Амулет. И сильный. Снаружи, за штукатуркой, его не видать, но все другие обереги глушит — моё почтение. Интересно, его все видят, или только я?

— Господин… э-э, Дмитрий… Дмитрий Александрович, — ректор меня за руку взял, волнуется. — Позвольте с вами поговорить тет-а-тет. О покойном Алексее. Мне, как его коллеге, необходимо — для составления некролога. Пройдёмте вот сюда…

И за рукав меня тянет.

Ага, клюнула рыбка! Ладно, полиция тут, видать, не торопится по вызовам бегать. Может, успею.

Прошли мы с ним в двери, вышли из курительной, попали в буфетную. Ну, какая буфетная, целый банкетный зал. Сразу видно, богатый клуб, с размахом.

— Только побыстрее, — говорю, — ближе к делу. Мне некогда.

Это чтобы не мялся, а сразу к делу перешёл. Видно, что господин ректор лишнего говорить не хочет, но надо. Ясное дело, боится.

— Предупреждаю — мне всё известно! — говорю. — Мне Краевский всё рассказал, как на духу.

— Зачем же вам я?

— Вот вы мне и скажите. Я человек не злой, понапрасну людей губить не желаю. Если вас заставил кто, принудил…

Ректор пенсне в глазницу вставил, спрашивает:

— Вы правда государев сынок? Кирилл сказал, ваша мать — госпожа Иллариэль.

— Правда.

Ректор вздохнул с облегчением:

— Ну что же… Передайте государю — я Алексея Краевского на убийство не толкал. Я добра ему желал, только добра… Когда его за участие в кружке поймали, заступился, сказал — лучший студент. Он и правда лучший… был. Такие статьи помогал готовить к печати, такие работы… одно слово, голова!

— Ближе к делу, господин Лобановский. Кто для вас диссертации писал, мне без разницы. Кто велел вам дело замять о диверсии? Имя, фамилия, должность?

Ректор побледнел. Стал пенсне протирать.

— Вы же понимаете… — бормочет, — если диверсия, это скандал. Разбирательство. Ежели бомбисты, особенно с инородами вместе, так совсем худо… Нам, железнодорожникам, прямой убыток.

Вспомнил я тут слова Митюши, когда он бомбу динамитную поджигал. Говорю:

— Что значит — губернию нужно закрыть?

Ректор вздрогнул, глаза вытаращил. Спрашивает:

— Это вам Алексей сказал?

— Отвечайте.

Бац! Хлопнула бутылка шампанского — вылетела пробка. Кто-то сказал весело:

— Мой выигрыш, господа! Угощаю!

Смотрю, четверо важных господ во фраках стоят вокруг стола, в руках бокалы. Лакей откупоривает вторую бутылку. На столе серебряное ведёрко со льдом, икра чёрная, икра красная, жареные куропатки в ананасах.

— Мне нужно идти, — сказал ректор твёрдо. Как подменили человека — губы сжал, выпрямился, живот втянул. Сунул пенсне в глазницу, руку мне пожал: — Благодарю за компанию, молодой человек. Приятно провести вечер!

Кивнул на прощанье и вышел в дверь. Над косяком мигнул перечёркнутый глаз.

Никакой полиции возле мастерских я не нашёл. Пусто. Только одинокий городовой маялся неподалёку на ледяном ветру, топал ногами в сапогах, похлопывал рукавицами. Ждал сторожа с рабочим — привесить новый замок на открытую дверь.

— А нету никого, ваше благородие! Никакого тела не нашли, только зря ноги били. Я, да околоточный, Егор Тимофеевич. Извозчик болтал, полицейский офицер его к нам направил. Да ни звания, ни чина не назвал. Фамилию толком не запомнил — то ль Наймёнов, то ль Нежданов.

— Может, Найдёнов? — говорю. Вот блин, ничего поручить нельзя!

— Может, и Найдёнов, — согласился городовой. — Да только что с того? Зашли мы с околоточным, фонарь запалили, все углы обшарили — пусто. Померещилось кому-то с пьяных глаз, али пошутил кто. Егор Тимофеич уж так ругались, грозились ваньке за брехню бляху отобрать.

— Пока голову искали, ноги встали и ушли… — пробормотал я себе под нос.

Вот так дела! Как говорится, нет тела, нет дела… Ну как так-то? Не мог же труп солидного англичанина, эсквайра Джеймса Лоу, просто встать и уйти. Трупы так не делают, если они, конечно, не зомби.

— Дай-ка фонарь, — говорю.

Взял у городового фонарь и полез вниз по ступенькам.

Сунулся внутрь, прошёлся туда-сюда — и правда. Только недавно на этом месте тело лежало, мёртвыми глазами таращилось. Нету!

Поставил фонарь на пол, присел на корточки. Провёл пальцами по затоптанному полу. Ничего, пусто.

Фонарь еле светит, огонёк подмигивает. Вот здесь, прямо под ногами, должны обгорелые спички лежать, которые я жёг. Вместо них — грязные следы. Да и те едва можно разглядеть — темень тьмущая. И сквозняк ещё завывает, ветер ледяной, как будто с реки. Где я недавно искупался…

Огонёк фонаря мигнул, ледяной сквозняк завыл, пролез за воротник. Брр-р. Сразу ледяная чёрная вода померещилась. Вода кругом, сжимает, лезет в горло…

Ухватил я фонарь за ушко и выскочил обратно на воздух.

— Что, нету, ваше благородие? — спросил городовой.

— Нет. Вы там спичек горелых не видели? — спрашиваю, а сам отдышаться не могу. Будто из проруби вынырнул. — Следов крови, отпечатков ног?

— Никак нет, господин капитан, спичек не видали. И крови не видали. А что ногами там натоптано, так это мы с околоточным прошлись.

Вот блин. Криминалисты драные. Все следы затоптали. А чтобы гоблина какого или эльфа нанять, чтобы магией своей следы распутывали — закон не позволяет. Вспомнил я, как предложил шефу — заму полицмейстера — магию применить. Шеф чуть от злости не лопнул. Нельзя, и точка!

— А околоточный ваш где, Егор Тимофеевич? — спрашиваю.

— Так околоточный по вызову отправились. Чего попусту время терять?

Ну вот и всё, ниточка моя на волоске повисла. И правда — концы в воду.

Пришёл сторож — с рабочим и новым замком. Ничего не видел, ничего не слышал, тишина и благодать, ваше благородие. Ежели буйные нужны, скандал какой, так это вам на Фонтанку, к студентам. Они шуметь мастера…

— Ну что, Дмитрий? — крикнул из экипажа мой кузен Кирилл. — Садись уже, поехали!

Осмотрелся я кругом, думаю — если тело тащили, то следы волочения должны быть. Но какое там! Грязная каша из снега. Может, что и было, да затоптали.

— Ну как британец? — спросил Кирилл. — Зарезан или задушен?

Я влез в коляску, плюхнулся на сиденье. Надо допросить Лобановского. Больше некого.

— Британец испарился. Тело пропало.

Мой кузен присвистнул.

— И что теперь?

— Знаешь, где Лобановский живёт? Мне с ним потолковать надо.

Кирилл хлопнул меня по плечу:

— Знаю, что тебе сейчас надо. Эй, любезный, гони к Яру!

— Какой ещё Яр, — говорю, — он в Москве.

— Да ты головой ударился, что ль, когда мы тебя из речки тащили? — фыркнул Кирилл. Его личный слуга уставился на меня, как сыч. — Яр и здесь, и там. У нас лучше!

— Мне надо…

— Слушай, Дмитрий, я всё понимаю. Когда меня самого в семью приняли, я тоже с неделю дурной ходил. Всё порывался на войну скакать, сабля наголо, ура-ура. Сейчас выпьешь, и всё как рукой снимет.

В смысле? О чём это он?

— Что пройдёт? — говорю. — Труп исчезнет, разбойники и бомбисты хором покаются?

Личный слуга Кирилла ухмыльнулся, а сам с меня глаз не сводит. Конечно, не каждый день такого дурня увидишь. Работать хочет, а в ресторан — нет.

— А ты не знаешь? Ну конечно, откуда тебе, найдёнышу… — Кирилл почесал нос. — Тут такое дело — это как твоя печать. По наследству от государя нашего Петра Великого досталось. Называется — Дар. Это семейное. У каждого дар свой, но похожий.

— В смысле, дар? — ага, вспомнил… Когда меня государю привели показать, главный эльф Домикус глянул на меня и сказал: дар по отцу. Я ещё тогда не понял, подумал, что эльф выпендривается, туману напускает. А оно вон чего!

— Дар, это такая штука, — Кирилл лоб наморщил. — Когда Пётр Великий нашего первого эльва приютил, дал ему землицы, место при дворе, Домикус государю подарок сделал. Дар волшебный. Магический. Сказал, хочет одарить потомство государево. И что дар этот выбрать можно. Но что-то одно. А у государя тогда сынок его, младшенький, болел сильно. Помирал уже. Вот Пётр и попросил: дай, говорит, моим наследникам здоровья. Чтоб сыновья мои, говорит, были крепки и веселы. Да чтобы об отечестве заботились пуще живота своего.