— Да бьет нормально, и хватит с этого пойла. Не на балу, чай, – простодушно отозвалась Энна, беря бутыль уже у меня.

— А ты много на балах бывала? – снова Гоб. Вроде Гоб, а переспрашивать как-то и неприлично. Гоб же?

— А то, – отозвалась Энна и сделала совершенно мужицкий глоток из бутылки, – Бла-ародные мы. Были.

— А знаешь, Эд? – мне вдруг подумалось, что самое время для этого странного вопроса, – Вот все никак не могу спросить. Вот у тебя есть Табакерка. Это почему?

— Да мне ключ в табакерке дали, положить некуда было. Как нормальную шкатулку нашел, так уж, почитай, года два прошло. Прижилось.

— А Костер почему? – спросил я его про его оружие. Действительно, осс колотил не хуже, чем Ансельм меня об пол. Кто-то протянул мне бутыль, я сделал еще глоток и, тихо выругавшись, передал ее Лире.

А вот Эд чет притих, и улыбка сползла с лица. Он немного помолчал. Бутыль дошла до него, и он не просто сделал глоток, а почти ополовинил остатки.

— В честь дня, когда я понял, что война – не все, что есть в жизни, – наконец ответил он.

Он, словно проснувшись, посмотрел на меня, потом на Лиру, потом взглянул в глаза преданно смотрящей на него Гиз. Приобняв девушку, он продолжил:

— Тогда тоже была Розовая ночь. Было это давненько, лет одиннадцать назад, что ли… Битва Девятнадцати королей гремела по всей центральной Ирмии… Хах, впервые произношу это слово, лет эдак за пять, наверное… Теперь это просто Горелые земли. Вот. Мы тогда еще были Роковой музыкой. Полный сбор, сонитисты всех мастей, преданные слуги Артабаса, с малолетства взращенные в специальном лагере, в горах Ехонты. Человек восемьдесят нас было, и армейская часть артабасцев, человек в полтысячи, наверное. Сейчас я понимаю, что нас просто послали на смерть. Тогда мне просто казалось странным, что я, как класс «Клык», должен сражаться на передовой, но уж что имеем. Из-за моего класса я редко взаимодействовал с нашими, я там всего человек пять тогда знал, и еще десятерых просто в глаза видел. И вот сидим мы, готовимся. Как раз должны были выйти на укрепленный гуррами город. Кто бы знал, что тогда там уже не было их, а дрались моннгу с варага. Неуютно мне было тогда. Слишком много людей. А я такое не особо любил, нервничал сильно, хвостом, как ребенок, мотылял. И подходит ко мне девушка. Лица уж не помню, но вот что звали ее Альмия, запомнил на всю жизнь, – невесело и тихо фыркнул он, сразу давая понять, где Альмия сейчас, – Она говорит мне, мол, чего я такой напряженный. А мне тогда кто-то впервые осс подсунул, до этого и не пил ни разу. Сидел как в логове цвергов, только прибуханный немного. Альмия говорит, мол, расслабься, все тут такие же. Спросила меня про музу, а я про ее. Повезло ей, подумал я тогда. У меня внутри девятая нота сидит, а у нее шестая. Знать бы, была бы у нее самой хотя бы седьмая, как бы все обернулось тогда, – Эд прервался на еще один глоток, – Она спросила, что у меня есть. Я сказал, что осс и оружие. Она спросила, почему я говорю «оружие», а не дал ему имя. А мне тогда казалось это глупым. Ну какое имя? Еще бы каждому своему револьверу или, там, сапогам имя давать. Альмия подсела ко мне и попросила поиграть. Я так удивился, спросил ее, на чем еще. А она говорит, что на своем оружии. Ну…

Эд отпустил Гиз и, перегнувшись, достал откуда-то из-за бревна свой Костер, в его привычном массивном кофре. Одно движение, и он вынул из ножен клинок из сплетенных, подрагивающих струн. Плавным движением (и с секундным звоном резонанса) он отрезал от бревна клиновидный кусок, причем с такой легкостью, будто в руках он держал бритву, а сидел он на теплом сливочном масле. Взяв клинок в одну руку, а клин в другую, он примерился и всадил кончик лезвия в дерево, немного его обезопасив. Потом Эд зажал клин под мышкой, положил правую руку на струны меча, а левой взялся на сплетенные на рукояти струны.

— Ну и я сыграл.

Над лагерем пронеслась неожиданно залихватская, бодрая мелодия, будто бы сочащаяся чистой радостью и весельем. Исполнение было такое, что казалось, что луны ненадолго уступили место солнцу.

— Сыграл так, как ни разу до этого. Сделать это было проще простого, ведь я до этого никогда не играл, – захохотал Эдвин, но я видел, как из его зажмуренных от смеха глаз потекла одинокая слеза. А Эдвин не переставал играть, перекрикивая свою же музыку: – А Альмия рассмеялась, и сказала, что сонитисту нельзя так плохо играть. И она, знаете? Знаете что? Она достала свой клавишный инструмент! Да клавишники вообще не должны воевать! Микроскопическое пианино, чуть длиннее винтовки, и толщиной с гримуар. И поддержала! Она пела вместе со мной! И знаете, знаете? Она тоже ужасно играла! И хвост у самой дергался как у бродяжки на рынке!

Внезапно его мелодия оборвалась. Эдвин посмотрел мне в глаза.

— Потому и Костер, Джас. В честь того костра, около которого я понял, что могу не только убивать. С тех пор, дорогой друг, я бывал на десятках Розовых ночей, но ни одна не была такой веселой, как тогда. А суть Розовой ночи в этом, друг мой, суть в этом! Забудем о смерти, потому что, может, и живем-то последний день! За тебя, Альмия!

И он снова заиграл, заиграл так, что, казалось, вокруг него заколосилась трава.

А Розовая ночь продолжалась.

Волшебник из числа Теплого пепла вскинул руки и выпустил в стену еще одну пронзительно-яркую искру, которая, казалось, выжигала след аж на сетчатке. Достигнув стены второй линии укреплений, искра оглушительно взорвалась.

Мы сидели за стенами, воздвигнутыми волшебниками-солнечниками уже за первой линии обороны. Сидели, скрючившись и почти не отстреливаясь – настолько плотный огонь по нам вели защитники второй линии. Пули свистели почти постоянно, врезаясь в стену из дикого камня и поднимая фонтанчики пыли у нас за спинами. Лишь некоторые волшебники рисковали подняться и выпустить очередной серьезный заряд по стенам в надежде их пробить. Пока не выходило.

Подготовка к этому моменту отняла немало сил. Дворец был расположен и построен весьма умело – на предгорьях, с тыла защищённый утесами и скальными выступами, он, казалось, сам вырастал из скалы. Массивное здание с несколькими неожиданно тонкими и изящными шпилями было окружено тремя линиями стен. Даже до первых стен дойти было бы очень проблематично – дворец располагался совсем рядом с городом под названием Цирр, достаточно немаленьким населенным пунктом, который и сам по себе имел стены, упирающиеся в утесы. В общем, отличное место для обороны.

Силами Трехлапой вороны взять стены Цирра было бы, конечно, возможно, но до первой линии стен дворца мы бы уже дошли истощенными и израненными, так как надо было бы пройти через весь немаленький город, где Тысяча глаз обязательно навязала бы нам городские бои. Собственно, она и навязала, только не нам.

Рано утром Ранф улетел на встречу с Эйвором и его воинством Черведавов, что уже вторглось в Красное Княжество и даже успело взять несколько мелких городков, отбив их у Тысячи. Мы же все выдвинулись сразу к Цирру, где мы без особых проблем затаились в лесу неподалеку от города. Мне повезло быть на самой опушке, откуда открывался вид на город. Мы были свидетелями, как на расстоянии километра от городских стен открылся Разлом, причем он был очень странным. Прежде виденные мной Разломы были больше в высоту, этот же был намного шире по сравнению с собственной высотой. В общем, Ранф открыл ворота.

Зрелище того, как из клубящейся тьмы Червивого дна выходят ровные ряды людей в черных мундирах было, конечно, невероятно впечатляющим. Их стальные полумаски злобными усмешками сверкали в лучах рассветного солнца, оно же подсвечивало дула винтовок, а вскоре попыталось заглянуть внутрь дула первого осадного орудия, которое выкатили сами черведавы.

Стражники на городских стенах едва успели понять, что происходит, как перед городскими стенами уже была пара тысяч черведавов, которые с невероятной скоростью сооружали огневые точки и воздвигали защитные стены, вынимая из-под земли валуны. Волшебникам тоже нашлось место – несколько Канониров начали забрасывать стены первыми, пока ещё слабенькими эффектами, пробуя на прочность городские стены. В воздух взмыли волшебники-никсиалисты, они должны были увидеть слабые точки обороны и наметить план города для дальнейшего захвата. Тут и пролилась первая кровь – со стен города точно так же вспорхнули стаи бойцов в кожаных костюмах, вооруженные луками чудовищного размера. Не могу сказать, что я не видел отряд Холодных Сердец в действии, но тут я увидел их истинную мощь. Предатели, переметнувшиеся на сторону Освальда, осыпали разведчиков-черведавов просто ливнем ярко-голубых стрел. Холодным сердцам не нужны были колчаны – свои жуткие метровые стрелы они делали прямо на лету, из своего излюбленного голубого льда. Разведчики тоже в долгу не остались, но все же это были не бойцы. Да, солдаты в черном яростно огрызались различными эффектами на основе ветра и льда, но члены Холодных Сердец были закалёнными в огне вечного мятежа бойцами, и они удивительно быстро сняли всех разведчиков.