. Вон, англичане паровозы клепают, нам продают. А мы что? Глупо же…

Я хотел сказать ещё много чего — про индустриализацию, технический прогресс… Но почему-то язык перестал слушаться. Меня качнуло на стуле. Блин, как хочется спать…

Глаза закрылись сами собой.

— Простите, молодой человек, — я услышал голос гоблина. — Никакой магии в этих стенах. Просто чай, старые добрые травки.

Я лёг щекой на столешницу. Брякнуло блюдце. Над головой раздался голос:

— Дворник, Селёдка, на выход. Пора.

— А эти?

— Потом. Некогда.

Затопали шаги. Я провалился в чёрную яму без сновидений.

— Эй, как тебя, Найдёнов! Вставай! А-а, чёрт!

Ледяная вода плюхнула в лицо. Я огляделся. Лежу на полу в кладовке. Швабры, вёдра, тряпки кругом. Злой Ворсовский трясёт дверь. Заперто. Чем это он в меня плеснул, водой из ведра?

— Очнулся? — рявкнул Ворсовский. — Вставай! Помоги открыть.

Я подёргал дверь. Припёрто с той стороны шваброй, к гадалке не ходи.

— Живей, твою вошь! — он попробовал вышибить дверь плечом. Дверь затрещала, но выдержала.

— Погоди.

Я лёг на живот, посмотрел в щель. Так, плашка, припёрта снизу ещё одной, поперечной. Убить нас пока не убили, что радует.

Так, если ударить вот здесь, плашка просто вылетит вверх…

— Отойди, — сказал я. Поднялся с пола, подышал немного. Подпрыгнул, влепил пяткой в дверь. Вжикнула по дереву плашка, дверь хрястнула и распахнулась.

Мы выбежали из кладовки. В коридоре тихо, влажно — полы недавно протёрли. Никого.

— Молоток! — одобрительно бросил Ворсовский. — А теперь — ходу. Я знаю, где будет дело.

— Откуда? Ты же в крепости был.

— От верблюда. Маршрут один и тот же. Место засады не изменили — некогда. Думаешь, лишние бомбы на дороге валяются?

— Ты к ним на помощь, или как? — спрашиваю.

Он обернулся, почесал подбородок. Нахмурился:

— Не знаю. Как получится.

Ворсовский побежал к выходу. Я за ним. Говорю на бегу:

— Это засада. Митюша — предатель.

— Нет, — рыкнул Ворсовский. — Дворник человек верный, не первый раз в деле.

— Он перебил местную ячейку, всех до одного, — говорю. — Вместе со Швейцаром.

— Брехня. Их положили жандармы.

— Я там был.

Ворсовский затормозил у выхода из подземелья. Взял меня за плечо, сказал душевно:

— Не нарывайся, Найдёнов. Я тебя мог прикончить ещё там, в кладовке. Когда ты без памяти валялся.

— Что же не прикончил?

— Видел, как ты под револьвером стоишь. Гнилая душонка так не сможет. Так что добром прошу — не нарывайся.

Мы почти успели. Уже подбегали к месту, где назначена засада. Я даже увидел сквозь летящий с неба мокрый снег гербы на карете царицы. Кучер придержал лошадей, карета замедлила ход, съезжая с моста.

Земля дрогнула под ногами, я услышал гул и треск. Мостовая вспучилась, взлетели камни и земля. Отчаянно завизжали лошади.

Бах! Бах! Бах!

Вокруг вставшей поперёк дороги кареты засверкали огоньки револьверных выстрелов. Заметались люди. Ворсовский грязно выругался и ринулся вперёд. Я дёрнулся за ним, и вдруг застыл на месте. Вокруг кареты поднялся прозрачный купол. Он был похож на мыльный пузырь, который упал на землю. Тонкий, цветной, дрожащий.

А ещё я увидел, что этот купол-пузырь сейчас лопнет.

Его тонкие стенки тряслись, прогибались, как будто в них тыкали снаружи палкой. Это влетали в защиту револьверные пули. Пули светились — наверняка заряжены магией.