- Тот, что герцог Бруно тебе показал?.. - слуга довольно ощерился. - Знак одобрения. Судья, в какой-нибудь игре, или споре так показывает, что добавляет твоей стороне ещё одно очко. А ещё, у знатных господ, если на что-то делаются ставки, тот, кто так поднимает указательный палец, показывает, что добавляет к ставке ещё одну монету.

- Ты что же, когда на меня на турнире ставил, так вот палец поднимал? - уточнил Жан.

- Я? - удивился Ги. - Нет. Кто мне на слово поверит? Это только для знатных, для тех, к кого точно есть чем заплатить, у кого есть поместья или другой источник ренты. А мне, чтобы сделать ставку, надо наличность вносить… Мне бы, кстати, надо сбегать сейчас, забрать свой выигрыш. Отпустишь? Тут близко. Во-он у той трибуны букмекеры сидят. Я мигом, туда и обратно…

Солнце клонилось к закату. Жан, постанывая от ушибов, скинул плащ и уселся у себя в шатре на свёрнутое в рулон толстое шерстяное одеяло. Высыпал монеты из королевского кошелька на расстеленную на земле овечью шкуру и принялся за подсчёт.

Денежная система тут была довольно простой. Она сложилась ещё на излёте Меданской империи и с тех пор, практически, не менялась, оставаясь очень похожей в возникших на руинах империи королевствах Лотард, Гетельд, Эбер и Медан. Деньги были двух видов. - Золотые либры — довольно крупные, грамм по двадцать, монеты из высокопробного золота, и серебряные со — мелкие, чуть больше грамма чешуйки из серебра. Официально считалось, что цена одной либры это три сотни серебряных со. Такое соотношение сложилось издревле, и было крайне логичным, учитывая, что в году в этом мире официально было триста дней. Правда, на практике, со, порой, делались из низкопробного серебра. Такие со, естественно, стоили дешевле. Например, в пересчёте на тируэнские монетки с низким содержанием серебра, цена полновесной либры доходила до шести сотен со. С другой стороны, порой некоторые короли выпускали более низкопробные, а то и более лёгкие по весу либры, так что, если считать в полноценных серебряных со, нынешняя лотардская «лёгкая либра» стоила только двести со, а меданская либра — двести семьдесят со. Лишь полновесные эберская и гетельдская королевские либры содержащие, равно как и древние имперские либры, почти чистое золото, стоили по триста хороших серебряных со. Обычно все, кто имел дело с денежными расчётами, старались считать стоимость дорогих вещей в эберских либрах, а стоимость вещей подешевле в полновесных серебряных со. Имея дело с порченной монетой приходилось делать соответствующие поправки.

Высыпав содержимое кошеля на шкуру, Жан увидел гору мелких золотых монет. Это были золотые энье. Двенадцать таких мелких монеток составляли полновесную либру. Соответственно, одна такая монетка, энье, стоила двадцать пять серебряных со. Раскладывая монеты горками, по десять, а потом по пятьдесят, Жан подсчитал, что в кошеле было триста пятьдесят восемь монет. Хорошенько вытряс кошель, проверяя, не завалялась ли в нём ещё пара монеток. Опять пересчитал — триста пятьдесят восемь. Если бы тут было триста шестьдесят энье, то получилось бы, что король вручил ему за победу тридцать либров. Но для ровного счёта двух энье не хватало… Если бы их было хотя бы триста пятьдесят или триста, то можно было бы подумать, что счёт вёлся не в либрах, а именно в энье. Но в трёхстах пятидесяти восьми энье никакой логики не было. Кроме совершенно очевидной — Король велел положить в кошель для победителя золота на тридцать либров, а кто-то, выполнявший это поручение, нагло спёр две монетки. Налицо было воровство, причём довольно робкое и глупое.

«Если бы я был королевским казначеем, я бы положил ровно то, что велено, а если уж рисковать, то триста энье положил бы, а шестьдесят забрал себе. И кто бы что предъявил? Ведь получатель приза не знает, сколько именно монеток должно быть в кошеле… Ладно, какая теперь разница? Суно — малограмотный король, а его казначей, или кто там ведает этими деньгами — мелкий воришка… Не такой уж, блин, мелкий. Два энье это же целых пятьдесят со! Это простой железный шлем у оружейника в лавке, или добротная обувь из воловьей кожи, или тёплая зимняя туника из толстой крашенной шерсти… Ладно. Что я теперь, жаловаться к королю побегу? Нет, конечно. На это и был расчёт…»

Впрочем, печалиться было особо не о чем. Триста пятдьесят восемь энье это было, если считать в серебре, без полусотни девять тысяч со. Такого количества наличности в этом мире Жан прежде в руках не держал.

Самым дорогим, что Жан купил тут за всю свою жизнь, был меч из лааданской стали. Он отдал за этот меч три полновесных либры, то есть девятьсот со. В эту стоимость входила дорогая заморская сталь и работа мастера-оружейника по его спецзаказу. С другого за такую работу мастер, пожалуй, содрал бы две, а то и три тысячи со, но Жан умел торговаться, готов был уважить мастера кувшином-другим крепкого тагорского, и главное, действительно уважал и понимал его труд, был готов ждать результата и даже посильно помогать мастеру в работе… К тому же, он заказал у этого же мастера ещё и кольчугу, свои пластинчатые наручи, а также железные личины для шлемов Лаэра и Хельда, так что в целом он потратил там на снарягу полторы тысячи со. - Почти всю наличность, которая у него была.

Приехав на турнир, практически, нищим, теперь Жан имел золота почти на девять тысяч со, и ещё груду трофейной снаряги в придачу. При некотором проворстве и удаче он мог бы теперь обратить эти трофеи ещё в пару тысяч со. Впрочем, спешить с продажей трофеев он не хотел. Оставалась надежда. - Вдруг удача ещё раз улыбнётся ему, и король решит отдать титул графа Тагорского Жану, а не какому-то ставленнику Арно? Человеку с титулом и обязанностями графа лишние доспехи в хозяйстве всегда пригодятся… Ну, а если с титулом не срастётся, то продать хороший доспех можно всегда. А богатство можно нажить и на самогоноварении. Главное, поставить его теперь на более широкую ногу. Один самогонный аппарат, почти без перерыва уже который месяц работающий на Жановом личном подворье в Тагоре — это, конечно, слёзы. Надо будет пройтись по местным, столичным ювелирам и кузнецам и добыть, или хотя бы заказать несколько нормальных, качественных медных змеевиков, чтобы запустить хотя бы ещё три аппарата. Да и в целом надо изучить, какие товары есть тут, в Эймсе, в столичных лавках. Нужно поговорить с местными химистами, звездочётами, с другими учёными людьми. Может, тут есть какие-то книги в продаже?.. Хотя, книги, конечно, сейчас моментально сожрут весь его бюджет, стоит только начать… Нет, всю наличность надо вложить в виноторговлю. Кроме трёх кабаков в окрестностях Тагора хорошо бы открыть кабаки и в других городах Гетельда. Или, может, лучше договориться с имеющимися столичными и другими трактирщиками? Вдруг они уже дозрели до того, чтобы самостоятельно и за нормальную цену покупать у него тагорское крепкое? Тогда он все силы бросил бы на расширение производства.

Однако для расширения производства ему, как воздух, нужен хороший химист! Со школы химия была его слабым местом. Все знания о самогоноварении он получил на практике. Самогон из перебродившего виноградного сока, а потом и из других сладких плодов одно время гнал его отец, там, на Земле. Перестройка, антиалкогольный закон, самогонный аппарат, переделанный из алюминиевой мантницы, Трёхлитровые банки с брагой, и натянутой на крышку резиновой перчаткой - «привет Горбачёву». - Эти воспоминания из детства и были его реальными знаниями о самогоноварении. Зная в целом суть и физику процесса, он сумел соорудить тут из подручных средств самогонный аппарат. Но теперь, наладив какое-то минимальное производство, Жан, кажется, упёрся в потолок своих знаний. В конце концов, по первому образованию он программист, по второму историк, а вся его авантюра с самогоноварением — результат когда-то прочтённой фантастической повести Спрэга дэ Кампа. Попытавшись воплотить эту книжную идею на практике, в глухой варварской провинции, он столкнулся с массой проблем, и далеко не все их смог решить. После первой перегонки его «винный дух» явно был меньше сорока, пожалуй, даже меньше тридцати градусов, и при этом имел совершенно отвратительный сивушный запах. Да, при добавлении в ароматное вино это всё как-то сглаживалось, но в целом, Жана не покидало ощущение, что он наживается, травя публику гадостным пойлом.