— Сделаю! — Миша выскочил из комнатушки. Вслед за ним появилась недовольная Марфа.

— Куда ты его услал? Он сейчас здесь нужен! И где платок?

— Туда, где он нужней. Сегодня все равно не решу, до завтра подождут. Сегодня только пройдусь. Царь я или нет? Имею право спокойно выбрать!

Невесты заждались, но все тут же замерли навытяжку, когда распахнулись двери парадные, и вышел вначале патриарх с инокиней Марфой, а за ними царь.

Дарье очень хотелось на царя хоть глазком глянуть, но княжна толкнула ее локтем и приказала:

— Голову опусти, дура, что бы зареванной мордой царя не испугать.

Даша покорно голову опустила. — «Так ничего и не увижу» — расстроилась она. По тому, как затихали шепотки, она понимала, что царь приближается, но головы поднять не смела. Около Волконской Михаил притормозил, стараясь еще раз рассмотреть милое ему лицо, но увидел только склоненную голову. Недобро посмотрел на княжну, ухмыльнулся краем рта, и прошел дальше. Вернулся, сел на трон и объявил.

— Сегодня я всех увидел, думать до завтра буду, а назавтра объявлю свою волю. Свободны.

Девиц вывели. В своих покоях они стали перебирать проход Михаила и гадать, что означают его слова. Волконская была возбуждена больше всех. Родители ее, заметив заминку царя, активно пытались догадаться, что это значило. Сошлись на том, что их дочь станет царицей. А такой долгий выбор невесты должен был запутать недоброжелателей, что бы ей опять вред не нанесли. Так что все были в радостных предчувствиях. Мать-княгиня отослала всех девушек, решив сама, на всякий случай, прислуживать дочери. Так что девушки весь вечер были свободны. Даша решила лечь пораньше. Уже около постели украдкой достала платок, стала рассматривать, вспоминая тихий голос еще не старого боярина, добрый взгляд карих глаз. Что этот платок означает? Почему он его велел хранить? Сердце девушки наполнилось сладкими мечтами — нет, эта встреча не просто так, что-то она для нее значить будет! Тут ее позвали ужинать, она быстро сунула платок за пазуху и пошла есть.

— Что ты крутишь, Мишка? — недовольно спросил Филарет за ужином. Был рождественский пост. Так что стол не был обилен.

— Не кручу, выбор сделал. Вот Михаил Муромский придет, и объявлю его вам!

— А причем здесь Миша? — спросила его мать.

— Просто кое-какие сведения о невесте собрать. Поручил ему, что бы опять девицу не испортили. И, матушка, ее имя только вам открою, и поселим на Москве, вот, хоть в доме у Муромских, Что бы опять не навредили!

— А почему не у себя дома? Почему в чужом?

— Нет у нее своего дома на Москве. Поэтому и поселю в том доме, хозяевам которого доверяю больше.

Отец с матерью задумались.

— Сын, она хоть дворянка? — поняв, что невеста к представленным на смотре девицам отношения не имеет, спросил Филарет.

— Вот, Миша все разузнает, и нам расскажет. А не дворянка — сделаю! Иначе так и помру холостяком!

Марфа хотела что-то высказать, но Филарет остановил ее одним движением бровей.

— Только помни, сын, что знатные роды государева опора, негоже их принижать выбором безродной.

— Хороша опора. То самозванку подсовывают, то родной дядя невесту травит, к власти прорываясь.

Филарет хотел возразить, но тут его прервала Марфа.

— Подожди, если род более-менее дворянский, и тебе она так по сердцу пришлась, то можно и подумать. Только сначала я сама переговорю и осмотрю. Понял? Ждем Муромского.

В это время в трапезную влетел Михаил. Увидев кушающую царскую фамилию, притормозил, извинился, хотел выйти, патриарх остановил.

— Проходи, Миша. Не ел, наверное. Присаживайся, поешь и поведай нам, какую весть нам принес. На Михаила не смотри, он сам нам сказал, что вестей от тебя ждет. Так что выкладывай.

— Миша? — нарушая всю субординацию спросил Муромский у тезки.

— Рассказывай, Михаил, — приказал государь, — пусть родители послушают.

— Значит так, что узнал за такое короткое время. Дарья Лукьяновна Стрешнева, 16 лет от роду. Дочь Лукьяна Степановича Стрешнева, дальнего родича Волконских от их родоначальника, Ивана Толстая Голова, по младшей ветви. То есть отдаленные, но Рюриковичи. Мать из рода князей Юшковых. Родом из-под Калуги, Мещерского уезда. Имения разорены были поляками и казаками. Осталось у Стрешневых только три души мужского пола. Мать умерла сына рожая, Степана. Дочери 6 годков было. Он ее упросил взять Волконских, как дальнюю, но родню, на воспитание, сына кормилице отдал, и все деньги, что в наличие были, оставил. Пошел к Пожарскому в ополчение. Воевал. Вернулся, дочь забирать не стал, боялся, что девочку воспитать не сумеет. Сына забрал. Вотчина сожжена была, поселился в уцелевшей избе, пришлось вместе с остающимися крестьянами землю пахать, что бы прокормиться. Сына растил, бывшая кормилица с мужем при нем остались. Сына учил сам. И грамоте, и арифметике. Дочь не навещал, стыдился своего внешнего вида. Только иногда записки писал. И Волконскому тоже, просил дочку замуж выдать, если найдется охотник на бесприданницу, или в монастырь к 20 годам определить.

Теперь о самой девице. Все до этого сам узнал, за остальным Николая посылал, с Агафьей, что бы свой интерес не выказывать, девице не навредить. Агафья притворилась, что она узор вышитый с мережкой видела на одной бабе, просила показать и роспись швов сделать. Все боялась, что выдаст себя, что иглу держать не умеет. Но баба болтливая оказалась, с длинным языком, все про господ выдала. Девица с младенчества при княжне, училась вместе с нею, иногда ей попадало вместо княжны за не прилежность. Девица нраву кроткого, безответная, могла только слезы лить, всегда вежлива, почтительна. Но с этим смотром государевым княжна как с цепи сорвалась, рвала и метала, все девушки ее драные ходили. Оплеухи направо и налево раздавала. И еще напасть случилась — стал за Дарьей ухлестывать балбес, сынок княжеский, средний. Проходу не дает, грозит, если не поддастся, обвинить в краже и на каторгу сослать! Девица держится, тем более, теперь, когда к невестам лиц мужского пола не пускают, но, наверное, как по домам всех отправят, не выдержит, сдастся! Если хотите, могу Агафью прислать, сама все расскажет. Николай тоже с мужиками словом перекинулся, пока ждал, подтверждает бабий треп.

— Так, — веско сказала Марфа, — Михаил, что решишь?

— Люба мне она. И судьбы у нас схожи. Сиротами при живых родителях росли. Мне повезло, вас обрести, хочу и ее осчастливить. Это мое последнее слово.

— Не боишься, что ее княжонок испортить мог?

— Не верю. Не такая она. Но из той семьи ее убрать надо, только тайно. И о свадьбе не объявлять так долго, как можно скрывать будет. Миша, возьмешь девушку к себе на это время?

— Ты еще спрашиваешь, конечно!

— Значит так — вновь взяла слово Марфа — Я сейчас девицу вызову, побеседую, и к Мише отправлю. Потом пусть повитуха доверенная ее осмотрит.

— Государыня Марфа, не надо повитухи. Бабушка Аглая все сделает. Она и тайну скроет. А то язык у баб, как помело, нет-нет, да и сболтнет, не со зла, а по глупости!

— Миша, согласен? — спросила Марфа у сына.

— Да, матушка!

— Тогда я пошла. Как узнать ее, что бы точно, сама не пойду, доверенную боярыню пошлю. Что бы слухи не плодить.

— Платок мой у нее, покажет.

— Хорошо! — Марфа вышла из трапезной.

Девицы княжны Волконской, получившие небольшую передышку, бурно обсуждали, что будет, если царь выберет их госпожу. Вот она уж разойдется! С ее-то характером! Даже жалко царя стало! Более здравомыслящие напомнили, что еще имеется старица Марфа, которая уже двух неугодных невест изжила, и третью может. Так что надо их злыдне сидеть тише воды, ниже травы, если не хочет за Камнем оказаться. Дарья молчала. Жалела, что так и не посмотрела на царя. Похож ли он на того красивого и доброго боярина, что ей флакон с розой подарил! Если похож, то его жалко. Такую мегеру никому в жены не пожелаешь. И тут их перешептывания прервала вошедшая без стука дородная боярыня. Оглядела дев и спросила: