Офицер слегка удивился, заметив в кабине портальщика, но быстро переключил внимание на пассажиров, поздравив с прибытием в столицу и галантно подав руку выходящим из кабинки дамам. Весьма заинтересованным взглядом он окинул Дуню и Глашу, особенно Глашу, не имевшую обручального колечка на пальце. По его приказу два матроса вынесли багаж пассажиров и отправились за извозчиком.

Выходили на улицу через павильон, отличающийся от московского лишь изображением на купольном потолке. Его украшал витраж с гербом Санкт-Петербурга: красный щит со скипетром, с навершием в виде двуглавого орла, перекрещенными под ним морским и речным якорями. Над щитом возвышалась царская корона.

Столица встретила путников прохладным ветром, несущим запах речной свежести и неожиданно солнечной погодой. Золотой кораблик на высоком шпиле недвусмысленно указывал место, где они оказались. Дуня с Глашей переглянулись, как-то одновременно вспомнив, что в столице магическое подразделение приписано к Адмиралтейству.

Вскоре семья Лыковых и Глаша уже ехали в двух экипажах по Невскому проспекту к фамильному особняку. Дуня разглядывала стоявшие ровно, словно в военном строю, особняки, выкрашенные в жёлтый цвет, в который раз любуясь строгой классической красотой «каменного города», как прозвали столицу в народе. На ум Дуне пришло сравнение: Москва — румяная весёлая барыня, а Санкт-Петербург — строгая светская дама, обе хороши, но каждая по-своему.

Ехать пришлось недолго, коляски остановились перед фамильным особняком, в который предстояло впервые войти новой хозяйке.

Фамильный особняк на сторонний взгляд ничем не отличался от остальных, расположенных на Невском проспекте. Но Дуня смотрела хозяйским глазом, потому-то и заметила облупившуюся штукатурку на арке над воротами, ведущими на задний двор и трещины на нескольких мраморных балясинах парадной лестницы, ведущей на второй этаж.

Мелкие трещины не представляли опасности, с ремонтом перил можно было повременить, но Дуне очень не понравилось, что они находятся на самом видном месте. Она отстала от остальных домочадцев, поднимающихся по лестнице, и приложила к перилам обе руки. Здесь даже предварительной диагностики не потребовалось, перила окутало еле заметной зеленоватой дымкой, а трещины стали прямо на глазах затягиваться, не прошло и трёх минут, как все балясины сверкали гладкими мраморными боками.

Дуня, окинув довольным взглядом свою работу, перешла к перилам, расположенным с другой стороны лестницы. Платон, его маменька, тётушки остановились, удивлённо наблюдая за происходящим, им не доводилось вблизи видеть действия магов, обученных управлять своим даром. Глаша поглядывала на них с торжеством, гордая за свою подругу. Горничные и слуги, собравшиеся в вестибюле встречать хозяев, смотрели чуть ли не с раскрытыми ртами. Даже дворецкий, следивший за слугами, несущими багаж хозяев и гостьи, отвлёкся. Но быстро опомнился, шикнув на зазевавшихся слуг с саквояжами в руках. В душе его забрезжила робкая надежда, что закончился период упадка и обеднения дворянского рода Лыковых, которому служил он сам и два поколения до него.

Со второй стороной Дуня справилась ещё быстрее. Она отняла руки в перчатках, оставшихся такими же белоснежными, что свидетельствовало о поддерживаемом здесь и в отсутствие хозяев порядке. Дуня с уважением посмотрела на дворецкого и сказала больше для него:

— Мрамор восстанавливать сложно, магия продержится месяца три, затем нужно будет нанять шлифовальщиков.

Дворецкий склонил голову, показывая, что распоряжение к сведению принял. Маменька Платона, чувствуя, что власть ускользает из рук, тоже обратилась к дворецкому:

— Климентий, надеюсь, гостевые комнаты для Авдотьи Михайловны и её подруги готовы?

От этого заявления все остолбенели, а Дуня сощурила глаза, раздумывая, не наплевать ли на приличия, и не осадить ли свекровушку при всех.

— Софи,— прошипела старшая из тётушек, трогая сестру за рукав.

— Ах, из-за утомительной дороги я всё перепутала, — нисколько не стушевавшись, продолжила маменька Платона, — конечно же Авдотье Михайловне хозяйские покои рядом с комнатой Платона, а гостевую напротив Глафире.

— Васильевне, — подсказала Дуня, пристально глядя на свекровь.

— Глафире Васильевне, — сказала та и первой отвела взгляд.

Средняя тётушка вздохнула с облегчением и принялась обмахиваться кружевным платочком.

Покои, подготовленные для неё, Дуне понравились, хоть и не дотягивали до девичьей светёлки в родном доме. Она одобряюще улыбнулась горничной, развешивающей вещи из саквояжа в гардеробной и сусликом замершей при появлении новой хозяйки. «Вот Платошина маменька постаралась, прислуга вся зашуганная. Кроме дворецкого, пожалуй, — подумала она и направилась к небольшой двери, соединяющей её комнату с комнатой мужа, размышляя: — К возвращению из имения в одну спальню объединим, негоже супругам в разных постелях спать. Но пока не до того».

Платон радостно улыбнулся Дуне. Он стоял у зеркала, развязывая шейный галстук, а камердинер раскладывал на кровати домашний костюм.

— Я думал, ты отдыхаешь, душенька, — произнёс он.

— Некогда, Платоша, нам нужно закладную выкупать, — ответила Дуня. — Ты переоденься для поездки в банк, я покуда тоже платье сменю. Затем пригласи в свой кабинет дворецкого, обсудим кое-какие дела.

Не дожидаясь ответа от сквасившего капризную физиономию Платона, Дуня ушла к себе. Но, перед тем, как переодеться, она заглянула к подруге. Глаша успела надеть домашнее платье. Она сидела в уютной гостиной, забравшись с ногами на кресло и увлечённо читая монографию их учителя.

— А я говорила, что книги по магии куда увлекательнее твоих романов! — с торжеством воскликнула Дуня.

— Просто у Николая Николаевича литературный талант, — возразила Глаша и попросила: — Дуня, мы же в имение через Москву поедем, давай заглянем в нашу Альма-матер.

— Я и сама хотела тебе предложить, — оживлённо произнесла Дуня. — Думаю, Николай Николаевич вновь остался в нашем институтском общежитии на лето. Он всегда за ученицами, которых не могут по каким-то причинам на каникулы забрать, присматривает. Ох, совсем забыла, зачем пришла. Не хочешь с нами до банка прогуляться?

— Нет, Дунюшка. Извини, но я лучше почитаю, — ответила Глаша, виновато улыбаясь.

— Ладно, читай. Но изучи хорошенько диагностику повреждений в домах и прочих сооружениях. После объясню, зачем, — сказала Дуня и поспешила к себе, переодеваться. Глаша послушно принялась искать в содержании нужную главу.

Дуня сменила платье, шляпку, перчатки, успела вдоволь покрутиться перед зеркалом, пока появился Платон. Дуня даже залюбовалась одетым этаким денди мужем, к тому же на его красивом лице не наблюдалось выражения капризного мальчика. За время переодевания он успел смириться с мыслью, что вместо отдыха придётся заниматься делами.

Кабинет отца Платона, почившего десять лет назад вследствие неудачного падения с лошади, казался заброшенным, несмотря на идеальный порядок, а может, наоборот из-за этого. У Дуниного папеньки на столе всегда кучей лежали различные бумаги, талмуды, счета и расходные книги.

Дворецкий, за которым послал Платон, явился, держа в руках довольно толстую папку и выглядел, скорее, радостно, чем озабочено.

— Скажи-ка, Климентий, как тебя по батюшке? — уточнила Дуня.

— Ильич, — ответил дворецкий.

— Скажи, Климентий Ильич, за сколько времени прислуге жалование не выплачено? — спросила Дуня.

— За десять недель, — ответил дворецкий и быстро достал из папки бумаги. — Вот тут всё до копеечки подсчитано.

Дуня внимательно изучила поданный список, затем спросила о ежемесячных тратах на содержание особняка, продукты питания и прочие нужды. Дворецкий протянул ей ещё несколько бумаг, до конца не веря, что вот это нежное небесное создание в голубом платье и легкомысленной модной шляпке может задавать такие приземлённые сугубо деловые вопросы. Дуня вынула из ридикюля чековую книжку и многозарядную перьевую ручку. Она быстро выписала чек, проставив в нём итоговую сумму задолженности перед прислугой. Затем достала чистый лист, написала несколько строк, расписалась и приложила к бумаге перстень. По бумаге пробежали искорки, превращая её в магически заверенный документ.