Это не имело особого смысла, пока на следующее утро Марья не принесла матери газету, спрятав её от глаз отца. Заголовок гласил: «ОГРАБЛЕНИЕ В КВИНСЕ ОБЕРНУЛОСЬ УБИЙСТВОМ», и Яга показала фотографию жертвы Кате. Девочка медленно кивнула.

— Это тот сердитый человек, — подтвердила она, и Яга крепко прижала дочерей к себе, обнимая их — своих девочек, которые могли говорить с мёртвыми.

— Все всегда будут чего-то от вас просить, — сказала она им, — и призраки не исключение. Это просто люди, такие же, как и живые. У них не больше секретов или мудрости только потому, что они ушли из этого мира. Но вы должны помнить: их жизнь завершена, и хотя они будут тянуться к вам, вы должны заботиться о себе в первую очередь. Не позволяйте никаким духам истощать вашу собственную жизнь; не меняйте своё на то, что когда-то было их. Поняли?

Они кивнули.

— Почему Маша их не видит? — спросила Ирина. — Она же старшая…

— Потому что Маша родилась, чтобы прожить свою жизнь, — твёрдо перебила её Яга. — А вы — чтобы прожить свою. В какие-то дни это будет благословением. В какие-то — проклятием. Но каждый день вы — мои дочери, — пообещала она, — и вы — сёстры друг для друга, и эти истины всегда будут на первом месте.

К этому разговору они не возвращались ещё много лет. Иногда Катя куда-то уходила, подталкивая Ирину к действию, и Яга не спрашивала, куда и зачем. Иногда Ирина уговаривала пойти домой другим путём, чтобы прошептать что-то незнакомцу, и его лицо озарялось спокойствием. Когда Катя вышла замуж за Энтони, социального работника из Бронкса, она сказала матери только одно: «Он знает и не возражает». На протяжении многих лет этого было более чем достаточно.

Яга никогда не расспрашивала вторых дочерей об их даре и никогда не просила их пользоваться им. Она не говорила об этом никому, даже своим детям. Она почти не думала об этом, пока однажды ночью не увидела, как Иван несёт тело её старшей дочери со склада Кощея.

Той ночью, впервые за много лет, она долго думала о дарах своих близняшек, и первой её мыслью было — позвать дочерей к себе. Тем не менее, Баба Яга не удивилась, когда они сами пришли к ней.

— Вы видели завесу? — спросила Яга у Кати, и побледневшая Екатерина кивнула, её щеки были мокрыми от слёз.

— Да, мама, — тихо ответила она и отступила в сторону, показывая Ирину позади себя.

Яга никогда не понимала, была ли связь между её дочерьми магической или биологической, но её не удивило, что нужда одной сестры позвала другую.

— Ты уже поговорила с ней, Ирка? — спросила Яга. Ирина мрачно кивнула.

— Она зовёт тебя, мама, — прошептала она. — Мне кажется, она в ловушке.

— Я всё исправлю, — пообещала им Яга. — Но мне понадобится ваша помощь. Я однажды предупредила вас, что общение с мёртвыми неестественно, — напомнила она им тихо. — Если вы хотите следовать этому совету сейчас, я пойму. После Маши вы станете старшими. Вы — мои наследницы. Вы заслужили право на её власть по праву преемственности, — помолчав, она добавила: — хоть я знаю, что вы обе достойны её. Если вы хотите оставить сестру в царстве мёртвых, я пойму.

Близняшки переглянулись, не говоря ни слова; их взгляды были разговором, понятным только им двоим.

— Не зря мы родились в тени Маши, мама, — медленно сказала Катя. — Потому что то, что мы делаем, нельзя делать на свету.

— Ты была права, когда сказала, что мы всегда будем голодны, — добавила Ирина. — Поэтому мёртвые и приходят к нам. Они знают, что мы не откажем им.

— Но нам не нужно то, что принадлежит Маше, — решительно закончила Катя.

— У нас есть своё призвание, — согласилась Ирина, и Яга благодарно обняла обеих дочерей, поочерёдно касаясь их щёк руками.

— Будьте осторожны, дочери, — велела им Яга. — Лёгкой дороги впереди не ждите.

Они были ведьмами Антоновыми.

— Мы не боимся, — ответили они в унисон и сели рядом с матерью.

(Лена)

Елена Антонова не так уж часто удивлялась. Таковы были подводные камни, с которыми приходится сталкиваться, когда слышишь или читаешь знаки Вселенной. Мир говорит на множестве языков, если слушать достаточно внимательно. Звёзды, листья, цветы, карты, земля — все они что-то да сообщают, хотя люди редко прислушиваются.

Лена так и делала. Она слушала все и наблюдала. Она и её сестры, хоть и были одной крови, смотрели на мир по-разному. Марья видела возможности. Катя и Ирина видели… иной мир, отличный от этого. Лилия, когда она вообще открывала глаза на что-либо, обычно предпочитала их закрывать, возвращаясь к своим снам. Галина видела в основном саму себя. И только Лена видела мир таким, какой он есть, хотя из всего многообразия она чаще всего выбирала именно звёзды.

В отличие от старших сестёр, Лена жила дома с матерью. Ирина и Катя давно разъехались, Марья — тоже. Лене не нравилось одиночество. В нём легко было потеряться.

— Маша умерла, — сказала Яга. В её голосе звучала усталость, а шаги отзывались тяжестью, предвещая тревогу, которую Лена пыталась уловить весь день. — Я полагаю, ты уже знаешь это?

На самом деле — нет. Лена читала судьбы всех своих сестёр, но именно Маша и Саша оставались для неё самыми неясными. То гасли, то вспыхивали вновь, не умирая окончательно и не следуя ни одному из предсказуемых путей, которые Лена могла бы понять.

— На этот раз нет, мама, — просто ответила Лена.

Яга остановилась, обдумывая её ответ, и протянула чашку, которую держала в руках.

— Я принесла нам чаю, — сказала она, и Лена вздохнула. Она поняла, что это значило. У Марьи был другой ритуал — она уговаривала Лену подняться на крышу, чтобы посмотреть на звёзды. Марья понимала сестру, знала, что Лена тянется к открытому небу и его загадкам, и всегда поощряла это.

Но чай тоже мог сгодиться в тяжёлые времена.

— Я предвижу для тебя сложный выбор, мама, — призналась Лена, принимая чашку, но не делая глоток. — Я знаю, чего ты хочешь, и знаю, что ради этого тебе придётся пройти через ад. Я знаю, что ты понимаешь, чего это потребует: жертв. — Она подняла взгляд, пристально глядя на мать. — Я также знаю, что тебе может не понравиться то, что ты узнаешь.

Эти слова затронули что-то в душе Яги, пробудили в ней смутное воспоминание.

— Это магия, Лена, — спросила Яга, — или интуиция?

— Это не то, что удовлетворит тебя, — с лёгкой усмешкой ответила Лена. — Но, тем не менее, это уже что-то.

Яга кивнула. Она ничего не упускала. Лена подозревала, что мать сама говорит на языке вселенной, или же наоборот — вселенная склонялась к её желаниям, сообщая ей обо всём.

— Ты всё равно это сделаешь, не так ли? — спросила Лена, а затем сама ответила: — Конечно, сделаешь.

Яга ненадолго задумалась, что-то едва уловимое мелькнуло в её глазах.

— Ты хорошая девочка, Леночка, — мягко промурлыкала она, и затем они с Леной пили чай, держа в ладонях свое будущее.

(Галя)

Для обычных людей Галина Антонова была чем-то вроде чарующего, харизматичного зеркала. Любой мужчина рядом с ней становился лучше: остроумнее, увереннее, обаятельнее. В её присутствии он превращался в самую лучшую версию самого себя. И неизбежно он — любой безымянный «он» — начинал любить её за это. Или, по крайней мере, за то время, которое она позволяла ему провести рядом. Но позволяла она немного, потому что не была глупа и прекрасно понимала, что именно он любил. Он любил не её, а себя — тот образ себя, который она создавала для него. Поэтому красивая Галя исчезала так же быстро, как и появлялась, растворяясь в ночи.

Людям, не обладающим магией, и в голову не приходит, что Галина сама по себе и есть магия.

Её сёстры, конечно, понимали это. Её мать — тем более. Они знали, что Галина была для них чем-то вроде катализатора, усилителя. Когда она была рядом, их магия становилась ярче, чётче, сильнее. Когда Марья, их старшая сестра, была особенно уставшей, она звала её: «Галя, милая Галя, подержи меня за руку». И Галина, вторая с конца, всегда уступала. Она переплетала свои пальцы с Марьиными и терпеливо ждала, пока не запылают искры.