— Михаил — спросил Филарет, — пока едем, спросить хочу. Ты с Мишей общаешься?

— Общаемся. Он еще и кум теперь мой. Старшего сына крестил. А государыня Марфа — второго. Двойню мне Аннушка родила, пока я в Столбове был. Делагарди шантажировал.

— Тогда скажи мне Миша, почему Михаил еще не женат? Он что, не понимает, наследник ему, как воздух нужен?

Михаил вздохнул. Надо рассказать Филарету историю несостоявшейся невесты. Пусть меры к сыну примет!

— Понимаете, Ваше Святейшество, тут и доля моей вины есть. Когда мы под Тихвиным скрывались, у боярыни Воеводиной и ее внучки, ему очень эта внучка понравилась. А женился на ней я! Нельзя было Мише на ней жениться!

— Почему?

— Ведьма она белая, очень сильная, и не инициирована была. А при инициации столько энергии выделяется, простого человека она бы просто убила, не выдержал бы никто. Даже я, при своей силе еле справился. Да и выбрала она из нас двоих меня. Она так Михаилу прямо и сказала. Так вот, к чему это. Мать Михаилу смотр невест устроила. Он попросил меня поддержать его. Инокиня Марфа ему невесту присмотрела, да ошиблась. Темненькую подобрала, а Михаил темных терпеть не может. Но это еще не все! Смотрим мы на невест, а там копия моей Анны стоит! Вот ее он и выбрал.

Рассказал дальше Михаил все без утайки, и как Салтыков младший девицу присмотрел, на Анну похожую, знал о первом чувстве Михаила, и как провели они расследование, откуда копия Анны появилась, и о сомнительном происхождении невесты. И об Анином предостережении насчет еды, и о том, что не прислушалась девушка, довела себя до разлива желчи. И как воспользовалась этим Марфа и девицу отослала. И о родне, девицу признавшей, в ближний круг Марины Мнишек в прошлом входящей. И то, что, похоже, Михаил к ней все еще чувства питает, и на что-то надеется, но права Марфа, нельзя на такой жениться. Потом наследника могут незаконным объявить.

Филарет задумался.

— Салтыковы, говоришь? Жадная семейка! Ничего, разберемся, и Мише можно более подходящую невесту подобрать. Королевских кровей!

— К башкирам зачем ездил?

— Хворь легочную лечить. Второй раз уже.

— Сам-то, как умудрился бедняцкую болячку подцепить?

— Да в Европе этой просвещенной. Там она всех подряд косит. И бедных, и богатых. Скученно живут, грязно. Ни нужников, каких следует, ни бань. Все дела в поганый горшок, который ночной вазой обзывают. Нашли вазу! А потом ее содержимое из окна выплескивают, хорошо, если не на прохожего! Я тогда и оценил, зачем они такой блин с тульей на голову надевают. Шляпу дешевле сменить, если из горшка поганого окатили. Баню только в Риге нашел. И то, срам один. Общая, и для мужиков и для баб и девок. У нас раньше тоже так мылись, но теперь только в семьях иногда. А там все вместе. На чужих жен пялятся. Если есть на что. Так вот, зацепил, видно, болячку в Европе. Там даже коровы болеют, молоко у них заразное, парное пить нельзя, только кипяченое. Но знать она о себе не давала, пока в яме с водой под Псковом в октябре почти двое суток не провалялся. Вот, тогда и вспыхнула.

— Под Псковом со шведами оказался?

— Да, нельзя было дать Псков взять. Густав-Август тогда загордился бы, и долго бы еще мира не заключал, да требовал бы и Псков, и Новгород себе! А так два штурма сорвались, вот и убрался к себе, как пес побитый.

— В яме от пожара в шведском лагере прятался?

— Да, перемудрил слегка. Все придумывал, как и порох поджечь, и самому при короле остаться. Знал бы, что шведы склад с провиантом рядом с пороховым разместят, по-другому бы действовал. Просто ударил бы огнем по складу, издалека, и все. Пожар бы все следы скрыл. А так, что бы следа магического не оставлять, тленом по лафету пушки ударил. Она и покатилась прямо на склад, запал-то уже подожжен был. Заклинание тлена много силы забирает. Огонь меньше. Вот, на то, что бы от огня спастись, сил хватило, а на то, что бы из ямы вылезти, нет. Бабы из Пскова спасли, вытянули. Пришлось такую хорошую личину шотландца убивать! Иначе никак. Замерз, силу растратил, она у магов тоже болезнь гасит, вот болячка и началась.

— Подожди, я так понял, что это ты лагерь у шведов пожег?

— Я.

— Силен. Таких чародеев беречь надо, а не на каждую прореху кидать. Расточительство это. Москву тоже оборонял?

— Не пришлось. Меня на юг послали, крепости от Сагайдачного укрепить, да поздно. Быстро, гадюка, шел. Елец обманом взял, Лебедянь воевода бросил, сбежал, отдал город на разграбление, а Даньков отстроить еще не успели до конца. Воевода его приказал всем в Михайлов уходить, да налетели на них в степи казачки, порубили почти всех, обоз с припасом захватили. С порохом, да свинцом. Я только в Михайлов успел, вовремя! Воевода там уже приготовился из города бежать, речь держал, ну, я его из города со сторонниками и выгнал. На десять дней гетмана задержали. Если бы князь Пожарский не заболел, Сагайдачный бы Оку не пересек. Волконский послабее будет, нет у него авторитета у казаков. Вот и не выдержал, отступил! Ну а я Михайлов на дядю оставил, и стал мелкие казачьи шайки разгонять, что деревушки и городки в округе разоряли. Октябрь, холодно, вот болячка снова и выскочила. Анна подлечила, и снова к Башкирам поехал. Хорошо у них, привольно. Отдохнул и поздоровел. А вот сейчас опять сорвался.

— Хорошо, раз разговор такой пошел, расскажи-ка мне, кто из Ксениной родни около Миши устроился!

— Неудобно как-то, подумаете еще, что я счеты свожу.

— Так, неудобно портки через голову одевать, давай подробнее, с кем у тебя счеты старые.

— Салтыковы. Младшая ветвь. Борис да Михаил. Пытались меня обвинить, что это я Михаила в Тихвин направил, со шведами в сговоре был. Меня тогда в Лебедянь и услали, спрятали. Шереметьев меня в Европу планировал отправить. Хотя, опыт в Лебедяни хороший получил, не будь его, не отстоял бы Михайлов. Борис и Михаил, они слишком до власти охочие. Остальные поспокойнее будут Местечко получили и сидят себе тихо. Ну, матушка их, Евкиния, она много воды намутила с самозваной Хлоповой. А многие очень даже полезные. Шереметьев, Федор, он почти всю военную власть и посольский приказ на себе тащит, Черкасские тож, хотя, это же ваши родственники.

— А что с воеводами-предателями сделали, наказали как?

— Наверное, в дальние остроги воеводами сослали, за Камень.

— За предательство казнить положено!

— Миша добрый, он еще никому смертную казнь не подписал. За это время казнили по приговору Думы, да Собора, только Заруцкого, да Воренка. Маринка Мнишек как-то тайно померла, или помогли. Марфа против казни дитя малого протестовала, но ее не послушали, а Михаилу и не доложили. Знали, что он против был бы. Да и слаб он был тогда. Только год, как на царство венчался. Сейчас уже вполне освоился.

— Спасибо. Ничего, все пока не страшно. Молодец, Мишка, удержал страну на грани. Теперь возрождать ее будем!

Так, за разговорами даже не заметили остановку для смены лошадей. Ехали довольно быстро. К вечеру остановились на ночевку в Можайске. Молебен благодарственный отслужили. Михаил совсем оправился. Местный воевода показал гостям, как обороняли Можайск от войск Владислава. Вечером ужин праздничный накрыли, благо день был не постный. Впрочем, Филарет задерживаться не стал, быстро ушел в отведенные ему покои, отдыхать Симеона отпустил побыть с братом. Михаил наелся, почувствовал себя совсем хорошо. И тоже решил идти отдыхать. Оказалось, его поселили в одних покоях с Филаретом, вместе с братом. На выходе из зала к нему подошел Шереметьев, спросил о самочувствии. Извинился, что не подошел там, в месте обмена, но поляки что-то забегали, он принимал меры на случай нападения. Михаил заверил, что у него уже все хорошо, завтра верхом поедет. Но наутро Филарет приказал снова сесть рядом с ним, разговор затеял. Все о Мише выспрашивал. Все-таки 8 с лишним лет не виделся. Михаил выехал из Москвы, не терпелось увидеть отца. Обе процессии встретились около моста через речушку Пресню, встреча была трогательная. Отец и сын обменялись земными поклонами, потом обнялись. Миша прослезился. Потом вместе, в царском возке поехали в Москву. Звонили колокола, встречая возвращенного России патриарха. Михаил простился с братом, тому надо было быть рядом с патроном. Обещал приехать, повидаться с родителями, как только сможет. Миша приметил отца в сопровождении братьев и подъехал к семье.