— Нет, я кальвинист. Это разновидность протестантства. Но, знаешь, может в этом и стыдно признаваться, но была у меня мысль католиком стать, что бы Пфальц вернуть. Знаешь, какая у меня самая любимая фраза была? Та, что французский король Генрих сказал — Париж стоит мессы! Так что я не фанатик. И думаю, что Господу глубоко все равно, как ему молятся! Главное, что бы вера была!

И тут, словно в ответ на его откровение, в голове прозвучала фраза — «А я, я стою православия»?

— Стоишь, Настя, стоишь, только зря все это. Никто тебя за меня не отдаст. Именно потому, что я бродяга без роду без племени. Надо было просто уехать, хоть имя бы сохранил! Если бы знать! — Он сам не заметил, как произнес это вслух.

Он понял это слишком поздно. Идиот. Сказал все вслух. Сейчас тебя окатят презрением, и больше никаких откровенных разговоров не будет. Ты еще больший идиот, чем твой папаша! А еще его ругал!

— А почему твой папаша идиот? — вдруг раздался вопрос.

— ??? Я тоже это вслух сказал? — спросил он тихо.

— Нет, но ты забыл, что я тоже менталист? И в отличие от тебя я умею ставить блок на себя, что бы никто меня прочесть не смог. Только с тобой все блоки трещат, и мысли прорываются. Хочешь, полностью раскроюсь? Сможешь прочесть все, что я думаю. Хотя, я лучше скажу все вслух. Я свободна в своем выборе, Фред. Я сама себе хозяйка. У меня свои земли, наследие матушкиного рода. И Государь, дал мне возможность самой выбирать свою судьбу. Условие одно — муж входит в мой род и берет фамилию Воеводиных. И еще. Венчаться придется по православному обряду, иначе никак. Отсюда и мое сомнение — стою ли я принятия православия одним кальвинистом. И устроят ли его такие условия. Может, это я недостаточно родовита для внука умершего английского короля и племянника нынешнего?

— Откуда ты знаешь? Тоже в мыслях прочла? Я вроде о деде не думал!

— Нет, я хорошо историю Европы учила. И, когда отец упомянул, что твой отец схватил корону Чехии, а удержать не сумел, сразу просчитала, кто ты такой. Так что будем разговаривать в открытую.

— То есть тебя волнует только вера? Ни полное отсутствие какого-то владения, ни то, что я просто воскресший утопленник, даже без имени. А только решусь ли я сменить веру?

— Я же сказала, ты мне нравишься. И я хотела бы продолжить общение, посмотреть, может, это любовь? Мне нужно любить будущего мужа, Фред, иначе есть риск стать черной ведьмой, а я этого не хочу! Давай не будем делать из нашей встречи вашу Шекспировскую трагедию, выясняя, кто кому больше подходит. Тебе все равно русский выучить надо, магии подучиться, так что время у нас есть, что бы в чувствах разобраться.

— Я понял. Обидно, конечно, что ты так рационально мыслишь, я-то в себе разобрался, думаю, Если разрешишь, я попробую тебе доказать, что это любовь.

— Я не рационально мыслю. Просто так нас воспитывают. Строго. Объясняться до свадьбы — ни-ни, говорить наедине — тоже. Вон, отец с матерью. По-французски друг другу в любви признавались, прямо при бабушке. Иначе никак. Мы и то себе больше позволяем, чем положено. Но хочешь, поговорим завтра с отцом и мамой. Тогда все и обговорим. Только у тебя дороги обратной не будет!

— Только у тебя дороги обратно не будет.

— ' И не надо' — подумал Фред, и, спохватившись, повторил вслух — Не надо мне другой дороги. Мне Россия нравится, особенно потому, что ты здесь живешь, так что с удовольствием останусь. А Пфальц пусть брат возвращает, Карл. Я его перед уходом из дома это попросил. Он согласился, пообещал.

— Значит, решаешься? Хорошо, пошли к дяде Мише. Он спит и видит, как меня замуж выдать. Я ему колени вылечить обещала. Чародейством только боль могу снять, а лечить — для этого лучше ведьмовская сила подходит. И отец у него болеет, он тоже на меня надежды возлагает.

— Подожди, к какому дяде? Почему к дяде? Твоего отца же Михаилом зовут! Это его брат, что ли?

— Забыла, что ты у нас недавно. Брат, да, названный. Побратим. Знаешь, что это такое?

— Читал, очень старый обычай, у нас он еще со времен крестоносцев. Сейчас почти не проводят. Церковь против. Но все-таки, к кому пойдем?

— К Михаилу Федоровичу. Он мне его так называть разрешает. Еще с детства. Я ему, наверное, с двух лет помогала! И, как мама говорит, вперед всех распознала, что его первая невеста ему не подходит. Только еще говорить не умела, так, детскими словами объяснить пыталась. Мама и старица Марфа поняли, расследование провели, и оказалась, девица происхождения неизвестного, темного, выдавали ее за якобы найденную дочь одной боярыни. В общем, целый заговор раскрыли. Потом как-то расскажу. Пошли, попросим его сватом быть перед папенькой. Обычай соблюдем, хоть частично.

Фред слегка оторопел. Идти к царю, у которого в России власти больше, чем у дяди в Англии, и зачем, просить, что бы он сватом каким-то был? Сумасшедшее решение! Разве можно?

Но для этой девицы, кажется, преград не было. Страха перед абсолютным монархом тоже. Фред представил, как кто-то влетает к одному из Габсбургов и просит сосватать ему понравившуюся девицу, хотя, наоборот! Девица влетает к императору и просит сосватать ей понравившегося кавалера! Невозможно! Но для Анастасии, казалось, невозможного не было. Подойдя к двери царской спальни, спросила стоящих на карауле отроков, всех в белом, с топориками на плечах:

— Что, государь, еще почивает?

— Нет, встать изволил, бумаги приказал подать, читает!

— Доложите обо мне?

— Как прикажете.

Один из парней скрылся в дверях. Фред вспомнил, что они зовутся рынды, и в них берут отроков самых знатных фамилий, вроде, как у них в пажи.

Через минуту рында вышел, поклонился Насте и сказал:

— Проходите, княжна, приглашает.

— Фред, подожди, сейчас я переговорю, и тебя пригласят, а то неудобно выйдет!

Наклонилась и прошептала: — Только не сбеги со страха!

— Не дождешься, — так же шепотом ответил Фред.

Настя скрылась за дверью. Послышался негромкий разговор. Фред чувствовал, что у него начинают противно подрагивать ноги. Никогда не боялся, а сейчас вдруг стало страшно. Замахнулся на одну из самых знатных, богатых и желанных невест России. Это в его-то положении! Вдруг дверь распахнулась, и Настя впустила его в комнату государя. Это была небольшая комнатка перед спальней, где было удобно почитать перед сном, посидеть, подумать, поговорить с другом Мишей. Фред растерялся, кланяться в русском костюме на европейский манер было смешно, поэтому он просто поклонился в пояс, как он часто видел, кланялись царю другие.

— Ого, совсем наш парень, и уже не приседает, как скоморох, научился! Так, расскажи мне, что решил дальше делать? Пока ясно, язык учишь и княжеских сыновей своим языками владеть обучаешь. А дальше что? Ты имей в виду. Настя мне как родная, так что увезти я ее в вашу Европу не дам. И обижать не позволю. Рассказывай.

— Мы как-то с князем говорили, он сам предложил мне в посольском приказе толмачом поработать, пока ко мне приглядываются.

— Не обижаешься? Толмач должность маленькая.

— Так там, на больших постах, наверняка проверенные люди, которых вы многие годы знаете, а я пару месяцев всего, как в России.

Разговор шел через Настю.

— А если, например, предложат тебе в Англии место короля?

— Так это же невозможно, Ваше Величество, я же утонул. Если предложат, то брату, Карлу-Людвигу. И, потом, отец так все испортил, что о нашем семействе если и вспомнят, то только что бы поплеваться.

— Так, садись, и давай об этом поподробнее! Интересно.

— Дед весь 24 год сильно болел, и летом вызвал мать со старшими сыновьями в Лондон. Мне уже было почти 11 лет, кое-что соображал. Он уже почти не выходил из своих комнат, так что встречал нашу семью Бэкингем. Он очень учтиво встретил мать, но отец держался надменно, что явно ему не понравилось. Мать сразу прошла к отцу, взяла только меня. Он поговорил с ней, потом со мной, расспрашивал, что я учу, что-то спросил по истории Англии, вроде остался доволен, потом меня отослали и он долго беседовал с матерью. А меня перехватил Бэкингем. Я уже был предупрежден о роли этого человека, и мы с ним спокойно поговорили. Кстати, разговор шел о роли Первого министра, о моей привязанности к отцу. Как я понял, после того, как я не выказал большой привязанности, на меня стали смотреть с большим интересом. Говорили и о вере. Потом подошел отец и буквально уволок меня в наши комнаты, выругал, что я внук короля, и мне не следует якшаться с разными темными личностями. По-видимому, об этом его выговоре донесли кому следует. Потому, что отношения отца с Бэкингемом совсем испортились. Они не могли ни минуты находиться в одной комнате, что бы не наговорить друг другу гадостей. Потом был большой прием, на котором нас представили двору, и моему брату Руперту дед дал титул герцога Камберленда, который давался родственникам короля, не имеющим прямых прав на престол. Я тихо тогда, перед концом приема спросил у деда, почему он дал титул Руперту, но ни мне, ни Карлу. Он тогда потрепал меня по плечу, и сказал, что, если мать примет правильное решение, то у него для меня есть более важный титул, чем Камберленд. Потом мы уехали в Гаагу. Тогда у отца с матерью сильно ухудшились отношения, и они часто запирались и спорили. И однажды, после тренировки по верховой езде, я сильно устал, замерз, и прилег на диванчик в гостиной, перед камином. Он стоял спинкой к основному помещению. Я уже начал дремать в тепле, как вошли отец и мать. Они продолжали спор, начатый уже давно. Оказывается, дед сделал предложение матери: он объявляет наследницей ее, меня принцем Уэльским, оказывается, я ему понравился, но с условием, что отец не будет именоваться королем-консорт, а останется частным лицом. Мужем королевы, без какого-то влияния на управление страной. Отец резко возражал, возмущался, заявлял, что потребует развод, заберет детей, в общем, была безобразная сцена. Развод для матери означал конец всех возмржностей. Она раз за разом пыталась убедить отца, что своим поведением он перечеркивает все будущее детей, которые и так лишены положенного им по рождению положения. И не мешать им получить прекрасное будущее, которое открывается перед ними — их родительский долг. Всего-то ему нужно чуть умерить свою гордыню. И если бы он с самого начала не стал оскорблять Бэкингема, а попробовал бы войти тому в доверие, то ей не поставили бы таких условий. Отец стал оскорблять мать, говоря, что ее привлекает не корона Англии, а первый министр, и что он не будет удивлен, что ребенок, которого она носит, не от него. В итоге, мать дала ему пощечину, и он выскочил из гостиной, ругаясь. А она пошла к камину, и тут обнаружила меня. На мое удивление, ругаться не стала, спросила, все ли я слышал и понял. Я только спросил, правда ли, что я мог стать принцем Уэльским, а она королевой? Она подтвердила. И сказала, что все дело в отце. Который вначале нахамил Первому министру деда, а потом закусил удила и стал требовать титул короля-консорта. Она и я Бэкингема вполне устраивали, а вот отец, нет. Он вообще хотел запретить ему въезжать в Англию, но потом опомнился, понимая, что отсутствие мужа плохо скажется на положении матери. Сторонники Карла мигом станут искать на нее компромат, что бы разрушить ее репутацию. Только присутствие мужа сделает ее защищенной. Кончилось тем, что мы с ней сидели в обнимку и вместе рыдали, чувствуя, как ускользает от нас радужное будущее. Поэтому я и взвился, когда отец стал пытаться навязать мне этот брак, мотивируя это тем, что надо дать матери достойное положение, соответствующее ее происхождению. Я напомнил ему, что он мог помочь ей получить титул королевы, не какой-то зачуханной Чехии, а одной из самых сильных держав Европы. А теперь он что-то требует от меня, лишив меня титула наследника трона Англии, из-за дурной гордости!