В уютном кабинете князя Михаила отдыхали после удачной охоты два старых друга. Как ни странно, но с годами общаться они стали даже чаще, чем сразу после принятия царского венца Михаилом. Сейчас, помывшись после скачки наперегонки с собаками, они потягивали напитки. Царь — испанскую мальвазию, князь — просто квас. Спиртного он так и продолжал избегать.

— Давай расспросим этого мальчишку, которого Джон тебе прислал. Додумался! Учителя нашел! Его самого еще за парту сажать впору.

— И посажу. Русский учить. Микки хорошо его освоил, после того, как я ему в свадьбе отказал, пока русский не выучит и не креститься. Отец его поплевался, поплевался и согласие дал. Он такие деньги от меня получает, что лорд Твистоун на соседнее имение нацелился, в пэры метит! А Мишка, как прижился, женился, обрусел, жену взял из бедных дворянок, я ему деревеньку пожаловал, Михайловкой назвали. Я ему фамилию Каменский дал, стоун с английского камень переводится. Заодно моих Европейскому этикету учит и аглицкому. Поэтому у них аглицкий лучше всех других языков. Домой и не думает собираться. Да и неспокойно в Англии. Сейчас отроку с баней поможет, с одеждой, и приведет.

Фред уже не удивился, что его пригласили после охоты в баню. Русские мылись так часто, как могли. И после диких скачек и помощи собакам, конечно, пошли в баню. Первым — царь с хозяином. Потом Михаил, к которому приставили важного камердинера князя, как оказалось, англичанина, который был при нем уже почти 15 лет. Проехал пол-Европы, и решил остаться в России, которую полюбил всем сердцем. Так что поговорить Фреду было с кем. Микки, оставивший себе эту кличку, что бы отличаться от тезки-хозяина, выручил Фреда с одеждой, испачкавшейся после охоты и вонявшей мокрой псиной от волка. Поняв, что багаж молодого господина едет с телегами в Знаменское и прибудет нескоро, а с собой у него только рубашка и исподнее, позвал холопов, как в России называли слуг, приказал кафтан и камзол вычистить, и освежить восточными духами, мужскими. Рубашку отдал девкам выгладить, а старую, с запачканными землей манжетами, постирать и накрахмалить. Баня, на удивление, была натоплена не жарко. И еще топилась для любителей париться. Фред уже заканчивал одеваться, когда в предбанник ввалилась толпа молодых дворян, принимавших участие в царской забаве.

На Фреда никто внимания не обратил. Все слушали сына какого-то боярина Прозоровского, который чем-то возмущался. Микки тихо ему перевел, что он недоволен тем, что отец отправил его в Бобрики, что бы поухаживать за дочерью князя. Их вотчина находилась как раз на границе его владения, и у его крестьян шел постоянный спор из-за клочка земли на самой границе, Отец надеялся, что князь даст за дочерью спорные земли, и еще деревеньку на границе. Над Прозоровским смеялись, что его отец рот раскрыл на кусок, который ему в него не влезет. Княжна, не княжна, а боярыня, сама себе хозяйка. Царским указом земли Воеводиных за ее фамилией закреплены навечно, а муж боярыни должен взять ее фамилию. Прозоровский крякнул, и довольно сказал, что, наверное, отец тогда эту мысль из головы выкинет, брать в жены девушку, которая скачет на коне, как мужик, в татарском костюме, ударом хлыста волка с ног сбивает, а потом живьем скручивает, себе дороже. Жена должна быть кроткой, послушной и с пяльцами, а не с плеткой! Под смешки приятелей, что с такой женой и девку дворовую не зажмешь в углу, если плетки отведать не захочешь, Фред с Микки покинули баню. В сторону Фреда косились, но острословов останавливала пристегнутая к поясу шпага. Значит, дворянин. Гость князя. Еще неизвестно, насколько родовит, так что пусть идет себе с богом!

На выходе их ждал очередной холоп, пригласивший Фреда на беседу с князем. Он что-то шепнул слегка побледневшему Микки.

— Вы там поосторожнее, князь вместе с Государем Михаилом Федоровичем отдыхают. И беседовать, видно вместе будут!

Фред не смутился. Этикет придворный он знал, как кланяться царствующим особам тоже, так что, к удивлению Микки не смутился, и спокойно шагнул в кабинет. Отвесил полагающийся по этикету правящим особам поклон, и стал ждать вопросов.

— Это что за кривляния? — спросил Михаил.

— Большой придворный поклон, — ответил князь, — так полагается в Европе приветствовать царствующих особ. Так что отрок этикет знает.

— И то ладно. Пусть представиться, да о себе расскажет!

— Ну что, учитель, давай знакомиться поближе. Государя Михаила не стесняйся, ему тоже интересно, кто его крестника учить будет. И учти, врать царю — государственное преступление. Итак, кто такой будешь, и зачем потребовалось на Руси работу искать? Дворянин же, и не из последних.

— Фидрих Рейнский, сын графа, отец в опалу у императора попал, тот владения отобрал, пришлось у родни ютиться. На продолжение учебы денег не было, решил заработать. Для наемника, как сказал лорд Джон, слишком молод и образован, для офицера, наоборот, образования никакого. Вот он и посоветовал учителем. Я согласился.

— Значит сын графа Рейнского?

— Да.

— Я же говорил, врать нельзя!

— Я и не вру.

— Не врешь, но и недоговариваешь. А это авантюризмом попахивает. С Джоном как познакомился, и почему он такое участие в тебе принял, что даже в Россию сам привез? Кого попало, он с собой бы не взял. Денег дал бы в долг, и добирайся за свой счет. Я Джона давно знаю!

— Ему письмо мой друг, Вильгельм-Фредерик написал, просил помочь.

— Вильгельм-Фредерик, сын Эрнста Казимира I Нассау-Дицского? Племянник Вильгельма Оранского?

— Да.

Беседа шла с небольшими перерывами, так как князь переводил государю.

— Высокие знакомства у вас, юноша. Тогда договаривайте. Отец в опале не граф, А Пфальц — граф, курфюрст Пфальц-Рейнский.

Фред промолчал.

— Только одна неувязка. Старший сын Курфюрста, зовется Карл-Людвиг, и он младше вас на три года. А старший сын Фридриха, Генрих-Фридрих, утонул этой весной при непонятных обстоятельствах. Знаете, мы в России сыты самозванцами по горло.

— Я не самозванец!

— Тогда кто? Воскресший утопленник? Не ожидал, что мы в России следим за событиями в Европе, особенно за теми, что связаны с правящим домом Англии!

Фред действительно не ожидал, но вовремя вспомнил, что у него вместе с документом, сделанным Джоном, хранятся письма.

— У меня есть письма. И Вильгельма-Фредерика и Елизаветы Стюарт. Могу принести.

— Нет уж, принесут. Где хранишь?

— В моих вещах, кожаный тубус для бумаг.

Князь послал холопа принести.

— А пока расскажи нам сказку, как выжил!

Фред повторил рассказ о том, как они с Вилли устроили инсценировку утопления, кстати, подсказанную отцом, который пообещал выгнать его из семьи и объявить утонувшим, за отказ жениться на уродливой девке, внучке Оранского, за которой давали замок с клочком земли. Но матери он написал правду, и попросил брата передать ей письмо, когда его тело начнут искать.

Он закончил, князь стал что-то объяснять царю, тот засмеялся, и спросил:

— Слушай, откуда ты все это знаешь?

— А на кого ты, Михаил, повесил посольский приказ, когда выяснилось, что в шпионы я больше не гожусь? — «В шпионы Мишке нельзя, так пусть сам шпионами и дипломатами управляет! Там ему самое место»! Чьи слова? Вот, стараюсь знать, что в Европе происходит. И не только в Европе!

— Молодец. О, вот и бумаги принесли. Тут на иностранном, прочтешь?

— Так, принцесса Елизавета, она же экс курфюрстина, пишет на английском, а Вильгельм на голландском. На голландском не прочту, толмач нужен.

— Ты на аглицком читай, может после письма ясно станет, кого вызывать, Толмача, или палача! — «пошутил» государь.

— Ну что, шутник, скажи спасибо, что мать догадался успокоить. Она подтверждает, что получила через сына Карла письмо, что бы ее успокоить, что был скандал с отцом, тот додумался пригрозить напоить дурманом и оттащить в церковь насильно, боялся, что из-за прихоти внучки Оранского их из Голландии выгонят. Забыл, что ли, что сам его внук? Хорошо, поверили. И что с тобой, утопленником делать?