Постоял я ещё, хотел вниз спускаться, покойника подготовить, вдруг смотрю — едет. Что-то рано. Уговор был, что приедут, когда совсем стемнеет. Но кто их там знает, может, это считается темно.

Вот чёрная таратайка ближе подкатила. Да это та самая чёрная карета, что знатных эльфов возит! Ничего себе, какие покойникам здесь почести. Или может, Сурков ради дела расстарался?

Карета подъехала ближе, остановилась. Из окошка сказали:

— Быстрее, несите ящик и тело!

Голос незнакомый, но мне плевать — бежать надо.

Кинулся я вниз, в покойницкую.

Вбежал, метнулся в комнатушку, где надзиратель орк обычно сидит. Вижу, сидит, голову на руки положил, храпит вовсю. Отлично.

Метнулся в покойницкую. Там на крайнем столе, у выхода, ящик с покойником лежит. Тем самым, что в мумию превратился.

Я вытянул с полки два мешка. Один раскрыл, стал туда мумию заталкивать. Чёрт, скорее! И зачем я орку зелье сонное дал? Сначала надо было заставить его покойника в мешок засунуть. Орки соображают плохо, он и не понял бы, что творится. Даже спрашивать бы не стал. Возись теперь…

По-быстрому я сухие чёрные ноги с крестцом в мешок затолкал, и вдруг — хрусть! Позвоночник у мумии треснул, пополам развалился. В мешке лежат ноги, а у меня в руках рёбра на позвонках и черепушка остались. Черепушка отвалилась от позвоночника, качнулась, и со стола — бряк! Блин, да что ж такое…

Кое-как я куски мумии собрал, затолкал в мешок. Оттащил к леднику, разложил по столу в виде трупа, типа, это Ворсовский тут. Дерюгу с тела арестанта стянул, на мумию набросил. Сделано!

Взял другой мешок, стал натягивать на Ворсовского. Мешок с телом арестанта надо ведь ещё перевалить в ящик, где раньше мумия была. Потом вызвать унтера с рядовыми, чтобы ящик с покойником в карету отнесли. Типа, порядок такой, трупик мумии следует передать господам эльвам для опытов…

Ёлки-палки, не получается. А время не ждёт, скорей надо! Употел весь, а толку нет. Арестант хотя и худой, как швабра, а тяжёлый. Блин, что делать-то? А, была не была, никто не видит…

Подцепил я амулет, что Сурков дал, и снял с тела арестанта. Тут же ладонь ему на лоб положил. Сам не понял, как это сделал. От руки тепло пошло, арестант заморгал, дёрнулся, глаза открыл. Захрипел, воздух вдыхает со свистом, будто не дышал сто лет.

— Где я? Что со мной? — спрашивает.

— Тихо! — говорю. — Подымайся скорее, мешок надевай. Бежать надо!

Он на меня глаза выпучил, но спорить не стал. Я ему мешок в руки сунул, он полез в него. Сам шатается, на ногах не стоит.

— Скорее, карета ждёт! — кричу ему. — Укладывайся в ящик! Бегом!

— Господин капитан! Что вы делаете?!

Я вздрогнул. Обернулся. В дверях стоит полукровка Ксенориэль. Рядом с ним застыла парочка надзирателей. Унтер и ещё один, рядовой. Все смотрят на ожившего арестанта Ворсовского. И на меня рядом с ним.

Надзиратели ворвались в покойницкую.

— Ваше благородие, в сторону! — крикнул унтер. — В сторону, лицом к стене!

Полукровка Ксенориэль завизжал:

— Я знал, я знал! Он притворяется!

Трясётся весь, пальцем в меня тыкает:

— Предатель! Сказал — арестант мёртвый! А он живой! Обереги сломал, нарочно! Держите его!

Унтер с рядовым бросились вперёд, за ними подоспел ещё один, с дубинкой наготове.

— Держи его!

Я отскочил от Ворсовского. Тот так и стоит с мешком в руках, в себя прийти не может. Блин, почему я дверь не закрыл?

И что теперь сказать — мужики, я просто рядом стоял? Нет, поздно. Все слышали, что я крикнул арестанту. Не поверят. А даже если поверят, потащат к подполковнику — разбираться. Не за руки потащат, так за ноги. Операция сорвётся, карьера псу под хвост.

А главное — арестант Ворсовский точно будет трупом. Вместе с девицей Настасьей. За ней уже не я приду, а толпа жандармов явится, с дубинками и кандалами.

Надзиратель подскочил, с размаху залепил арестанту дубинкой. Я толкнул Ворсовского, тот упал под стол, где только что лежал покойничек. Удар прошёл мимо. Дубинка хрястнула по столу.

— В сторону, капитан! — снова крикнул унтер. — Лицом к стене!

Второй надзиратель обежал стол, навалился на Ворсовского. Первый снова замахнулся дубинкой.

Унтер кинулся ко мне. Здоровый мужик, плотный. Такой одной массой задавит.

— Лицом к стене, руки за спину! — рычит.

Я увернулся, перескочил через стол. Упал всем весом прямо на надзирателя, что бил Ворсовского. Тот крякнул, свалился на пол.

Другой повернулся ко мне, махнул дубинкой. Я опять увернулся, влепил ему пяткой в глаз. Надзиратель отшатнулся, упал на спину, а я в прыжке заехал в печень другому — он уже поднимался на ноги. Тот отлетел к стене, упал, скрючился, как креветка.

Унтер обежал стол, бросился на меня сзади, обхватил, будто в тисках зажал. Кричит:

— Бей!

Тот, что с ушибленным глазом, поднялся, взмахнул дубинкой — прямо мне в лоб.

Я повис на унтере, обеими ногами лягнул надзирателя с дубинкой. Тот отлетел. Унтер по инерции вместе со мной качнулся назад. Наткнулся на лежащего позади скрюченного напарника.

Шмяк! Унтер споткнулся, повалился на спину, ослабил хватку. Я вывернулся, ударил его снизу вверх по носу. Потом хлопнул унтеру по ушам открытыми ладонями.

Унтер оказался крепкий — выдержал. Поднялся на карачки, мычит, головой мотает, из носа кровь брызжет.

Второй, тот, что отлетел к стене от моего пинка, опять кинулся в драку. Не добежал — Ворсовский очухался, ухватил его за ноги, повалил на пол. Зарычал, вцепился в горло.

Я подхватил с пола оброненную дубинку, влепил унтеру по голове. Тот зашатался, но не упал.

— А-а-а! — полукровка Ксенориэль бросился к нам. С разбега прыгнул, повис у меня на спине. — А-а-а! Сдохни!

Я устоял на ногах, успел влепить унтеру со всей силы по лбу ещё раз. Тот пошатнулся, закатил глаза и упал навзничь.

Ксенориэль завизжал, вцепился зубами мне в шею.

— Сдохни, выскочка, тварь! Выскочка, предатель! Сдохни!

Повезло, гадёныш вцепился мне в загривок — зубы попали в мышцу. А то бы позвоночник перекусил. Впился, как терьер, руками ещё за шею хватается, задушить хочет.

Я попятился, со всей силы ударился спиной о стену. Полукровка пискнул, но зубы не разжал. Чувствую, уже кровь по шее течёт. Ударился я спиной ещё раз, ухватил его за руки. Оторвать от себя пытаюсь.

Ксенориэль зарычал, перехватил руки покрепче. Пальцы его цапнули медальон. Он у меня на цепочке, между ключиц висит.

Бах! В голове будто фейерверк взорвали. Мой медальон засветился под мундиром. Раскалился, как в костёр его сунули. Кожу обжёг.

Я заорал, оттолкнулся от стены, чуть на коленки не шмякнулся. Ксенориэль разжал руки, свалился на пол, как мешок.

Оборачиваюсь, смотрю — валяется полукровка у стенки, руки раскинул, глазами моргает. Медленно так моргает, сам в потолок уставился, глаза пустые.

А меня что-то в сторону повело, в глазах потемнело, чуть сам не упал рядом с полукровкой.

Помотал головой, маленько в глазах прояснилось. Посмотрел по сторонам, вижу: надзиратель, которого я в печень пнул, лежит, скорчился. Голова в крови. Над ним Ворсовский с дубинкой стоит. Зубы оскалены, вид страшный. Чисто зомби.

Второй надзиратель, которого арестант за ноги ухватил и повалил, лежит за столом. Отсюда не видно, ноги только торчат. Не шевелится.

Унтер без сознания в сторонке валяется, на лбу шишка огромная, уши распухли, из носа кровь вытекает. Но вроде живой, дышит.

Блин! Меня же карета наверху ждёт. Бежать надо. Если войдёт кто сейчас, увидит вот это всё — конец. Финита ля комедия, как говорится.

Вот только один, без помощи, я арестанта в ящике не донесу.

Подцепил я связку ключей, бросился в коридор. Хорошо, дверь в покойницкую толстая, крепкая. Ничего снаружи не слышно. Да и нет там сейчас никого — все здесь. Полумёртвые валяются.