Похоже, дядька сделал неприличный жест.

— Фи, князь, — бросила эльвийка. — Что за манеры. Дайте взглянуть…

— Смотрите, смотрите, — довольно пробасил Андрей Михайлович, который оказался ещё и князь. — Полюбуйтесь на голубчика. Теперь ты у меня не отвертишься, мерзавец. Петля и плаха! Плаха и петля!

Приоткрыл я глаза — не смог удержаться. Вижу, дядька сидит за столом, перед ним папка картонная с документами, сам ухмыляется, довольный. Рядом склонилась эльвийка, заглядывает ему через плечо, бумаги смотрит. Губы сжала, вид недовольный. Прочитала вполголоса:

— Найдёнов… университет… закончил с отличием… буен, задерживался… под негласным наблюдением… отмечен печатью… Что?

Эльвийка выпрямилась, сказала резко:

— Прикажите раздеть.

Князь пожал плечами, сам ухмыляется. Скомандовал:

— Раздеть!

Стащили с меня одёжку, подняли на ноги. Эльвийка вокруг меня обошла, смотрит, как на музейный экспонат. Зашла за спину, остановилась. Слышу, вздохнула тихонько. Это она печать у меня на лопатке увидела.

Пробормотала, так тихо, что только я услышал:

— Странно… как странно…

Потом кашлянула, говорит:

— Да, вижу печать. Обычная запирающая печать, ей клеймят в сомнительных случаях.

— Печать, может, и обычная, — отвечает князь, а сам улыбается, как акула. — Зато понятно, как мерзавцы охрану обошли. Запретная магия, вот это что! Сей же час государя поставлю в известность. А вы уж, пресветлая Эннариэль, донесите до его сияния господина Домикуса, что его подданные совсем от рук отбились!

Повернулся ко мне, рявкнул:

— Одеть, увести! В камеру мерзавца!

Потёр руки, бросил довольно:

— Ну вот и дело, считай, раскрыто. Пойду, доложу немедленно. Государь в нетерпении — вестей ждёт.

— Я бы на вашем месте не торопилась, — сказала эльвийка. — Дело ещё не закончено.

Князь в ответ только плечами пожал.

Меня протащили мимо них, и я заметил взгляд Эннариэль, когда меня вытаскивали в дверь. Нехороший такой взгляд.

Проволокли меня по коридору, втолкнули в камеру. Упал я на пол, лежу, всё болит, голова раскалывается, в носу кровища хлюпает, губы распухли, рёбра ноют…

Но мне не до этого. Что за дела? На меня, значит, целая папка с бумагами и фотокарточкой имеется, и я там числюсь в неблагонадёжных? Как же меня тогда в полицию взяли? Или правду сказал покойный народоволец — я предатель, тайный агент? Выдал всех товарищей и в провинцию смылся?

Обхватил я руками голову, лежу, холодею от таких мыслей. Вот если бы знать, как там на самом деле было! Но нет, молчит бывший хозяин тела Дмитрий Найдёнов, отличник учёбы и выпускник полицейской школы. Ни слова, ни мысли. Разбирайся сам, как знаешь.

Постой-ка… Погоди, Димка… Как эльвийка дядьку этого назвала? Князь Васильчиков? Андрей Михайлович?

Вспомнил я блестящего офицера Митюшу, что меня с бомбой в дом полицмейстера прийти уговорил. Кто меня убийцей-народовольцем перед всеми выставил. Того, что стоял надо мной с револьвером и шептал тихонько: «вы мне подходите, господин Найдёнов… ваша губерния должна быть закрыта… Вы бы поняли, будь у меня время всё рассказать…»

И звали этого офицера, блестящего и красивого, Дмитрий Андреевич. По фамилии Васильчиков.

Так что, выходит, злобный князь Андрей Михайлович — его папаша, к гадалке не ходи.

Вот так дела! Берегись, Димка Найдёнов. Не знаю, что они задумали, но ты в их в планах точно лишний.

Сколько я так в камере просидел, не знаю. Счёт времени потерял. Пить хочется, сил нет. Губы потрескались, коркой покрылись. Чуть шевельнёшь — лопаются. И темнота. То ли глаза от голодухи и побоев ничего не видят, то ли просто тюремная тьма. Жутко мне стало, чего уж там.

Помню, как-то нам экскурсовод в Петропавловской крепости доказывал, что всё чинно-благородно было в царские времена. Никто узников не пытал, кормили-поили, разве только гулять не выпускали… Ага. Посидел бы тут, сразу узнал, какой бывает обед по расписанию.

А вот и бред начался… В темноте появилась ослепительная вертикальная полоса. Дверь открылась, вошла наша эльвийка, с которой мы в Петербург приехали — пресветлая Иллариэль. В руке фонарь небольшой на петле, в одну свечу, эльвийка его внесла и на пол поставила. Дверь закрылась за её спиной.

Иллариэль подошла ко мне — да тут и идти-то некуда — сделала шажок, остановилась. Говорит:

— Это не бред, мальчик. Встань, мне неудобно смотреть на тебя.

Приподнялся я, она руку протянула, лоб мне потрогала. Настоящая рука, тёплая. Живая!

Пощупала эльвийка мне лоб, прямо как мамаша, выпрямилась:

— Я велела тебе сидеть в гостинице!

— Я…

— Я велела сидеть и не высовываться! — оборвала она. Сама злая, глаза сверкают в полутьме, как у совы. — Зачем ты пошёл в Летний сад?

Ответить мне опять не дала, говорит, уже тише:

— У нас мало времени. Слушай внимательно. Я поговорила с Эннариэль. Она меня ненавидит, но мы одна семья. Я попросила, она обещала тебе помочь.

— Почему? — спрашиваю. — Зачем я вам нужен? Мы, полукровки, для вас пыль под ногами. Расходный материал.

Эльвийка вздохнула.

— Ты до сих пор ничего не понял? Я делаю это ради твоего отца. Я обещала позаботиться о тебе.

Ничего себе! Она обещала. Хороша забота…

— Это полицмейстеру что ли, Ивану Витальевичу, обещали? Любовнику вашей подруги? Спасибо, позаботились!

Пресветлая Иллариэль брови подняла, посмотрела, как на дурачка.

— Моя подруга тебе сказала, что ты её сын?

— Нет, но я и так догадался, — отвечаю.

Нет, ну ясное дело, прямо мне ничего не сказали. Но что тут понимать? Так намекнули, что дальше некуда. Куда уж яснее.

— Бедняжка… — тихо произнесла эльвийка. — Она была верной до конца…

Взглянула на меня, глаза блеснули:

— Нет, моя подруга, та, которую ты знал как хозяйку Дома невинных лилий, не была твоей матерью.

— А кто? — что-то я туплю сегодня. Наверное, от удара по голове.

— О, пресветлый эфир! — выдохнула эльвийка. — Я, я твоя мать!

У меня аж челюсть отвисла. Даже не почувствовал от удивления, что губы опять треснули, и кровь потекла. А эльвийка говорит, быстро, не перебить:

— Да. Двадцать лет назад я завела любовника, человека. Мой муж, Домикус, презирает такие связи, но никогда не вмешивается. Но в тот раз вышло иначе. Я забеременела и решила оставить ребёнка. Муж был в ярости. Чтобы спасти тебя, я уехала далеко, в глухомань, и родила там. Моя подруга взяла всё на себя. Мы сделали так, чтобы думали — это её ребёнок. Тайну знала только она, и местный землевладелец, офицер флота в отставке. Он согласился признать себя отцом, если дело выплывет наружу. Мы заключили сделку. Подставной отец получает наше покровительство, мы получаем безопасность. Ты должен был расти в неведении, но твои опекуны тайно давали деньги на твоё обучение. Подставной отец, да, его зовут Иван Витальевич, устроил тебя в гимназию, потом послал учиться в университет. Заодно и его карьера шла в гору. Брат Левикус, глава местной общины, поддерживал его во всём.

Эльвийка вздохнула. Голос её упал почти до шёпота.

— Прошло двадцать лет. Я жила в полном достатке, в полном блеске. Я была женой самого могущественного эльва — Домикуса. Сестра Эннариэль, та, что ты недавно видел при допросе, в подмётки мне не годилась… А ведь теперь она занимает моё место. Но потом я снова понесла. И муж припомнил мне измену. Домикус вытащил на свет старинный закон: один высший эльв приходит, другой — уходит. Ты исчерпала свою квоту, сказал он. Твой второй ребёнок не будет жить.

Иллариэль покачала головой, кажется, она плакала:

— Мне снова пришлось бежать. Как глупо, как странно ведёт себя женщина, когда пытается спасти своё дитя… Ведь я почти ровня Домикусу, я эльв. Мы должны быть выше этого. Подруга вновь помогла мне. Мы могли спасти только одного из нас: меня или сына. Я не сомневалась — на этот раз Домикус не простит. Мы нашли исполнителей, нашли место силы в лесу, и провели обряд. Душа моего сына должна было спрятаться до времени в безопасности под рукой брата Левикуса. Моя судьба была — слияние с землёй, деревьями, ручейками. Я вечно блуждала бы там, пока стоит этот лес, пока жива земля. Но что-то пошло не так. Обряд не удался. Душа моего сына укрылась в маленьком котёнке, неведомо как забредшем на лесную поляну. Тело моё нашли и лишили покоя.