А волчицы хотели. Ох как хотели. Каждая всем телом напряглась, на лицах растеклась кровожадная улыбка прирожденного охотника.

— Успокойтесь все! Стоять! — несколько запоздало рыкнул я. Вернул взгляд на кентавра. — И ты тоже успокойся, дура!

Не сказал бы, что мои слова как-то повлияли на кобылу. Девчата-то зафыркали недовольно, но заднюю дали, а вот она смотрела безумными глазами с загнанным видом, будто мы и в самом деле сейчас на нее набросимся, а ей прорываться придется.

— Иди сена пожуй, или чего ты там жрешь, — сказал я. — Мы скоро уходим, бояться тебе нечего. Да и все равно ты слишком худосочная, чтобы тебя есть.

Ну… Соврал немного. Мясцо и жирок у нее имелись, во всех положенных местах и на обеих частях тела. Но сработало ведь? Сработало, кобылка отлипла от стены. Ближе подходить не решилась, так и стояла на месте, нервно перебирая ногами и разглядывая нас. Вся обеспокоенная.

— Ты чья вообще? — спросил я.

— Я-яя… Я собственность и спутник Имперского Курьера! — она умудрилась собрать в голосе намеки на гордость и уверенность. — И за порчу имущества тебя накажут! Сурово накажут!

— Даже за кусь?

Фух! Поймал!

Это мелочь ляпнула и спрыгнула на землю, будто собираясь побежать к кентавру. Но я успел схватить ее за шкирку прежде, чем она вырвалась из наших рядов. Надо бы ее воспитанием заняться. Ребенок ребенком, вопросов к бесоебству и шалостям не имею, но заняться надо.

— Не надо меня кусать! У меня нежная кожа! Я могу ударить!

Да уж знаем мы, как они бьют. Больно, лошадиная часть-то соответствующую силу имеет.

— В общем, все, — подытожил я. — Никто ни на кого не бросается, все сидим тихо-смирно, пока я не вернусь и своих не уведу.

Уже развернулся было, передав волчонка в руки Эльзы, почти вышел на улицу — и кобылка меня окликнула:

— Постой! — нервно сказала она. — Прошу… Требую! Позови моего хозяина!

— Это с чего вдруг?

— Я… Всю ночь мне снились кошмары, и даже сейчас на душе нелегко. Просто позови его! Я хочу увидеть его! Трогать его! Хочу…

— Не продолжай, мне плевать, — торопливо перебил я. — Увижу — скажу. Он как выглядит-то?

— Ищи его! Пусть каждый ему скажет! Он…

По торопливому сбивчивому описанию, это был аккурат тот мужик, который сейчас вонял своими кишками под кроватью. Как и подозревал — но проверить не мешало. Так что надо бы не спалиться, а то совсем глупо получится.

Так что, выходя, я дернул за собой Альфу. Уже на улице негромко рассказал ей в ухо, чего там ночью в таверне случилось, кратенько, чтобы была в курсе. Ну и предупредил, чтобы языков не распускали и до кобылы не докапывались.

— А может, все-таки… — волчица обнажила клыки.

— Да успокойся ты. Нет, не будем. Так хотите конины — купим, как подвернется.

Недовольно фыркнув, она махнула хвостом и вернулась в конюшню. А я отправился в таверну, забирать оттуда автоматона. И забрать надо было в темпе вальса, чтобы успеть уйти как можно дальше, пока местные не учуяли что-то неладное.

А они учуют.

В зале ее не было — значит, сидела наверху, умница. Чтобы не было у прислуги повода заходить в комнату.

Торопливо поднялся, и увидел, что обстановка-то была похуже, чем хотелось бы. Марта стояла в коридоре, уже закутанная в балахон — за ее спиной была дверь в комнату, а перед ней все та же служанка, серая мышь. Только мышка-то боевая — она спорила с Мартой, то и дело указывая на дверь.

Да вашу ж…

— Что тут у вас? — сказал я резко, приближаясь. — Госпожа, эта девушка вам докучает?

Служанку мое появление не смутило — да и более того, она будто бы с облегчением повернулась ко мне и на шажок-другой отошла от Марты. Я же учуял намек на прорывающуюся из комнаты вонь — даже странно, что девушка сама этого не ощутила. Она ж ближе, да и при открытии двери должно было вырваться прилично так.

— Мне надо забрать бадью, — торопливо сказала она. — И за вами прибраться. Ух вы нагадить-то за ночь успели, как так-то? И это еще так развлекаясь, что я от вашего стука уснуть не могла!

А… Ага. Не, ну вонь от дохлого Курьера и впрямь походила на сортирную. И драку перепутала с особо бурным сексом. Одной проблемой-то меньше, но уж мертвеца она с ночным горшком точно не перепутает.

— Спрячь-ка свой язычок за зубами, пока они на месте, — сказал я, хватая служанку за плечо. — Сегодня ты спала крепко и ничего не слышала, не видела и не надумала себе. Понятно?

— А мне что за это будет? — с ноткой сварливости ответила она.

— Мои волчицы останутся без свежего, парного мяса, только и всего. Моя госпожа не любит, когда о ней идут слухи. Ты меня поняла?

Она недовольно скривилась. Бросила короткий взгляд на Марту — у той лишь лицо видно, идеальное и бесстрастное. Вздохнув, служанка медленно и неохотно кивнула.

— Я поняла, господин, — сказала она. — Никто ничего не узнает. Но… Могу я хотя бы забрать бадью и ночной горшок?

Наша песня хороша, начинай сначала.

— Нет, не можешь, — сказал я. — Сегодня здесь никто не ночевал, так что и убирать нечего.

— Но слышно ведь! Вот, принюхайтесь, слышно ведь запах! И бадья нужна, их у нас немного…

— Потерпи-ка до полудня, — резко сказал я.

На секунду замялся, глянул на Марту в поисках какой-нибудь идеи. И ведь идея-то нашлась! Сомнительная, но…

— Госпожа больна, — сказал я, понизив голос. Коротко оглянулся, продолжил. — Видишь, какая бледная? И вонь эта тоже из-за болезни. И выливать горшок до полудня нельзя, иначе и сама заболеешь, и всю скотину заморишь заодно. Когда солнце на закат пойдет — уже будет можно, миазмы ослабнут и заболеть не получится.

Да, идея сомнительная. Даже автоматон, и та — чуть-чуть бровь изогнула в удивлении. Служанка так вообще повисла, переваривая сказанное с раскрытым ртом. Я, в общем-то, тоже только сейчас понял, что ляпнул. Но идей-ка то неплохая, и вроде как все объясняет… А слухи девка распустить наверняка успеет, что немного замутит воду вокруг всего случившегося. Хорошо же!

— Но… бадья… — растерянно сказала служанка. И зажала себя пальцами нос, чтобы не дышать.

— Да будет тебе твоя бадья, будет. Сейчас вытащу. Только промой ее горячей водой хорошенько.

Протиснувшись мимо Марты, зашел в комнату. Вонь — ну… тот еще слезоточивый газ. Это уже точно не естественная хрень, это с самим Курьером чего-то не так. Я заглянул под кровать — он там как лежал, так и лежит, точно в такой же позе, не пошевелился. Разве что раны его почернели и стали на вид какими-то склизко-блестящими, но тут может и натуральный процесс.

Взял эту злосчастную бадью, выволок в коридор. Вода вся алая от смытой крови, но…

— Не пугайся, это тоже от болезни. Кровавый пот, — сказал я, закрыв дверь. — Потому и надо горячей водой промыть. А теперь иди прочь, и в комнату до полудня и сама не входи, и других не пускай.

Служанку всю передернуло. Она от бадьи отшагнула, спрятав руки за спину, посмотрела на нас — с усталой брезгливостью, я бы сказал. Неприятно. Но лишь бы не лезла.

— Я поняла, госпожа и господин, — сказала она. — Лишь бы только после вас мор не начался.

— Сделаешь как сказано — не начнется.

Она помялась на месте, но все-таки взялась за бадью и потащила по коридору.

А я задумчиво поглядел на ее затылок. Можно ведь было просто взять, врезать туда рукоять пистолета, вырубить, связать, да и оставить валяться в комнате. Свалить бы успели, а там она сама как-нибудь развяжется, ну или по запаху найдут, когда потеряют. Но это уже перебор.

Ладно, черт с ней. Наплели херни, пора теперь валить, пока не очухалась. Последует просьбе не заходить — чудесно. Решит перестраховаться и будет тянуть — еще лучше, мы успеем подальше уйти. Правда, еще нужно что-то с меткой на руке делать, но это в процессе разберемся.

— Идем, — сказал я Марте.

Она неторопливо кивнула, и мы, столь же неторопливо, спустились в зал таверны — дав служанке время утащить ее любимую бадью.

Внизу народу не прибавилось, а кто был, тот продолжал есть, так что мы ускорились и тихо-мирно вышли на улицу. Затем обошли здание, зашли на задний двор и, оставив автоматона у входа, я рысцой заскочил в конюшню.