Он плавал вдоль Берега Слоновой Кости, торговал рабами и раковинами каури, кораллами и жемчугом, мушкетами и слоновыми бивнями. Бросал якорь в гаванях, неизвестных западным морякам, и бесчинствовал в городах намного старше Лондона. Знал все порты от Адена до Акабы и Суэца; плавал через Аравийское море в Бомбей и Гоа; ходил пешком по жгучим пескам пустыни в загадочные, затерянные города, которых до него не видел ни один белый. Но до конца века через эти моря пройдут пароходные маршруты, — а древние города будут снесены, на их месте поднимутся безликие однообразные строения из кирпича и цемента, населенные некогда цветными людьми, копирующими белых в одежде и языке. Таким образом, со временем все города станут одинаковыми скоплениями домов и фабрик, магазинов, бульваров и отелей, их свяжут друг с другом поезда и пароходы, заселят люди, подражающие обычаям Запада.
Но он сбежал, и видел их. Видел мерзость и очарование, знал, что хотя мир сужается быстро, как песчаная отмель во время прилива, он пока что обширен и загадочен, полон неисследованных территорий, затерянных городов, прекрасных манящих горизонтов. И внезапно искренне пожалел всех, кто придет вслед за ним и никогда не узнает, что представлял собой когда-то мир, будет считать его, как и каждое поколение, самым просвещенным и наилучшим способом организованным.
Да, он был безмерно счастлив! И странно, что не сознавал этого раньше. Хотя, наверно, в глубине души знал. Все эти бродяжные, вольные, шальные годы он не просто путешествовал, а преследовал цель — любыми способами скопить достаточно денег, чтобы разорить дядю. И собрал намеченную сумму еще до того, как в руки ему свалилось баснословное богатство в виде золота. Она достигла нужного уровня, когда Клейтон Майо расплатился большими деньгами за партию пока что бесполезных винтовок. Но все же он не пытался избавиться от судна, вернуться на родину и теперь размышлял, вернется ли когда-нибудь.
Ненавистный образ дяди Генри внезапно принял обличье пугала-марионетки, мстить которой не имеет смысла. Вернуться лишь для того, чтобы завладеть своим наследством — а дальше что? Сможет ли он вести жизнь английского сквайра — гулять по своим владениям, вести разговоры о скотине и урожае, местной политике и событиях в рыночном городишке? Вряд ли. Эта перспектива нисколько его не манит. А возвратить фамильные земли только для того, чтобы они пустовали, или для продажи какому-нибудь незнакомцу, особого прока нет.
Фросты жили в Линдон Гейблз больше ста лет еще до того, как поместье было внесено в земельную опись Англии при Вильгельме Завоевателе. Один из Фростов сражался при Сенлаке за саксонского короля Гарольда, десять лет спустя нормандский король Вильгельм вернул принадлежавшее ему поместье его сыновьям. Первый Эмори вернулся туда, потеряв руку в бою при Азенкуре. Тайсон Фрост во времена правления Елизаветы выстроил там величественный особняк, его оборонял один из внуков Тайсона, сражавшийся за короля Карла, он видел, как дом был снесен солдатами Кромвеля, и вновь отстроил его в годы Реставрации.
Поколение за поколением люди его фамилии и крови владели этой землей, обрабатывали ее и берегли. Может, лучше позволить неприятному кузену Родни продолжать эту традицию, чем губить поместье, продавать его частями под застройку или целиком какому-нибудь богатому промышленнику, который не будет питать никаких чувств к этой земле. О ней кто-то должен заботиться, и, надо полагать, один из Фростов уделит этому больше сил, чем посторонний — уже хотя бы потому, что в этот клочок земли пущены глубокие корни.
А у него самого корней нет. Разве что в этом острове, где он пока вне закона. Хотя даже когда полковник Эдвардс и лейтенант Ларримор уедут, и в город можно будет спокойно вернуться, спокойствие это продлится лишь до тех пор, пока жив Маджид, а при таком образе жизни он вряд ли долго протянет! Поскольку сыновей у Маджида нет, трон унаследует Баргаш, тогда Занзибар перестанет быть убежищем для «Фурии» и охотничьими угодьями для капитана Рори Фроста. Придется искать другое место. Плыть дальше на Восток, на Яву, Суматру или острова Кораллового моря.
Год, даже несколько месяцев назад такая перспектива была бы довольно привлекательной. Но теперь странное ощущение конца дороги вызвало неизвестное прежде чувство неуверенности, утраты свободы и беззаботности, смутное нежелание стремиться к новым горизонтам. Может, это золото, спрятанное в Доайе Тени, держит его, будто невидимый якорь приковывает к богатству, лишает желания быть свободным. А может…
Рори раздраженно встряхнулся и, встав, понял, что просидел на парапете крыши очень долго, так как уже взошла луна и на теплом камне темнела его тень.
Ночь была жаркой, очень тихой, море плескалось о длинный изогнутый пляж ленивой, почти беспенной зыбью не громче шороха пальмовых листьев под легким ветерком. Пронзительный стрекот цикад и кваканье лягушек в болоте за пальмовой рощей утихли, и лишь — удары барабана раздавались по-прежнему.
Барабаны на Занзибаре били постоянно, а этот находился так далеко, что был едва слышен. Но почему-то в этом легком, назойливом стуке звучала какая-то тревожная нотка, усиливая внезапное беспокойство и досаду Рори. Он спустился с крыши и, быстро пройдя через сад, поднял смотрителя дома, спящего в маленькой кирпичной пристройке к массивным воротам.
Кербалу вышел, зевая, отодвинул тяжелый засов и распахнул перед Фростом ворота. «Куда этот белый идет в такое время?» — сонно подумал он, потому что, кроме нескольких рыбацких хижин, там на много миль не было никакого жилья.
Но Рори вышел лишь затем, чтобы утопить свое беспокойство и охладить разгоряченное тело в безмятежном море. Хотя в первом он преуспел не особенно, плавание освежило его и расположило ко сну. Пустынный пляж белел в лунном свете, море казалось мерцающим шелком. Он прислонился к одной из невысоких пальм, тянущихся вдоль пляжа, и стал глядеть на серо-стальные очертания Тумбату, ночной ветерок овевал его прохладой.
В этом серебристом затишье что-то двигалось. Рори понял, что кроме него не спит еще кто-то, разглядев, что по проливу призрачной тенью плывет маленькая лодка. То был рыбацкий каяк, зрелище в этих водах вполне обычное. Рори бесцельно наблюдал за ним. Лодка повернула и подошла к берегу футах в двадцати от него. Он слышал, как под ее носом заскрипел мокрый песок, как хлопает праздно треплющийся на легком ветерке парус. Из каяка вышел на мелководье человек и уставился на дно лодки, словно разглядывая улов.
Ночь была такой тихой, что Рори слышал его тяжелое дыхание и что-то похожее на предсмертное шлепанье рыбы. Но когда человек распрямился, в руках у него была не рыба и не сеть, а большая жестяная банка и небольшой узел, очевидно с едой или с одеждой, которые он положил на сухой песок подальше от воды. Потом человек опустил парус, но на берег лодку не вытащил, а вошел в воду и толкая ее перед собой, вытолкнул на глубину, где течение подхватило каяк и медленно понесло. Лодка казалась сильно осевшей, будто все еще с грузом, человек стоял по пояс в мерцающей воде и провожал ее взглядом. Когда наконец она скрылась, он повернулся, поспешно вышел на берег и, взяв свои вещи, прошел ярдах в двух от стоящего за пальмовым стволом Рори.
Лунный свет падал на лицо идущему, и Рори увидел, что это негр, что он охвачен каким-то сильным чувством — волнением или страхом. Хотя, возможно, то была просто усталость, потому что он греб веслом, увеличивая скорость каяка. Пот скатывался блестящими каплями на его лицо и шею, глаза казались неестественно выкаченными. Рори решил, что это беглый раб, укравший каяк в рыбацкой деревушке или на материке, заодно прихватив кое-что из вещей своего владельца, потому что в свете луны на его большом пальце сверкало толстое серебряное кольцо с плоским кружком стекла или хрусталя величиной с кейптаунский доллар. Если так, то лодку он оттолкнул в надежде, что ес прибьет к берегу где-то далеко, и погоня направится По ложному следу.
Удачи ему! — праздно подумал Рори, глядя, как темная фигура, исчезает в зарослях панданусов и казуарин. Он испытывал сочувствие к нарушителям закона и преследуемым. И хотя сам торговал рабами, не видел причин содействовать поимке невольника, у которого хватило духу попытаться бежать на волю, или необходимости оповещать его о своем присутствии.
