— Бес попутал! Не виноват я, бес попутал, под руку толкнул! Душенька, как же так!

Вниз по лестнице сбежал, тоже на коленки брякнулся, рыдает:

— Ах, ах, что я наделал, окаянный! Почему, почему?!

Я его за манишку ухватил, на ноги вздёрнул. Хотел придушить гада. А мужик даже сопротивляться не стал. Сопли утирает, плачет, убивается.

Вокруг трупа уже народ собрался, постояльцы набежали, коридорные, солидный дядька пришёл — управляющий. За дверью швейцар в свисток свистит, заливается. Полицию вызывает.

Не дали мне убийцу придавить, навалились толпой, оттащили.

Коридорные с дворником меня держат, убийцу тоже подняли, на ноги поставили, а тот еле стоит, шатается.

Тут полиция явилась — околоточный и пара городовых при нём. За ними ещё один — в штатском. Но видно, что сыскарь. Вслед за околоточным зашёл, всех одним взглядом срисовал — как сфоткал. Управляющий к нему сразу двинул, руку жмёт:

— Какое несчастье, ваше высокоблагородие… как хорошо, что вы здесь!

Тот отвечает, важно так:

— Мимо проходил, да зашёл по дружески, Евсей Петрович. Да смотрю, я уже без надобности?

— Что вы, что вы, ваше высокоблагородие, вам всегда рады! — управляющий пот платком вытирает, аж пыхтит весь. — Как видите, досадная случайность… Убийство на почве страсти.

Городовые уже зевак умело отогнали, меня из рук выпустили, околоточный всех опрашивать начал.

Этот, в штатском, встал рядом с трупом девушки, наклонился, посмотрел внимательно. Ко мне обернулся:

— Что скажете, господин капитан? — и смотрит эдак пристально, как из пистолета целится.

Ему управляющий говорит:

— Это из постояльцев, с дамой ночевали-с…

Штатский поморщился, отвечает:

— А всё-таки? — а сам глазами сверлит.

Отдышался я, в руки себя взял, говорю:

— Удар точный, сильный. Практически мгновенная смерть. На убийство в беспамятстве не похоже.

Убийца возле стойки администратора плачет, бороду на себе рвёт. Так ему девушку жалко. Понятное дело. Я вот только что с ней, считай, познакомился, одну ночку провели вместе, и то жалко до слёз. Узнал я его — он накануне тоже в ресторане был, в Яре. Прекрасной танцовщице денежки бросал. Видать, поклонник… не повезло ему, что сказать.

— А кровь на руках? — штатский кивнул на плачущего мужика. Тот сморкался в большой белый платок. Платок стал уже заляпан красным.

— Хватался за тело, — отвечаю. — Рисунок брызг на руках и манишке характерный.

Штатский сыскарь кивнул одобрительно.

Я ему:

— Здесь посторонние по чёрным лестницам шастают, как у себя дома. Могу описать.

Сыскарь в штатском кивнул мне, сказал:

— Пойдёмте, капитан. Осмотрим место преступления.

Прошлись с ним по этажам, зашли в номер, где мы недавно с девицами развлекались. Везде этот сыскарь заглянул, везде нос сунул, зубом поцыкал, что-то в книжечку записал. Маленький такой блокнотик, карандаш свинцовый, огрызок с мизинец длиной.

Сам вроде ко мне с уважением, но от себя не отпускает. Сзади городовой топает, и ещё один чувак — тоже в штатском. Не убежишь. Оно и понятно — девица-то моя, с меня и спрос.

Я ему опять про дилера, а сыскарь в штатском только кивает да мычит что-то себе под нос. Типа, сами с усами.

Там мы битый час по гостинице таскались. Потом в холл спустились, сыскарь у стойки администратора остановился, достал из кармана портсигар.

— Курите? — спрашивает.

— Нет. Вы торговца травкой искать собираетесь?

Он будто не слышит, от спички прикурил, стоит, дым пускает.

Явился околоточный.

Сыскарь ему:

— Значит, так. Я думаю, преступление на почве страсти. Купец Потапов из ревности свою давнюю пассию прикончил. Ничего, адвокат у него зверь, откупится. Возможная причина состояния аффекта — негодные обереги на этаже. Виновный в недосмотре — инород эльвийского происхождения Афедиэль.

Околоточный кивнул. На меня покосился:

— А постояльцы что?

— Осмотр тела, а также места, показал, — скучно ответил сыскарь, — что убийство случилось уже после того, как постояльцы покинули номер. Показания сняты, свидетели будут вызваны в обычном порядке. Случайных людей в заведении не замечено, слова о якобы постороннем человеке на чёрной лестнице никем более не подтверждены.

Околоточный снова кивнул, зацарапал себе в блокноте.

Ну ничего себе! Кузен мой, выходит, вообще ни при чём оказался. Будто и не было его. И вообще, во всём виноват бедняга полуэльв. А купец Потапов нечаянно убил… Ловко. Хорошо быть аристократом! Так и вижу, как Кирилл с певичкой своей по чёрному ходу из гостиницы выходят, а сам управляющий им дверь открывает. Да ещё до коляски провожает, для верности.

Эх, думаю, тряхнуть что ли своим происхождением? Как скажу, что сынок государев, тут же все в струнку вытянутся. Отпустят, как только что кузена отпустили, со всем почтением. Вот только стыдно, блин. Как там Кирилл сказал: без году неделя, а уже? По девкам бегаю, устриц жру, дела побоку… мажорчик ты, Димка, а не солидный карьерист.

Ещё понял я вдруг, отчего обереги работать перестали. Моя вина. Когда с кузеном дрался, заметил — искры в глазах мигают. На потолке, цветные такие. Да на кузене ещё парочка огоньков мигнула и погасла. Где перстни у него были. Я ему когда руку крутил, за перстни ухватился. Думал, искры в глазах, потому что по башке мне прилетело. А оно вон чего. Ещё покойный Альфрид говорил — ты гаситель, Дмитрий! Чужие амулеты гасишь, магию на ноль умножаешь. Не зря говорил покойничек — так и есть.

Выходит, если бы мы с кузеном не подрались, а я не стал амулеты гасить вокруг себя, ничего бы не было? И купец Потапов свою зазнобу не прикончил по дури? Вот же гадство…

Тут с улицы городовой прибежал:

— Ваше высокоблагородие!

И бумажку протягивает. Сыскарь бумажку развернул, лицо помрачнело. Сигарету прикусил, сказал сквозь зубы:

— Да что за день такой. Людишки мрут как мухи.

На меня глянул, говорит:

— Коляска у входа. Поехали, господин капитан. По дороге поболтаем.

Так сказал, что понятно — лучше не отказывать. Да и зачем? Хороший сыскарь на дороге не валяется, а дядя этот точно не из последних. И помощь мне сейчас не помешает. На ловца и зверь бежит.

Забрались мы в коляску, сыскарь новую сигарету закурил, спрашивает:

— Так что, господин капитан, это вы танцовщицу Ой’Нуниэль прикончили?

— Нет, — отвечаю. — И господин Потапов вряд ли. Вы лучше скажите, почему…

Сыскарь выпустил дым колечком, сказал тихо:

— Найдёнов, ты что, не узнаёшь меня?

Я так и застыл с открытым ртом. Вот блин, попал. Ясен день, откуда мне его знать-то? А сыскарь этот — хитрец. Сразу не сказал, что знакомы. И на тебе, приплыли…

— Даже имени моего не помнишь? — сыскарь говорит. — Чего молчишь, бабы язык откусили?

Подумал я, подумал, и решился. Говорю:

— Вы правы. Амнезия у меня. Частичная.

Он сделал покер-фейс, но вижу — удивился.

— Амнезия? — спрашивает, а сам соображает, колёсики в голове прям видно, как крутятся.

— Да, — отвечаю, — амнезия. Потеря памяти. Тут помню, тут не помню. Так что вы уж будьте любезны, объяснитесь. А то неловко получается, вы меня знаете, а я вас — нет.

Хмыкнул он, сигарету пожевал.

— Ну что же, справедливо, — говорит. — Я тебя, Найдёнов, ещё студентом помню. Когда ты с дружками своими беспорядки устраивал, с битьём морд и фонарей. Сам тебя допрашивал, сам на тебя бумаги писал.

Вот так дела… Ну я знал, конечно, что бывший Димка Найдёнов буйный был студент. Но вот прям такого, с допросами и протоколом, да у важного сыщика, не ожидал. Хотя… в крепости князь Васильчиков моё дело открывал, и при мне читал его. Так значит, его благородие господин Сурков это дело состряпал… Ничего себе встреча! На ловца и зверь бежит, ага.

— Простите, — говорю, — не помню.

— А помнишь, как я тебе бумагу дал, чтобы в полицию тебя взяли? — спрашивает сыскарь. И смотрит так, будто шурупы в башку вкручивает. — В школу полицейскую тебя определил, под свою ответственность?