— Ух, Саша…

Она поцеловала его, её губы пахли летним бальзамом и дешевым пивом. Он уронил свою банку, и услышал как она стукнулась об асфальт, пока её рука скользнула к его шее, притягивая ближе. Лев ответил с энтузиазмом, поспешно расстегивая молнию на ее пальто и отодвигая ткань, чтобы прикоснуться к единственному дюйму обнаженной кожи, на который весь вечер старался не смотреть слишком открыто.

Её кожа моментально покрылась мурашками от его прикосновения.

— Можно было просто сказать, — пробормотал он.

— Заткнись, — посоветовала она, проскальзывая языком в его рот.

Ее руки добрались до молнии на его джинсах, и, когда она расстегнула верхнюю пуговицу, он сменил позицию, прижав её к стене. Его ладони скользнули вверх, обхватывая её ребра и слегка задевая грудь, после чего спустились, задержавшись на пуговицах её джинсов.

Он хотел этого.

Блядь, он хотел этого, и если бы это не было гребаной проблемой…

— Черт, — прошептал он ей в губы, — я хочу тебя.

— Ну, у тебя еще есть двадцать минут, — беззаботно ответила она, и он поморщился.

Черт, он действительно хотел.

Но что-то (что-то совершенно очевидное) было не так. Он мысленно перебрал все возможные сценарии, и каждый из них заканчивался провалом.

— Тебе не кажется странным, — выдохнул Лев, смирившись, — что ты даже не знаешь моей фамилии?

Она чуть напряглась, отстраняясь, и посмотрела на него с явным недоумением.

— Ты ведь даже не спросила, — заметил он, а она пожала плечами.

— Я думала, ты сам когда-нибудь расскажешь, — ответила она, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его, но он остановил её, тяжело вздохнув.

— Я не могу этого сделать, — сказал он, уже злясь на себя, и его гнев только усилился, когда он с усилием отстранился от нее, сделав шаг назад. — Я слишком сильно этого хочу… это слишком… ты слишком…

— Ладно, — вздохнула Саша, закатив глаза. Её губы были припухшими и розовыми, и, черт возьми, как же ему хотелось снова к ним прикоснуться; он хотел этого всю эту ночь, плюс каждую ночь до нее. А если быть совсем честным, то с тех пор, как встретил ее. — Скажи мне, кто ты, если это так важно.

— Тебе это не понравится, — предостерёг он, и она нахмурилась. — Это плохие новости, Саша. Действительно плохие.

Она моргнула.

Ещё раз. Как будто мысленно проигрывала возможные варианты.

Выпрямилась. И это стало свидетельством его провала.

Застыла. Да, она поняла.

Нахмурилась.

— Ты Фёдоров, — наконец сказала она, обращаясь к нему, как к чужаку. — Ты… Лев Фёдоров.

Мгновение они просто смотрели друг на друга.

— Ничего мне не говори, — быстро предупредил Лев. — Если у тебя и твоих сестёр или матери есть планы, не посвящай меня в них. Не доверяй мне.

— Я уже не доверяю, — осторожно ответила она.

— Хорошо, — согласился он. — И я не могу позволить себе доверять тебе.

— Разумеется, — сказала она. — Ты и не должен.

Он стоял молча, размышляя о том, что сказать.

— Саша, послушай, я…

— Это имеет значение? — спросила она, задав вопрос таким нейтральным тоном, что его мысли сбились. — То, что я Антонова? Ты хочешь сказать, что это из-за моей семьи? Моей фамилии?

— Нет, — признался он. — Нет, я… Саша, ты мне нравишься, все это не было ложью. Потому что ты мне нравишься, — вздохнул Лев, — наверное, я благородный идиот…

— Тогда какая разница, что ты Фёдоров? — спросила она, делая шаг к нему. — Пусть всё, что связано с нашими семьями, останется между ними. Ты не сделал мне ничего плохого, и я могу на какое-то время не обращать внимания на твою фамилию. Ну, не знаю, — пробормотала она, взглянув на часы, — хотя бы ближайшие пятнадцать минут.

Лев уставился на нее, ощущая смесь недоверия и облегчения.

— Но…

— Если ты можешь оставить свои секреты за закрытыми дверьми, — предложила она, возвращая его руки на свои бедра, — тогда я тоже смогу.

Он вздрогнул, наклонив к ней голову.

Лев знал, что где-то без сознания лежит его брат, и в этом виноват тот, кто носил то же имя, ту же веру, ту же кровь, что и девушка в его объятиях. Может быть, однажды он увидит в Саше ту же жестокость, что и в её сестрах. Ту же бессердечность.

Но сейчас, в его объятиях, она чувствовала себя такой же, как он, и это было не то, что он мог игнорировать.

— Это будет непросто, — предупредил он.

— Определённо, — согласилась она.

Саша подняла голову, коснулась его губ своими, и Лев произнес:

— Нам действительно не следует этого делать.

— Нет, мы действительно не должны.

— Черт, — выдохнул он, чувствуя, как теряет последние крупицы самообладания. — Но мы ведь собираемся, не так ли?

— Да, Лев, — прошептала она, запуская пальцы в его волосы. — Определенно собираемся.

II. 18

(Вид сзади)

Иван был телохранителем Марьи Антоновой очень долгое время, с тех пор, как другая ведьма впервые попыталась ее убить. Тогда ей было всего двадцать — это случилось еще до того, как она вышла замуж за Стаса Максимова. В тот день Иван сидел в популярной ведьмовской таверне, спиной к толпе, когда увидел, как одна из них направила проклятие в спину Марьи. Девушка уже собиралась уходить, вероятно, выполнив какое-то задание или долг, взыскиваемый матерью. Иван, не раздумывая, оттолкнул ее в сторону. Он спас её жизнь, и молодая Мария Антонова взглянула на него своими пронзительными, словно у хищной птицы, тёмными глазами, осознавая его поступок.

— Ты спас меня, — равнодушно прокомментировала Марья, легко расправившись с ведьмой, напавшей на неё. — Почему?

— Не знаю, — ответил Иван, хотя знал. Не потому, что она казалась слабой, а потому что он знал, что она сильна. Она была сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Ее осанка была твёрдой, как у опытного генерала, но не смотря на это, она все еще была девушкой, которая не научилась прикрывать спину. Поэтому он присматривал за ней.

— Тебе нужна работа, солдат? — спросила она, и Иван кивнул. С Марьей ему не приходилось много говорить, и это его устраивало. Она задавала вопросы только тогда, когда ожидала ответа, не вовлекая его в бессмысленные беседы, как это делали другие.

— Тогда она у тебя есть, — сказала она.

Иван всегда был воином, преданным солдатом, и он изучал Марью Антонову, словно карту. Каждый изгиб её спины и наклон шеи раскрывали перед ним её настроения и намерения. Он знал, как её плечи напрягаются от гнева, как устаёт её шея после бессонных ночей, которые бывали часто. Ему были понятны её надменность и скрытая угроза, затаившаяся в каждом изгибе тела. Он стоял позади нее почти двенадцать лет и видел каждую ее версии — и публичные, и скрытую, — чтобы улавливать малейшие изменения в её поведении.

Так, наблюдая, как Дмитрий Фёдоров истекал кровью на полу, Иван понял: с Марией происходит нечто, чего он никогда раньше не видел.

Она говорила твердым, холодным тоном. Всё, что она делала и говорила, всегда оставалось ледяным, и на этот раз она не изменила себе. Только в этот раз было в ней что-то еще — что-то одинокое. Иван заметил, как она сдерживает себя, как побелели её пальцы, вцепившиеся в обивку кресла.

Раньше он никогда не видел, чтобы Марья Антонова испытывала чужую боль, но в тот день он каким-то образом понял, что теперь все будет по-другому. Он почувствовал надвигающуюся беду, когда она отправила его домой на вечер.

— У тебя с Сашей будет много дел, — с лёгкой иронией сказала Марья, коснувшись его плеча. — Возьми выходной, Иван. Сегодня я ничего не буду делать.

— Ты уверена? — спросил он, насторожившись. Она выглядела отстранённой и рассеянной. — Стас будет рядом с тобой?

— Хм? Да, конечно, — рассеянно ответила Марья. — Стас… Стас здесь, Иван. Со мной всё в порядке.

Он замешкался. Магии у него почти не было; его интуиция скорее была результатом опыта, а не сверхъестественных способностей. И все же, если это было хоть каким-то предостережением, он чувствовал, что должен её предупредить.