— А ведь точно, — с улыбкой произнесла Дуня.

— Что вы там задумали? — спросил Платон, но ответа не получил, а там и вовсе не до того стало.

Карета и коляска въехали в распахнутые ворота, видать, приезда хозяев ждали. Широкая дорога, выложенная булыжником, с высаженными вдоль неё липами, вела к особняку, пожалуй, не менее величественному, чем тот, в столице. Чувствовалось, что предыдущие поколения Лыковых имение любили, предпочитая городской суете.

Выдержанный в классическом стиле особняк с колоннами, балюстрадами, барельефом на фронтоне, ротондой на крыше, парадной лестницей, не могли испортить даже осыпавшаяся местами штукатурка, выщербленные ступеньки и покосившаяся кровля на одном из флигелей. Чуть поодаль стояла небольшая каменная церковь с колокольней.

Перед парадной лестницей выстроилась прислуга. Впереди стоял управляющий Михайлы Петровича Захар. Он заранее заплатил трактирному мальчишке, знавшему в лицо графа Лыкова, чтобы тот, как только появятся у них хозяин с хозяйкой, рысью летел в имение.

Дуню встретили со всем почтением. За время, пока имение готовил, Захар сумел донести до здешних обитателей, кто теперь за их благополучие отвечает. Люди воспрянули духом — молодая графиня, богатая, обладающая даром и везущая себе в помощь подругу-магичку. Однако вид барыни и барышни заставил подумать, а не слишком ли большие надежды они возлагают на этих хрупких городских красавиц.

Общее мнение выразил старший конюх, в разговоре с подручным, когда помогал кучерам распрягать карету и коляску.

— Этаким кралечкам только на царёвом балу танцевать.

Обернувшись и увидев усмехающегося Демьяна, конюх стушевался. Но Демьян хлопнул его по спине и заявил:

— Наши ярославские девицы хоть в делах, хоть на балах, ох и хороши! — и продолжил, сменив тон: — Ты, отец, вороного коренника не ставь в стойло рядом вон с тем гнедым, они с жеребят враждуют, ироды. Ни в одну упряжь не поставь, ни в соседние стойла.

Конюх согласно закивал, довольный, что его слова о новой хозяйке не сочли непочтительными.

Между тем Захар провожал хозяев в их покои. По пути он отчитался, что подготовлены хозяйские покои и столовая, для приведения в порядок остальной части нужно пригнать крепостных баб и девок из деревни.

— Я бы нагнал, да полномочий таких нету, это лишь хозяева могут, — оправдывался он, глядя, в основном, на Дуню.

— Да всё хорошо, Захар Митрич, ты славно постарался, — успокоила его Дуня.

— Посылка от ваших братьев прибыла, — продолжил Захар, польщённый тем, что его по отчеству величают. — Сундуки ваши с Глафирой Васильевной местным разбирать не позволил, лучше вон свои управляются.

Он кивнул на Нюру с Тасей, с интересом разглядывавших дом и невольно сравнивающих с особняком Михайлы Петровича. Купеческий особняк был несомненно богаче, но здесь всё словно наполнено было дыханием старины.

— Это мы завсегда готовы, — тут же отозвалась Тася на слова управляющего.

После обеда, проведённого честь по чести, Дуня с Глашей собрали в кабинет хозяина Захара, дворецкого и экономку, чтобы выслушать отчёты о расходах-доходах и определить первоочередные нужды. Со старостой Покровки Дуня решила поговорить отдельно, в самой деревне. Платон после обеда скрылся в покоях, заявив, что его в дороге укачало. Дуня сделала вид, что поверила. Но она и до свадьбы предполагала, что делами семьи Лыковых придётся ей самой заниматься.

После совещания Захар, переминаясь с ноги на ногу, попросил:

— Позвольте мне домой, в Ярославль вернуться, Авдотья Михайловна. У меня жена на сносях, третьего ждём. Может, хоть на этот раз парнишка будет.

— Езжай, Захар Митрич, хоть завтра утром, — позволила Дуня. — Благодаря тому, что ты в бумагах тоже порядок навёл, мне проще разобраться будет. Да и Глаша в помощниках, не пропадём.

Захар низко поклонился. В том, что дочь хозяйская не пропадёт он ни капли не сомневался.

Выбраться в деревню у Дуни получилось только через два дня. В первый они с Глашей по всему особняку провели ревизию амулетов. Какие-то зарядили, а какие-то и вовсе пришлось заменить.

— Спасибо братик! — воскликнула Дуня, после того, как заменила амулет, регулирующий вытяжку из кухонных печей и послала в воздух воздушный поцелуй. Не напомни Павел о необходимости приобретения амулетов, тяжеловато бы им с Глашей пришлось.

Кухарки, наблюдавшие за молодой хозяйкой сквозь открытую дверь, слов не расслышали, потому истолковали по-своему.

— Барыня-то наша не только магичка, но ещё и ворожея, — шепнула старшая, дородная, средних лет тётка Аграфена.

— Правду говоришь, тётушка, вон, заговор шепчет, да указывает, куда дыму уходить, — поддержала её племянница, молоденькая, но очень в готовке способная.

— Видала на кольце у барыни знак Велесов? Оно и к лучшему: магия да старинные заговоры вместе — сила великая, — сказала тётка Аграфена.

Ворожеи в глубинке империи хоть и почаще магичек встречались, но ненамного. Происходили они из язычников-староверов, селившихся в самой глуши, на выселках, в люди редко выходили, когда нужда какая была.

В лесу, что раскинулся неподалёку от Покровки и имения Лыково-Покровское, имелось довольно большое поселение язычников. Власти уездные смотрели на него сквозь пальцы, не имея прямого указания на гонения староверов. А вот покровские от подобного соседства выгоду имели, обменивая у язычников излишки продуктов на целебные снадобья и всяческие плетёные вещицы: от лаптей до корзин и туесков. То ли язычники какой секрет знали, то ли вещи заговаривали, но корзины у них получались суперпрочными, да и лапти носить было не переносить, потому и ценились.

Кухарки в имении знали о том, что ворожеи людей сторонятся. Но ведь это у них так, в глубинке, в городах могло и по-другому быть.

Платона Дуня тоже к делу приставила, научила, как амулеты заряжать, там ума много не надо было, наличия дара хватало, и отправила во двор, проверить амулеты на конюшне и во флигелях. Как ни странно, Платон справился вполне сносно и очень собой гордился. Дуня на похвалу не поскупилась, но после обеда отпустила благоверного отдыхать, тот с непривычки утомился, да и магии больше, чем нужно потратил.

— Слабенький он у меня, — сказала Дуня Глаше, когда Платон поднимался по лестнице в покои, придерживаясь за перила. И добавила с энтузиазмом: — Ничего, я его магический резерв раскачаю, по методике Николая Николаевича.

Платон, к своему счастью этого обещания не слышал. Глаша, еле сдерживая смешок, произнесла:

— Ты мужика-то своего не замай, подруженька. Не только ночью, но ещё и днём раскачиваться, ему никакого здоровья не хватит.

— Глаша, ты чего говоришь, бесстыдница, — с напускной строгостью заявила Дуня, и подружки весело рассмеялись.

Во второй день по Дуниному запросу в имение приехал уездный нотариус. Первым делом он заверил написанную Платоном доверенность на жену, что все сделки ею оформленные, с его ведома проводятся. Сделал Платон доверенность с видимым облегчением, поскольку подобные занятия считал невероятно скучными.

После чего он, опять же по Дуниной просьбе, к приятелю с визитом отправился. Ему предстояло получить официальное приглашение в гости для себя и жены. Дуня пятьсот рубликов прощать не собиралась.

После отъезда мужа Дуня делами занялась. Накануне она выяснила у дворецкого, что вся прислуга в имении и он сам крепостные, предупредила, что намерена им вольную дать, переведя в наёмных работников. Попросила, если кто после освобождения уйти захочет, чтобы к ней лично подошли, предупредили заранее. Никто не подошёл, может, раньше и покинули бы имение, но не сейчас. Кто же по доброй воле хлебные места оставляет?

В кабинет потянулась дворня. Входили по одному, осторожно, с опаской, ещё не веря своему счастью. В кабинете Дуня подписывала вольную и договор на работу, Глаша в книге учётной регистрировала, нотариус заверял. Вольнонаёмные работники тоже подпись ставили, кто грамоту разумел, а кто не разумел, крестик рисовали, после чего шли к дворецкому, получали жалование за неделю авансом.