И более того, со временем он выключал противников из игры. Посреди боя Севатар использовал странное волшебство другого мира: его меч начал оставлять в воздухе медленно тающие следы, которые наносили урон точно так же, как и меч. Использование такого своеобразного эффекта позволило Севатару ограничить перемещения Освальда, вследствие чего он потерял еще одну жизнь из-за мощного удара от Ранфа. Удивительно, но оказалось, что он может включать свою способность по желанию, так как его тело не воскресло сразу, а сначала упало на землю, что удивило всех, кто был в зале и следил за сражением. Там, на полу, он ожил и коварным ударом меча срубил Севатару стопу, начисто выключая того из сражения.
Тут вступила Лира. Как оказалось, она вдохнула ингалятор с духом-кошкой, отчего стала эдакой кисой-оборотнем, с повышенной ловкостью и проворностью. Послушавшись моих распоряжений, девушка занялась тем, что стала вытаскивать раненых, и вторым стал Севатар – первым был Саул, к которому ведьмочка вернулась еще раньше.
А как только ведьма оттащила в сторону Севатара, в бой вступил и я. Решив больше не играть в героев и благородство, я вероломно налетел на него сзади, оборвав атаку по и без того израненному Эду. Я схватил его за плечо, развернул и одним ударом выбил у него из рук оружие. И мне очень повезло, что на него налетели и остальные, вынуждая Освальда переключить свои костяные лезвия на них, а не на меня. И вот сейчас, наконец-то, мы были на моем поле. Кулаки против кулаков.
Тут я уже был на высоте. За счет жесткой чешуи на кулаках я не чувствовал боли от своих ударов, а вот мои было блокировать уже сложнее. Да, у него была броня, но все же мрак – это не сталь. Если размахнуться посильнее, можно было пробить доспехи, пустив по ним сетку трещин. Я снова вошел в контактный бой, буквально терся об Освальда, награждая его тычками и пинками, хватался за любые выступы на броне, старался трепать его из стороны в сторону, и даже не замечал, как очень зло и больно прилетает мне. Освальд оказался хорош и в кулачном бою, он замечательно держал удар, а за счет пинков по опорным ногам он часто сбивал мне ритм и баланс, из-за чего мои удары становились слабее и гораздо менее точными. Ну и еще я при всем желании не мог атаковать в полную силу: сломанные пальцы все же при каждом ударе громко заявляли о себе.
Я до сих пор не знаю, как Освальду удалось в тот момент изменить ситуацию. Вот мы месимся на кулаках, пока он лезвиями отбивается от Авеля, Ранфа, Эда и Илквалки, а вот уже я получаю тычок двумя пальцами в пробитое плечо, в глазах все меркнет от боли, и тут я лечу прочь, сбитый с ног чудовищной силы пинком. Следом из руки Освальда вновь вырывался капля стали, принимая форму широкого ножа, от следующего удара прочь отступает Авель, зажимая глубокую рану на животе. Потом был Эдвин, которому он метким выпадом срубил кисть левой руки. Еще несколько ударов, и Ранф тоже отступил из-за невероятного количества порезов, нанесенных костяными клинками. Потом Освальд накинулся на Илквалки, и начал просто давить его с помощью волшебства Инферно. Вспышки, отсветы, искры, испепеления, спицы плазмы – он обрушил на отца Лиры все, чередуя это с ударами ножом и десятками сыплющихся выпадов лезвиями. Самое жуткое было то, что Ансельму даже не мог помочь его почти совершенный водяной кокон, в который он ушел ради защиты. Огромное количество пылающей Мощи, даже несмотря на свою внешнюю неэффективность, быстро нагревала воду защитного кокона, а костяным лезвиям эта вода оказалась такой себе преградой.
Особо мощной вспышкой пламени Освальд окончательно перегрел воду, чем заставил Ансельма развеять водяной покров, и уже было накинулся на ставшего на мгновение беззащитным Илквалки, как вдруг… передумал. Он наградил его таким же пинком, как и меня, отбросив его в сторону, после чего направился в сторону Эда.
Медлить было нельзя. Я знал, что сейчас применение этого эффекта граничило с самоубийством, но другого выхода я не видел. Напрягая остатки своих сил, я выбрал небольшую область, в которую Освальд даже полностью не входил. В любом случае, мне должно было хватить груди и головы. Так я подумал. После чего насильно включил реверс, вызвав у Лиры в другом конце зала сдавленный вскрик, и применил обратное волшебство. Пламя на моем большом пальце просуществовало две секунды, и внешне оно было неотличимо от пламени зажигалки. Именно столько тепла было в той области. Голова и грудь Освальда покрылись инеем, а сам он замер. Но не упал.
А спустя три долгие секунды он вспыхнул пламенем, размораживая самого себя. Единственным утешением для меня служили блеснувшие бирюзой глаза.
Освальд подарил мне долгий задумчивый взгляд, после чего шагнул к обескровленному Эду и поднял того за шею. Выглядел мой лучший друг жутко – с черно-фиолетовыми трещинами по телу, правая половина тела кровоточила из разрывов сосудов, а из культи левой кисти на пол струйкой бежала кровь. И все равно он не сдался – он начал дергаться, вырываться, и несколько раз даже пнул его. И все же он настолько сильно ослаб, что его пинки не смогли даже пошатнуть главу Тысячи Глаз.
— Я хочу, чтобы вы поняли, что все бесполезно. Я перебил вас всех в одиночку. Ну, почти перебил, – позволил себе улыбку Освальд, – Думаю, я дам вам прочувствовать это отчаяние. Поверьте, господа, мне на слово – я сожру души каждого, кто находится в этом зале. И начну с тебя, какофонист.
Освальд снова распахнул рот и приблизил свое лицо к лицу Эдвина. Я хотел сделать хоть что-то, буквально хоть что-то, но тело отказалось меня слушать, а при попытке применить хоть какой-то эффект организм буквально взорвался болью. Я больше не мог применять волшебство, а мышцы просто отказывались двигаться. Черная чешуя начала осыпаться с меня, а кости со щелчками менять мой облик на человеческий. Я вышел из игры, и все, что я мог делать – это смотреть, как высасывают душу Эда.
Освальд начал глубоко вдыхать через широко открытый рот, и из глаз Эда вылетел светящийся черно-фиолетовым огнем шарик. Он тут же попал червивому в рот, тот его с наслаждением глотнул, после чего отбросил вздрогнувшего всем телом Эда.
Мы все смотрели на Освальда, который стоял, оглядывая полумертвых нас, с лицом превосходства. И каждый из нас заметил, как он внезапно начал меняться в лице и прокашлялся. Потом он нахмурился и еще раз откашлялся. Потом он просто зашелся в безостановочном кашле, а из его рта почти сразу начали вылетать капли крови.
За громогласным кашлем мы даже не сразу услышали, как облегченно смеется Эдвин:
— Ха-ха-ха-ха! Подумать только! Десяток лет на эксперименты, добычу сведений и километровые расчеты! Да я ведь ради этого начал учить матемагию. А всего-то! Всего-то надо было выступить против главы самого жуткого ордена червивых! А-ха-ха-ха! Так тебе, утырок гребаный! – заходился в смехоподобном кашле Эдвин, который, внезапно, стал выглядеть гораздо здоровее, – Прожуй хорошенько, мразь, ей нравилось, когда я ее оскорбляю, так что, думаю, ей понравится и это. Как тебе на вкус Девятая нота, а, сука?
Эдвин ненадолго замолчал, явно наслаждаясь зрелищем, как посиневший Освальд упал на колени, а по всему его телу открывались маленькие кровотечения.
— Так его, Девятая. Прижми его напоследок, – улыбнулся он.
Внезапно Освальду стало еще хуже. Вены на поверхности его кожи, видневшейся через проломы в броне, начали лопаться, а шрам через все тело разошелся полностью. Под червивым быстро начала накапливаться целая лужа крови, и что действительно удовлетворяло, так это то, что кровотечений быстро становилось больше. Уже спустя пяток секунд кровь лилась уже и из носа, и из глаз, и из ушей, и из десятка настоящих порезов. Еще несколько ударов сердца, и мы могли наблюдать, как кожа Освальда, там, где она была открыта, начала вспухать огромными прыщами и с хлопками разрываться, выпуская наружу фонтанчики крови. В этот момент его глаза впервые вспыхнули бирюзовым.
— Это шанс! – подал голос Авель, – Он именно что дестабилизирован! Атаковать надо сейчас!
