«Похоже на финно-угорские или балтские украшения из земного раннего средневековья. Ух ты! Есть даже пара серебряных подвесок с зернью! А-ля великая Моравия или домонгольская Киевская Русь. Интересно, почём он их продаёт?.. Но трубки тут совсем не такие, какие нужны мне. Тонкие, и длинной не больше, чем в палец. В основном используемые как звенящие подвески типа бубенчиков на всяких украшениях».

- Мне нужна большая трубка. Очень большая. Длинная — Жан указал размер руками. - И толстая — Он показал свой палец и жестом словно бы обернул его чем-то.

- Ты делай плату вперёд. Я делай большой трубка, как скажешь. Большой трубка просто больше работа. Больше плата. А делать всё так же.

«Что-то я сомневаюсь, что он осилит трубку нужных размеров».

- Покажи, как ты их делаешь.

- Это простой работа. Нужен медная лист. Железная прут. И серый мягкий… Забыл как зовут на ваш язык… - старикан вытащил из-под стола толстый свинцовый блин, изъязвлённый множеством углублений, борозд и рисок самой разной формы.

- Это свинец? - уточнил Жан.

- Да. Так! Серый-мягкий. На меданский — свинец. - Вот киндыр. Вот альбет. Я долбить медный лист. Делать хикель, абар… як! - и старик указал на одну из своих трубочек, изготовленных из меди.

- О, боже… На каком языке он говорит? - спросил Жан у Хельда, на весу дохлёбывавшего еду из своей миски, но тот только невнятно промычал и пожал плечами.

- Вот это — Жан указал пальцем на круглый в сечении железный пруток, имевший в толщину миллиметра четыре. - Это что?

- Альбет. Делает форма для трубка вокруг.

- Отлично! Нужен другой альбет. Вот такой толстый — Жан показал свой указательный палец.

- Харашо. Я идти к мой брат-кузнец. Брать такой альбет. Делать в этот… свинец другой, толстый киндыр. Колотить медная лист. Потом хикель, абар…

- Нужна вот-от такой длины трубка — развёл Жан руки.

- Могу. Любой длины могу. Только плати. Но для такой длина нужно много медная. Дай десять со вперёд на медная. Десять со на хлеб мне и мой ученик. Три дня долбить, отжигать, долбить - и будет твой длинный трубка на толстый альбет.

- А сколько всего с меня возьмёшь?

- Десять да десять. Да три по десять со отдашь, когда получишь свой трубка. Такой длинный трубка как этот стол. Так?

- Так. Хорошо. И ещё нужно, чтобы края у трубки были встык, а не внахлёст. И чтобы щель была запаяна серебром, или хотя бы оловом. Чтобы воздух не проходил… О боже, как я это всё вообще смогу ему объяснить?

- Я могу тебе помочь, чужестранец, - раздался у него за спиной знакомый голос. - Ну что? Шельга берётся делать твои трубки?

***

- Как тебя зовут-то — уточнил Жан у своего сутулого чернобородого благодетеля, когда они вышли из полуразваленной хибары, в которой располагалась мастерская Шельги.

- Низам.

- Ты долго живёшь в Эймсе, но на самом деле ты не местный?

- Да. Я путешественник. Просто застрял тут надолго. Но… ты обещал досыта накормить меня, если мой совет будет полезным.

- Верно, - кивнул Жан, направляясь обратно к трактиру.

- Между прочим, когда я уходил, он сел за наш стол, и принялся доедать твою похлёбку, господин, - тут же наябедничал Хельд. - И допивать пиво из твоей кружки. Так что можно его уже не кормить. Он уже сам взял всё то, что было ему обещано.

- Вот как? - Жан совсем другими глазами посмотрел на Низара. - Ты был настолько голоден?

- Я не ел со вчерашнего дня.

- И ты вряд ли наелся тем что там оставалось в миске, - сам себе кивнул Жан, подходя к трактирной стойке.

- Вот. Возвращаю всё, как обещал, - Хельд поставил пустые миску и пивную кружку на трактирную стойку раньше, чем хозяин заведения успел пожаловаться на него Жану.

- Хорошо, - хмыкнул трактирщик, а затем лучезарно улыбнулся Жану: - Изволите отведать чего-нибудь ещё?

- Ещё миску такой же похлёбки, лепёшку и кружку пива. А мне, пожалуй, вот этих сладких… как они у вас называются?

- Медовая пышка, - подсказал Низам.

- Да. Мне три таких пышки. И кружку красного гвиданского. - Увидев, как Низам жадно глянул на пышки, Жан поправился: - четыре таких пышки. - Потом, глянув на Хельда, вздохнул и сказал: - Ладно, пять.

- А на каком языке ты говорил с этим Шельгой?

- На кедонском… Он же кедонец. Неужели не видно? Одежда, голова бритая, даже украшения, которые он пытается тут продать — такие в ходу у восточных племён, которые платят дань их вождю.

- А откуда ты знаешь кедонский?

- Выучил, - пожал плечами Низам. - Два года жил с ними в степи.

- Так. А где ты ещё бывал?

- Эбер, Медан, Лиирик, Норик, Западный Мунган, Талос, Восточный Анкуф, - принялся перечислять Низам — Последние пять лет живу в Гетельде.

- И, кажется, не очень этому рад?

- А чему радоваться? - пожал плечами Низам. - Средств, чтобы дальше путешествовать, у меня нет. И возможностей, чтобы эти средства заработать, тоже нет. Сперва-то всё шло хорошо. Я был вхож тут в лучшие дома. А потом влип в одну дурную историю… С тех пор местные синоры не хотят иметь со мной дела. Даже на порог не пускают. Повезло ещё, что жив остался. Хожу теперь по городу, выискиваю приезжих, чтобы предложить им свои услуги переводчика и проводника.

- Ну… может это и к лучшему? - попытался утешить его Жан. - Может тебе и пора где-то остановиться после стольких скитаний? - Низам в ответ только скептически скривился. - И что же, ты сумел выучить языки всех тех стран, в которых бывал?

- Меданский знаю. Риканский, кедонский, хали, талосские языки. А мунганский для меня родной. Я же из Хардуфа. А вот судя по твоему лицу… мне сперва показалось, что ты, как и я, мунганец. Но у тебя совсем другой акцент. Ты, вообще, говоришь по-мунгански?

Жан покачал головой:

- Я из Тагора.

- Может, ты потомок одного тех Кутбельских колен, что во времена императора Марциана переселились сюда, на запад? Твои предки - виноградари?

- Верно. Но откуда…

- Значит ты из тех самых кутбельцев! Но сам ты не виноградарь, не крестьянин. Ведёшь ты себя как торговец. А одет как воин.

- Всё так. Я торговец. И воин.

- Но раз ты из тех, в давние времена переселившихся кутбельцев, то, полагаю, в молитвах ты поминаешь Меданского париарха, а не Иларского?

- Всё верно. Почитаю Триса, трёх его праведных святителей и Меданского патриарха, - Жан, привычно сотворил небесное знамение.

- Что ж, - вздохнул Низам. - Значит, лучше не обсуждать с тобой вопросов веры, чтобы не будить древних обид и споров.

- Ты почитаешь Иларского патриарха?

Низам кивнул.

- Ну и не важно, - махнул рукой Жан. - У меня нет предубеждения к иноверцам. Один мой слуга такой же как ты иларец, а ещё один — риканец.

- Отрадно слышать, - кивнул Низам, и склонился над миской, вычерпывая из неё остатки похлёбки.

- Скажи мне лучше, не знаешь ли ты, где тут, в Эймсе, можно найти хороших аптекарей? Что-то я пока не видел тут аптекарских лавок.

- И не увидишь, - Низар облизал ложку и отставил пустую миску в сторону. - После того как епископ Гермольд заявил, что все аптекари суть колдуны, готовящие отравы и приворотные зелья, аптекарские лавки в Эймсе королевским указом были закрыты. Кто-то уехал. Кто-то был схвачен и, под пытками, сознался в колдовстве и отравлениях. Кто-то, может быть, до сих пор промышляет аптекарским делом, но тайно. Так что аптекарские зелья теперь можно добыть только в монастыре святого Жустина, что у восточных ворот. Но выбор там, я бы сказал, крайне скудный.

«Надо же! С виду-то этот старикан-епископ показался мне приличным человеком… А я, дурак, ещё хотел местным аптекарям свой самогон продавать! Повезло, что на менее опасные вещи его израсходовал! Ладно, надо будет хотя бы к монастырским аптекарям заглянуть, посмотреть, что у них есть».

- А химисты в Эймсе тоже под запретом?

- Нет, конечно. Но химистов тут мало. Есть несколько горожан, химистов-любителей. А мастер-химист, имеющий собственную мастерскую и обучающий подмастерьев, в городе один. Магистр Сеговир.