— Лев, — сказал он, поднимаясь. Воротник его рубашки был слегка распахнут, и Лев нахмурился, заметив очертания повязки.

— Ты ранен? — спросил Лев, и Дмитрий опустил взгляд, проведя ладонью по груди.

— Пустяк, — ответил он. — Со мной всё будет в порядке. — Прочистив горло, он указал на кожаное кресло. — Тебе что-то нужно, Левка?

— Вроде того. Я… — Лев замешкался, борясь с противоречиями. — Я хотел поговорить с тобой о Роме. Ну, и об Антоновых, — поправился он. — Полагаю, об обоих.

Дмитрий медленно опустился в кресло, слегка поморщившись. Похоже, боль, причиненная рукой Марьи Антоновой, всё ещё давала о себе знать.

— Ты о его ненависти к ним?

— Я просто… — Лев сглотнул. — Я думаю, стоит ли эта ненависть того, Дима. — Он замер, чувствуя неуверенность в своём голосе. — Рома явно чего-то боится. Его что-то изменило. Я знаю, что у папы свои счёты с Бабой Ягой, но…

— Но ты чувствуешь, что тебе нет в этом места, верно? — предположил Дмитрий. — Верно?

— Что-то в этом роде, — признался Лев, и Дмитрий приподнял бровь, улавливая что-то невысказанное.

— Иными словами, ты не хочешь в этом участвовать, — уточнил Дмитрий, и Лев опустил взгляд на свои руки, что было достаточно красноречивым подтверждением. — Что ж, — Дмитрий вздохнул, — я не виню тебя. Когда ведьмы ведут войны, победителей немного. А твоя вражда — всего лишь наследство. Это может заставить тебя чувствовать себя… — Он сделал паузу. — Слегка отстраненным, полагаю. В общей картине происходящего.

— Да, — ответил Лев, поднимая голову. — Это не моя война, Дима. Да, Рома — наш брат, и я люблю папу. Ты знаешь, что я сделаю для него всё, что потребуется, но…

— Я знаю, — перебил Дмитрий, жестом предлагая брату присесть. — Я знаю, на что ты способен, Лев. Я горжусь этим каждый день.

Лев медленно опустился на стул рядом с Дмитрием.

— Ты думаешь, что я подвожу нашу семью? — тихо спросил он, понизив голос. — Из-за своих сомнений, я имею в виду. Я знаю, это не… Не то, что ценит папа, — добавил он с усмешкой.

— Нет, не ценит. Но это не нерешительность, Лев. У тебя есть убеждения. — Взгляд Дмитрия скользнул по лицу Льва, изучая его. — Ты познакомился с ведьмой Антоновой, — тихо заметил он. Лев напрягся, его тело замерло. — Они очень красивы, — задумчиво продолжил Дмитрий, обращаясь в пустоту. — Умны. Могущественны. Каждая из дочерей Яги могла бы заставить любого мужчину передумать, полагаю…

— Дело не в этом, — возразил Лев, и тогда Дмитрий рассмеялся своим королевским смехом. Он прижал руку к повязке на груди, пока не успокоился, и медленно покачал головой.

— Я не могу сказать тебе, на чьей стороне быть, — наконец произнес он. — Но могу поделиться тем, что знаю. Рома… — Он замолчал, подбирая слова, и провел рукой по небритым щекам. — Рома ослаблен, — наконец сказал он, и, заметив удивленный взгляд Льва, покачал головой, призывая его к молчанию. — Это не моя тайна, чтобы раскрывать. Но Рома принимает решения, продиктованные отчаянием. Он живет, как человек, который ничего не боится потерять, и он далек, очень далек от здравого смысла.

— Значит, мне следует его защищать?

Дмитрий покачал головой.

— Тебе следует делать то, что ты считаешь правильным, — сказал он. — Если твои инстинкты подсказывают, что эта вражда между нашей семьей и семьей Яги не стоит потерь, — а предупреждаю, это может стоить наших жизней. Или твоей, — добавил он, становясь серьёзнее, — тогда ты ответственен за то, чтобы следовать своим убеждениям. Ты подчиняешься им прежде всего.

— Я думал, что мы в первую очередь сыновья Фёдорова, — сказал Лев, и Дима снова покачал головой.

— Что значит быть сыном Фёдорова, если в процессе мы уничтожим сами себя? — спросил Дмитрий, и выражение его лица стало таким, какого Лев ещё никогда не видел у него. — Что значит быть частью любой семьи, если это приводит только к потерям?

Лев прикусил губу.

— Но, Дима…

— Если ведьма Антонова вызовет Рому на бой, он погибнет, — резко сказал Дмитрий. — Он не сможет защитить себя, и даже если бы мог, это не гарантирует его безопасность. Рома знает это, — добавил он, снова посмотрев на Льва. — И теперь знаешь и ты.

Он резко поднялся на ноги и отвернулся. Лев рванулся за ним.

— Но, Дима…

— Я люблю своего брата, — яростно сказал Дмитрий, резко обернувшись к Льву, как будто тот пытался ему возразить. — Я люблю его. Я защищал его, сражался за него, был рядом, безоговорочно…

Лев вздрогнул, узнав слова, которые Роман сказал ему всего несколько часов назад.

— Дима, всё в порядке…

— Надеюсь, тебе никогда не придётся узнать, чего стоило мне носить нашу фамилию, — продолжил Дмитрий, его голос стал тише, резче. — Какие бы решения ты ни принимал, Лев, убедись, что сможешь c ними жить.

Казалось, разум Дмитрия был переполнен тайнами, и дверь от этого хранилища неумолимо захлопывалась. Лев позволил брату уйти, наблюдая, как тот снова погружается в свои мысли.

— Прости, — тихо произнес он, не понимая, за что именно извиняется.

К тому моменту Дмитрий уже больше не слушал.

III. 10

(Сделка в силе)

— Скажи мне, что у тебя есть хоть что-то, — произнес Роман, врываясь в кабинет Брина. — Если ты хочешь, чтобы я с тобой расплатился, тогда мне нужна информация.

Брин поднял палец, призывая к тишине, и аккуратно сделал закладку на нужной странице своей книги, прежде чем удостоить Романа взглядом.

— Хм? Ах, это… да. Верно, — подтвердил он. — У меня есть кое-что. Сделка всё ещё в силе.

Роман нахмурился.

— И тебе не пришло в голову связаться со мной?

— Нет. Но и тебе, — недовольно заметил Брин, — не пришло в голову упомянуть, что ты уже убил Марью Антонову. А ведь, если помнишь, она до сегодняшнего дня была моим основным источником.

— Кто теперь? — потребовал Роман.

— Имеет ли это значение? У Марьи Антоновой появился преемник. Как, собственно, и у твоего брата Дмитрия, — заметил Брин, без лишних любезностей указывая на Романа. — Когда ведьма умирает, Роман, время не останавливается.

Федоров закатил глаза.

— Ты собираешься сказать мне, где пройдет сделка, Бридж, или мне придётся лезть из кожи вон, чтобы вытянуть из тебя информацию?

— Знаешь, я терпеть не могу указывать на очевидное, — ответил Брин, делая это с явным удовольствием, — но ничего из этого не потребовалось бы, если бы ты просто отдал мне магию Марьи Антоновой, как и обещал, что было весьма конкретно.

— Я собирался, но Дима… — Роман раздраженно зарычал. — Я не знаю, что он сделал с её телом.

— Ну, мне ведь нужен всего лишь один орган, разве нет? — заметил Брин. — Печень? Почка? — Он сделал паузу, взял стакан со смузи и шумно отпил через соломинку. — Сердце? — спросил он, отхлебнув напиток с нарочитым наслаждением.

Роман поморщился.

— Ты мог бы хоть немного мне помочь, знаешь ли. Я всё ещё могу достать это для тебя, уверен, что смогу, но если ты… — Роман сжал губы. — Только не в том случае, если кто-то из Антоновых убьёт меня раньше.

Брин пожал плечами.

— Значит у тебя есть выбор: либо дождаться, пока они до тебя доберутся, либо успеть выдать своего брата, чтобы выполнить свою часть сделки, — предложил он равнодушно. — Возможно, когда ты больше не будешь мне должен, я рассмотрю возможность оказаться на твоей стороне.

— Бридж, да ради всего святого…

Брин громко вздохнул, подняв книгу.

— Успокойся уже, — пробормотал он, бросая Роману записку с адресом и временем. — В конце концов, я всегда держу своё слово, верно?

На это Роман развернулся на каблуках и ушёл, сомневаясь, что Бридж вообще заслуживал какого-либо ответа.

III. 11

(Чашка чая)

Усталость от магии не была похожа на ту, что Баба Яга когда-либо испытывала. Даже после многих лет воспитания семерых детей и управления домом для мужчины, которому никогда не приходилось и пальцем пошевелить. Магия представляла собой нагрузку, сравнимую с напряжением мышц; это было мучительное занятие, требующее и физической, и умственной энергии, как и использование любой части тела. Она не появлялась из ниоткуда, и за нее всегда приходилось платить: ценой, затратами, усилием. Используя её, расходуешь себя, хотя она старалась, чтобы это не было слишком заметно, когда медленно присела напротив младшей дочери за кухонным столом.