— Опять выкладывался, Мишка? Обещал же беречься! — недовольно заметил отец

— Берегся, как мог.

— Вижу, как мог. Зеленый весь!

— Поляки плохое задумывали. Яд медленный Филарету за обедом дать. Надо было срочно его оттуда вытаскивать.

— Значит, вытащил. Хорошо, сейчас домой поезжай. Пусть Анна посмотрит, не навредил ли себе. Я так понимаю, Филарет знает, кто его вытянул. Так что претензий не будет.

— Хорошо, отец, поеду. — Михаил развернул коня к дому. Все равно, сейчас будут родственные встречи. Мише не до друзей будет.

На подворье Муромских отдал коня подбежавшим холопам, сам прошел во флигель, где жил, когда болен был. Испугал его отец, что выглядит еще плохо. Вчера с Симеоном допоздна проговорили, спал мало, поэтому, видимо, и зеленый. Надо выспаться, что бы Анну не пугать. Кровать в горнице застеленная стояла, он разделся, лег и сразу заснул. Проснулся от прикосновения к волосам. Сквозь сон услышал:

— Миша, лад мой, когда же ты научишься себя жалеть, не сжигать усилиями непосильными! Мы же с тобой, как муж с женой только и прожили, что прошлую зиму, да и то, половину ты болен был. И теперь, опять не бережешься. Изведешь себя, доконает тебя болячка легочная, а у тебя двое сыновей, кто их растить будет? Мальчишкам мужская рука нужна, а не бабья юбка!

— Это смотря какая юбка, твоя так нормально подойдет, глупостям не научишь и неженками не вырастишь!

И тут получил подзатыльник, увесистый такой. Ручка у жены было крепкая.

— Это что ты сказать хочешь? Значит, беречься не будешь, мальчишек на меня бросишь?! Зачем тебе это все, Миша? Неужели все еще мало сделал? Ты вспомни, Лебедянь отстоял, планы Заруцкого разрушил. Пол-Европы проехал, болячку смертельную зацепил. Потом Литва, потом король шведский, с Пскова осаду, считай, в одиночку снял. Потом мир Столбовский, потом Михайлов, опять болячке волю дал, потом обмен этот. Силу истратил почти под ноль, а ведь она хворь твою сдерживает. Нет, я понимаю, время сейчас такое, но нельзя же так себе жилы рвать. Живут же люди другие, тихо, спокойно, детей растят. Давай и мы хоть пяток годочков спокойно проживем. Вон, имение Воеводиных отстроили, надо освятить и въезжать, не все же твоих родителей стеснять будем! И мне хочется своим домом пожить. Нет, с твоей семьей мы дружно живем, меня хорошо принимают, но каждой бабе хочется свой угол иметь, в своем доме полной хозяйкой пожить!

— Что же, я не против. Давай попробуем. Пока торжества по поводу интронизации Филарета не начались, пригласим клир, освятим усадьбу, переедем. А если опять куда с поручением пошлют, откажусь, возьму и священником заделаюсь! Латынь знаю, греческий опять же, церковь на свои деньги выстроим, вон, хоть в Устюжине, хоть в Рыбежке, и будем жить — я поп, ты попадья. Всего-то забот, что службы отправлять!

— Смеешься! Какой из тебя поп!

— А что? Жизнь размеренная, усилий много не требует, да еще народу для большей веры чудеса являть буду, что бы чародейство не позабыть!

— Да ну тебя, Мишка! Я не то в виду имела. И в Устюжине тебе жить вредно. Холодно и сыро. Кругом болота ржавые!

— Аня, знаешь, в башкирии одна шаманка старая рассказала мне причту. Послушай:

' Однажды молодой беркут. Беркут это такой орел, я одного Михаилу в подарок привез, для охоты. Так вот, молодой беркут, встретил старого, седого ворона. Беркуты воронов не трогают, поэтому тот не испугался. Молодой беркут и спрашивает старого ворона: — скажи мне, мудрый старец, почему ты, совсем не большая птица, живешь 100 лет, в то и больше, а мы, орлы, крупные, сильные, живем только 30 лет и три года, и то не всегда?

— Потому, — ответил старый ворон — что вы, что бы найти обед летаете целый день, а потом хватаете свою добычу, вступаете с ней в бой, берете вверх, убиваете, и только потом едите! А мы, вороны, тоже летаем, находим павшее животное, спокойно спускаемся и тихо клюем то же мясо. Не все ли равно, как его хозяин умер — в борьбе, или от старости. Но усилий не тратим, силу бережем.

Подумал молодой беркут и решил — а ведь прав ворон, мясо, оно мясом все равно будет! А жить буду дольше! Вот полетел он вместе с вороном, нашли тушу павшего коня, ворон сел, клюет, глаза от удовольствия прикрывает. Орел клюнул раз, выплюнул, крылья расправил и говорит: — спасибо за науку, старый ворон, теперь я понял, что лучше прожить 30 лет и 3 года, но все время есть теплое, еще трепещущее мясо убитой мной дичи, чем 100 лет клевать мертвечину. Поднялся в небо и улетел.

— Познавательно. Значит, мертвечину клевать не хочешь, так я понимаю?

— Не могу, Аня. Таким уж уродился. Но ближайшее время поберегусь. Постараюсь никуда не нестись, никого не выручать. Михаил при отце будет, так что передышку получу. Ты посмотри, не появилось ли новых болячек. Детей все же увидеть хочется!

Анна поводила руками, прислушалась к ощущениям.

— Пока спокойно все. Но имей ввиду, то, что я твои болячки подавила, бесследно не прошло. Легкие в этом месте изменяются. Вспомни, я ведь не могу вылечить твоего тезку. Только облегчить болезнь. Именно потому, что то, из чего сделаны его сердце и суставы уже изменены. Я могу подавить вспышку болезни, но не сделать орган новым. Так и с твоими легкими. Новыми они не становятся. С каждой вспыхнувшей болячкой исчезает кусочек здоровой ткани легкого. И чем чаще они вспыхивают, тем быстрее твои легкие станут непригодными для дыхания. Понимаешь, чем это грозит? Пока ты этого не замечаешь, но еще пара воспалений и ты уже почувствуешь одышку. Миша, тебе еще нет 25-ти лет! Ты только первую половину жизни прожил. Поберегись, пожалуйста!

— Поберегусь, обещаю!

Что же, за этим последовали объятия и поцелуи. Они только успели оторваться друг от друга и отдышаться, как дверь, не закрытая на щеколду распахнулась, и с возгласом:

— Михаил! — В спальню ввалился князь Константин. Простоволосая Анна пискнула и спряталась под одеяло.

— Михаил! — повторил шокированный князь, — ты что, опять с бабой? А если до Анны дойдет?

— Уже дошло! — Анна высунула нос из-под одеяла — ужо я его, изменщика! И вас тоже, батюшка, что бы не врывались в спальню к супругам, встречу после разлуки празднующим!

— Анна! Прости старого дурака. Я уж было подумал, что Мишка за старое взялся!

— А вот и не прощу. Мало того, что сына гуленой считаете, так еще и меня обижаете!

— Я же тебя защитить хотел!

— Хотели, но обидели. Сочли, что от меня муж отвернуться может, на другую глаз положить. Так вот, не бывать этому. Ведьма я, или не ведьма!

— Ну, простите, простите меня оба! Только подниматься вам пора. Михаил обоих к себе зовет, разговор у него к тебе, Миша, а тебя, Анна просит отца проверить, не навредили ли ему в плену! Так что собирайтесь, перекусите чем-нибудь, и поедем в Кремль.

Михаил встретил побратима восторженно.

— Миша! Ты опять меня выручил! Заставил поляков отца обменять!

— Стараюсь быть полезным, великий государь! — скромно поклонился Михаил тезке.

— Не обижай, какой я тебе великий государь, брат мой названный! Или уже другом не считаешь?

— Другом был, другом и остаюсь, только помню, что нельзя нашу дружбу так явно всем показывать, а то снова завистники найдутся. Осторожнее надо быть. Хотя бы внешне.

— Понял. Внешне, да. Пойдем, поговорим без свидетелей! И хочу тебя попросить, разреши Анне отца посмотреть, не навредили ли ему чем-то поляки!

— Хотели, не успели. Поэтому и пришлось срочно заставить их обмен совершить! Наверное, до конца и не поняли, почему вдруг тянули, тянули, да вдруг согласились! Но, честно скажу, больше такое внушение, наверное, использовать не смогу. Слишком много сил берет. Так что, если захочешь, что бы какая-то королевна выйти за тебя замуж вдруг захотела, то я не возьмусь, только если ты в нее без памяти влюбишься!

— Мне влюбиться, видимо, не судьба. Ничего хорошего из этого не выходит. Но отец приехал, он, я надеюсь, порядок наведет! Я ему уже пожаловался на историю с невестой, обещал разобраться!