— Михайла! — раздались одновременно два возгласа, заглушаемые звоном сабель.

В отряде дядьки Михайлы тоже узнали о павших гусарах и запрете их хоронить под угрозой смерти. Душа Михайлы Петровича не выдержала подобного кощунства, и он направился со своими людьми к Тимофеевке, только с другой стороны, чем отряд Дуни. Как и Дуня, Михайла Петрович решил вывезти тела павших сразу после того, как мимо проедут патрульные. Для страховки ехали чуть позади французов, скрываясь в лесу. В бой вступать не собирались, но ведь человек предполагает, а Бог располагает.

Как увидел Михайла Петрович дочь с саблей, Глашу и незнакомую женщину в чёрных одеждах с пистолями, сердце на миг ужасом захлестнуло. Такими беззащитными показались они перед кирасирским отрядом, словно былинки под ветром. Но ужас этот сразу сменился яростью к захватчикам, Михайла Петрович во главе своего отряда ринулся в бой. Краем глаза успел он заметить, что Николай Николаевич, которому велено подальше от битв держаться, не отстаёт от других, разя противника магическими снарядами. Зарубку успел в памяти сделал — после отругать, а позже не до того стало. Не одного Михайлу Петровича ярость к врагу подстёгивала, у всех его людей к французам счёт накопился. Перебили патрульных быстро. Михайла Петрович развернул разгоряченного коня и направил к Дуне с Глашей. На ходу соскочил, подбежал, сгрёб в объятия и принялся поочерёдно целовать, приговаривая:

— Сударушки мои… лебёдушки мои… любимые мои…

Дуня, успевшая отшвырнуть саблю и Глаша, сунувшая свой пистоль Ворожее, прижимались к Михайле Петровичу и ревели в три ручья, словно маленькие девчонки.

Картина эта даже суровых мужиков на слезу пробила. У Ворожеи слёзы ручьём по щекам струились, и вытереть не могла, в каждой руке по заряженному пистолю. Захар, успевший, как и остальные подъехать и спешиться, забрал у неё оружие. Ворожея стянула с головы платок и вытерла им лицо. Николай Николаевич присмотрелся к лежащему неподалёку генералу и воскликнул:

— Да это же маг и чина высокого! Дуня, Глаша, да неужто вы с ним справились?!

Михаил Петрович развернулся к Николаю Николаевичу, не выпуская своих сударушек, чтобы дать им возможность ответить, но заговорила Ворожея.

— Чёрного колдуна и его адских псов победили Дуня с Духом Хранителем — огненным полозом. А мы с Глашей лишь чуток помогли.

— Не чуток, а почти всю силу свою выплеснули, — возразила Дуня. Ещё разок всхлипнув, она вспомнила, что не только папенькина дочка, но и матушка барыня. — Там людей моих магическим зарядом оглушило, помочь бы. Ой, Николай Николаевич, а я сразу и не признала! Какими судьбами тут?

— Да вот такая оказия вышла, — ответил Николай Николаевич, разведя руками. — Михайла Петрович спасательный отряд организовал, чтоб вас вывезти, а мы с мадемуазель Бонне в Ярославль девочек эвакуировали. Так я и прибился. Как до места добрались, спасательный отряд в народный превратился.

— Папенька, постой, так это ты тот дядька Михайла? — спросила Дуня.

— Он самый, прошу любить и жаловать, — ответил Михайла Петрович. — Ну, да теперь будет время поговорить, ведите к вашим раненым.

По пути к обочине, где лежали и павшие гусары, и уже начавшие тихо постанывать Демьян, Оська и ватажники, Дуня с Глашей быстро рассказали, как попались в ловушку и что поверженный колдун — главный маг французской армии генерал Жюно, командир Вестфальского корпуса.

— Важная птица, — протянул Михайла Петрович.

— Твои лебёдушки, хозяин, коршуна закогтили, — сказал Захар восхищённо.

— Он там не очнётся, не сбежит? — спросил Николай Николаевич.

— Я ему на руку оберег с заклятьем намотала, — сказала Ворожея, — покуда его не убрать, колдун спать будет.

— Сильна, мать. Ты, никак, из язычников будешь? — спросил Захар.

Ворожея лишь кивнула и повела Николая Николаевича к раненым. Пока они целительством занимались, Михайла Петрович послал людей за телегой, что лошади унесли, благо обнаружилась она неподалёку, да за той, что сам захватил. На одну погрузили погибших гусар, на вторую кинули генерала и приготовили место для раненых. Последним были наложены самодельные шины из веток, Оське грудь кафтаном туго обмотали, Демьяну рану Ворожея зашептала. Николай Николаевич к потерпевшим магическое обезболивание применил.

Демьян, как в себя пришёл, да Михайлу Петровича увидел, тут же в ноги ему и бухнулся, чуть вторую бровь не рассёк.

— Хозяин, отец родной, не вели казнить! Оплошал я, не увёз от войны твоих сударушек. Прости. Да и охранник из меня хуже некуда. Ведь не я, меня, да и прочих, барыня с барышней спасли, — произнёс он.

Дуня с Глашей потрясённо уставились на обычно немногословного ординарца. Оказалось, вон как на душе у него наболело.

— Папенька, мы сами уезжать не захотели, — твёрдо произнесла Дуня. — Как людей своих бросить было?

— Встань, Демьян, не ругать буду, благодарить. Одна лишь мысль меня тешила, что ты и Кузьма рядом с сударушками моими. А то, что не уехали, так и сам я доченьку родную не всегда переспорить могу, — сказал Михайла Петрович и, оглядевшись, посмотрел на Дуню. — Что-то муженька твоего не вижу. Хотя, что это я? Вряд ли Платон в вылазки с тобой ходит.

— Да сбежал он аки заяц, Михайла Петрович, — ответил вместо Дуни оживившийся Демьян. — Давно уже.

— Сбежал, говоришь? — спросил Михайла Петрович, грозно нахмурив брови.

— Не хочу о том говорить, — сказала Дуня как отрезала, и предложила: — Поедем все до Перуновой поляны, а там у Волхвов спросим позволения, чтоб вас в городище пустили.

Николай Николаевич переводивший взгляд то на лежащего в телеге генерала, самого сильного мага вражеской армии, то на Дуню с Глашей, не выдержал и процитировал любимого Шекспира:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — после чего сказал: — Пленного генерала необходимо вывезти и доставить в ставку главнокомандующего нашей армией.

— Дело говоришь, Николай, — согласился Михайла Петрович, — но тут надобно хорошенько покумекать, как незаметно мимо вражеских патрулей да разъездов проскользнуть.

— Хозяин, все готовы, — доложил Захар.

Дуня с Глашей, Ворожея и Николай Николаевич магией и заклятьями убрали все следы, после чего отряд снялся с места. Дуня с Глашей ехали верхом рядом с Михайлой Петровичем. Ворожея села в телегу к раненым. Оська тут же ей пожаловался:

— Не дозволили мне верхом, Демьяну разрешили, а мне нет.

— Ничего, подлечишься в лазарете, как новенький станешь, — пообещала Ворожея, успокаивая Оську тоном, каким успокаивают малых ребятишек.

— Ещё и в лазарете лежать, — простонал Оська и прижал руку к боку. Как ни хорохорился, а даже говорить больно было. Ворожея лишь укоризненно покачала головой.

После того как последний всадник скрылся в лесу, на дороге о происходивших недавно событиях напоминали лишь круг выжженной земли и уложенные в ряд двенадцать убитых французских кирасиров.

На Перуновой поляне оказалось оживлённо. Дуня с удивлением обнаружила отца Иону, Аграфену, Кузьму, Тихона, Оськиных ватажников, прячущихся за деревом Евсейку со Стешей, трёх Волхвов и красивую девицу из язычников. Как только объединённый отряд въехал на поляну, девица метнулась к телеге с ранеными с криком:

— Осенька, суженый мой!

Оська прижал к себе девицу здоровой рукой и, слегка морщась от боли, произнёс:

— Ну что ты, Преславушка, голосишь, как по покойнику. Жив я. Покуда дед вон твой не подошёл.

Последнее он добавил, глядя на идущего к телеге следом за внучкой старшего Волхва. Всадники быстро спешились и встали полукругом, наблюдая за разворачивающимися на глазах событиями.

Ворожея соскочила с телеги, встав так, чтобы в случае чего, загородить парочку от дедовского гнева. Волхв лишь криво усмехнулся, перехватил посох. Глянул на Оську, словно прицеливаясь, затем со вздохом опустил посох, и спросил: