Походу, бедолага с ума сошёл. Бред какой-то. Ясное дело, жить захочешь, и не так запоёшь. Побоятся они меня, как же…

— Ты спятил? Лучше скажи, где мне поставщика пыльцы отыскать.

— Туда идти надо, господин, управляющего за жабры брать, пока не сбежал. Он с ними в доле. Он деньги каждую неделю отдаёт, через Михеича. Только опасное это дело, господин. Для них человека убить — как комара прихлопнуть. Не вяжитесь вы с ними, хуже будет… Пускай эти господа на дело идут, раз так надо… Авось голову сломят, туда и дорога…

***

В дверь карцера застучали. Голос унтера:

— Господин капитан, вы в порядке? Вас начальство к себе требует. Срочно!

Вот чёрт, нельзя так долго с арестантами болтать. Вообще нельзя по одному с ними быть. Заболтал меня этот чокнутый Афедиэль. Зато я теперь знаю, кто мою девчонку прикончил. Знаю, через кого дурь толкают клиентам.

Полукровка увидел, что я уходить собрался, взвизгнул:

— Господин, умоляю, возьмите меня к себе! Не отдавайте! Я всё скажу! Кому порошок торговали, кто покупал… Всё равно пропадать…

Подполз ближе и за ноги меня ухватил. Тут унтер в карцер вбежал, дубинкой полукровку огрел как следует. Тот откатился, унтер за ним, и давай его колотить по чему попало.

Я приказал:

— Ещё пяток ему. Потом запереть. Вернусь, закончу.

И вышел в дверь.

Зашёл я в кабинет к подполковнику, а там надворный советник Сурков оказался. Один. Увидел меня, кивнул.

— Садитесь, капитан.

Я уселся, а Сурков комнату обошёл, дверь подёргал — закрыта. Потолок оглядел, кольцо на руке покрутил. Понятно, почему, не хочет, чтобы нас слышали. Кабинет начальства оберегами от прослушки надёжно закрыт. Ну как, от прослушки — чтобы никакого шума не было. Ни изнутри, ни снаружи. Похоже, разговор будет секретный.

Сурков уселся за стол напротив меня, говорит:

— Ну что, как служба, жалобы есть? Просьбы, пожелания? — и видно по лицу, не за этим он пришёл.

Ответ даже слушать не стал. Махнул рукой, типа, не до того сейчас. Говорит:

— Слушай, Найдёнов. У меня к тебе дело. Очень важное. Я твоего подполковника даже приглашать не стал. Лишние свидетели в таком деле ни к чему.

А сам мне в лицо смотрит, разве что лампу в глаза не направил. Внимательно так. Ну, а мне-то что, у меня заморозка от эльвийки до конца ещё не прошла. Ничего по мне не понять. Кивнул только, слушаю.

Он дальше говорит:

— Ситуация очень серьёзная. Народовольцы совсем распоясались. Известно, что готовится новое покушение на его величество. Очевидно, что у народовольцев везде свои глаза и уши. Уж очень они хитро уходят от облав и обысков. Те, что у нас в крепости сидят, попались случайно, по глупости. Остальные, самые опасные, на свободе.

Встал Сурков из-за стола, принялся по кабинету ходить. Я сижу, слушаю, не понимаю ничего. К чему это всё?

— Так вот, капитан Найдёнов. Надо спасать положение. Хочу предложить тебе одно дело… Сразу скажу — опасное. Ну да ты не робкого десятка. Ведь так?

Я опять кивнул. Что-то долго он к делу подходит. Видать, дело не только опасное. Но ещё и грязноватое.

Сурков остановился, посмотрел на меня в упор и сказал:

— Ты устроишь побег заключённого.

Смотрю — а он не шутит. Сурков будто мысли мои прочитал:

— Я не шучу. Устроить всё надо как можно скорее. Времени нет, никто не знает, когда бомбисты задумают новое покушение.

— Отсюда нельзя сбежать, — говорю.

Ну ничего себе заявки! Устрой побег… Ага, щас. Как два пальца об асфальт. Легче лёгкого, вот только шнурки поглажу.

— Всё уже продумано, всё готово, — говорит Сурков. — Ты просто делай, как сказано.

Блин, и когда он это всё придумать успел? Вот жучила.

— Так что? — Сурков сел за стол, ко мне наклонился: — Согласен?

— А от моего согласия что-то изменится? — отвечаю.

Он ухмыльнулся, говорит:

— Ну как сказать… Лучше ты, чем кто-то другой. Дело опасное, зато карьера взлетит. Вверх пойдёшь, через чин прыгнешь. Как недавно. Плохо ли?

— Что надо делать?

Вижу, отказать не получится. Поглядел я на Суркова, и вдруг понял — если откажусь, плохо будет. Что, не знаю. Но лучше не проверять.

— Отлично, — Сурков кивнул. — Тогда к делу. Побег производим по сигналу. Бежать будет Ворсовский. Предварительно его обработает Зубков. Доведёт до готовности, так сказать… хе-хе.

Сурков резко оборвал смех. Наклонился над столом ниже:

— Ворсовский много знает, но лучше умрёт, чем расколется. Ты ему скажешь, что сочувствуешь их делу. Для этого в его присутствии во время допроса вы поссоритесь с Зубковым. Выскажешь ему разное, чтобы Ворсовский поверил. Что говорить, сам найдёшь.

— Он не поверит. Я для него жандарм.

— Скажешь так, чтобы поверил. У тебя и козырь в рукаве — ты из инородов, а народовольцы таким сочувствуют.

Сурков улыбнулся:

— Что, думал, не знает никто? Ты же из студентов, сам с примесью, таким прямая дорога в народовольцы. Скажешь, сил нет уже терпеть полицейские зверства.

— Не поверит он, — говорю. — Вон, Ксенориэль тоже полукровка. И что?

Тут он губы скривил, полез в карман, достал несколько бумажек.

— На, читай. Если Ворсовский не поверит, скажешь — деваться тебе некуда. Читай, читай.

Я стал читать.Ёлки зелёные, да это донос! Самый настоящий. На пяти листах, во всех подробностях расписано. Что офицер Найдёнов, субъект предположительно с примесью эльвийской инородской крови, сей факт скрывает. Что капитан Найдёнов свой долг выполняет спустя рукава. Что такого-то и такого-то числа упомянутый капитан свой долг не выполнил, камеры и карцеры (номер такой-то и такой-то) вовремя не проверил. А пил в это время офицер Найдёнов крепкий чай у себя в архивной комнате. И что за чай он там пил, никто не знает…

А также — просьба обратить особое внимание! — есть сильнейшее подозрение, что капитан Найдёнов своим тайным колдовством, сиречь запретной магией, привёл в негодность обереги в карцере, где содержится опаснейший народоволец под номером десять. Что сей капитан обереги те видит, и сломанные чинить не приказывает. А если оберег работает, так офицер Найдёнов своей магией его ломает. Чем наносит прямой вред работе жандармерии и лично надзирателя Ксенориэля, который к этой должности приставлен…

Ух ты! Вот так номер! Ну ничего себе… Недели не проработал, а уже кучу доносов настрочили на Димку Найдёнова.

— Догадываешься, кто писал? — говорит Сурков. — Наш инород надзиратель на тебя доносит, по зову сердца, хе-хе. Так что скажешь арестанту, что раскрыли тебя, когда ты ему помогал… Знаю, знаю! Брешет подлец, морда инородская. Ну так нам это на руку. Скажешь, раскрыли тебя, бежать надо.

— Что же я, Ворсовскому доносы покажу? — вот блин, и правда, хоть беги. Прокололся ты, Димка, засёк тебя Ксенориэль. Не сегодня, так завтра на месте застукают.

— Да ты не сомневайся, Найдёнов, — задушевно сказал Сурков. — Дело-то привычное. Чай, не в первый раз.

Увидел, что я удивился, сказал тихонько:

— Ты что же думал, дружок, я тебя от доброты сердечной в школу полиции пристроил? От тюрьмы, от каторги тебя спас? Твоя работа — полицейский агент. И бумажка у меня есть, с твоей подписью, с чистосердечным признанием, всё как положено. Ты не помнишь, а бумага всё помнит, всё знает. Вот ты у меня где!

Он показал сжатый кулак.

— Ладно, ближе к делу. Теперь по деталям…

Наклонился он ко мне поближе, и выложил весь план. Что и как делать будем, как побег устроим, чтоб комар носу не подточил. Потребовал запомнить, бумажек никаких не писать, чтобы не спалить контору.

— В назначенный час подкатит чёрный экипаж. Ты его сразу узнаешь, таратайка приметная… Тут уж времени не теряй, хватай Ворсовского и грузи туда. Отвезёшь его вот по этому адресу… Там переночуете. Место надёжное, под наблюдением лучших агентов. Комар носу не подточит. И надо, кровь из носу, Найдёнов, выйти на связь с девицей, что мы видели. Ну, да ты её знаешь.