— Авдотья Михайловна… вы… — протянул Алексей и замер, не в силах продолжить от удивления. Уж очень разительным оказалось преображение из нежной прелестной Дунюшки — как он про себя её называл — в несгибаемую Орлеанскую деву.

Дуня поднялась со скамьи и ответила:

— Да, Алексей. Я и есть та самая Матушка барыня. Командую народным отрядом. Глафира в моих заместителях. Вынуждена вас оставить. Завтра обязательно навещу. Ворожею слушайтесь, она по лечению здесь главная.

— Выходит, это вам я жизнью обязан, — произнёс Алексей с благоговением, вновь пытаясь подняться. Дуня потянулась его остановить. Алексей взял её руки и принялся целовать, со словами: — Спасительница моя, ангел земной.

Дуня, мягко отняв руки, произнесла:

— До завтра.

— Буду с нетерпением ждать нашей встречи, — произнёс Алексей.

Он неотрывно смотрел вслед Дуне, а после того, как она вышла, опустился на подушки. Всплеск эмоций лишил сил. В лазарет вошёл один из помощников Ворожеи с чашкой травяного отвара в руках. Он, протянул чашку раненому, со словами:

— Ворожея велела всё выпить.

Алексей принял чашку, ведь Дуня велела Ворожею слушаться. От мыслей о Дуне он счастливо улыбнулся.

В штабе успели все собраться и, в ожидании Дуни, травили байки. Но на этот раз не Оська, как обычно, а Тихон. Дуне показалось странным, что Оська не просто тих, но и в глаза не смотрит, опустив голову.

— Оська, а ну-ка, посмотри на меня, — приказала Дуня.

Тихон ткнул дружка в бок и сказал:

— Да что уж, покажи матушке барыне свою рожу.

Оська повернулся. Под его глазом наливался свежий фингал.

— Батюшки светы! Никак за старое принялся! — воскликнула Глаша. Она до того разговаривала с вернувшимися из разведки Евсейкой и дедом, потому к командирам не присматривалась.

— Только не говори, что девица, из-за кого украшением таким обзавёлся, из язычников, — с опаской произнесла Дуня.

Оська вскочил и воскликнул:

— Преслава не просто девица, люблю я её, в жёны взять собрался!

— Из язычников, — протянула Дуня, чьи опасения подтвердились.

— Внучка старшего Волхва, — добил её Тихон.

— Я по-честному! — выпалил Оська. — К деду её с поклоном! А он мне посохом в глаз засветил, а Преславушку к тётке в другое поселение отослал. Ничего, вот война закончится, я к деду Преславы сватов зашлю, честь по чести. Не отступлюсь.

— Ну, может, на этот раз обойдётся, — протянула Глаша и подозрительно спросила Оську: — Ты хоть девицу свою не обрюхатил?

— Да пальцем не тронул, я ж по-честному! — повторился Оська.

— Обойдётся, — с облегчением вздохнула Глаша и повернулась к подруге. — Евсейка с дедом сказывают в наших краях ещё один отряд народный появился. Отряд дядьки Михайлы.

— Это хорошо. Чем больше людей поднимется, тем быстрее с врагом сладим, — произнесла Дуня.

Ни ей, ни Глаше даже в голову не пришло, кто в командирах соседнего отряда ходит. Особо новостей лазутчики больше не принесли, в окрестностях французы ещё не появились. После сбора Дуня вышла из штаба первой. Глаша, задержавшаяся с Аграфеной, просившей зарядить амулеты для кухни, не увидела подругу ни около штаба, ни в светёлке. Демьяна тоже не наблюдалось, Глаша отправилась на поиски. Первым на глаза попался Демьян. Он стоял неподалёку от часовенки, опираясь плечом о частокол.

— Где Дуня? — спросила Глаша подходя.

— В часовню пошла, помолиться в одиночестве, — пояснил Демьян.

— Может, ещё скажешь, о чём молится? — с усмешкой спросила Глаша.

— Да просит у Бога прощения, что к гусару сердечко тянется, — ответил Демьян и пробормотал, качая головой: — Поторопилась хозяюшка с замужеством. Ох, поторопилась.

В глазах его мелькнуло такое, что Глаша, встав напротив, произнесла:

— Даже не думай, Демьян, Платона пришибить.

— Да что же ты такая умная-то, Глафира Васильевна, — произнёс Демьян, криво усмехаясь.

Глаша, до того намеревавшаяся ординарца отчитать, неожиданно призналась:

— Сама бы прибила Платошу-слизняка! Да Дуня не простит. Хоть бы сгинул он где в лихолетье. Господи, прости за мысли грешные. Впору вслед за Дуней в часовенку бежать, каяться.

— Да что ему будет, Глафира Васильевна, — протянул Демьян. — Сама сказала: слизняк, а такие отовсюду вывернутся.

— Демьян, клянись мне, что Платона не тронешь, а я тебе в том же поклянусь, — велела Глаша.

— Вот те крест, — ответил Демьян.

— Во те слово магическое, — отозвалась Глаша.

Из часовни вышла Дуня. Глаша направилась к ней, потихоньку сказав Демьяну:

— Помни, о чём договорились.

Тихо сказала, да Дуня услышала.

— О чём договорились? — спросила она.

— Да вот, решили, что в поселении Демьяну по пятам за нами ходить нужды нет, — нашлась Глаша.

— Правильно, — согласилась Дуня, вымученно улыбнувшись. В уголках её глаз стояли непролитые слёзы.

Глаша с Демьяном переглянулись. В этот момент оба искренне пожалели о данной друг другу клятве.

Вестфальский корпус в битве при Бородино потерял более половины личного состава. Попытка обойти русских с левого фланга и несколько безуспешных штурмов Багратионовых флешей стоили французам слишком дорого. Генерал Жюно в стремлении восстановить пошатнувшееся уважение императора не жалел ни своих воинов, ни себя самого.

Он бросался в бой с теми отвагой и бесстрашием, что когда-то подарили ему прозвище Жюно-буря. Но его натиск, сминавший в своё время австрийцев и русских в Пруссии, разбивался о стойкость тех же русских, защищавших свою землю.

Уверенность, что им помогает древняя сила, в генерале росла с каждым неудачным штурмом. Окончательно укрепил эту уверенность небольшой и незамеченный остальными случай. Во время очередной передышки, когда отступившие от русских укреплений солдаты набирались сил, генерал заметил в небе чёрную птицу. Необычно большую для ворона, с горящими синим огнём глазами, парящую над полем битвы.

Генерал слышал о славянских колдунах, способных видеть всё глазами оживлённого зверя или птицы, но считал выдумкой, пока сам не получил способность вызывать адских гончих. И вот теперь эта «выдумка» парила в небе крылатым соглядатаем. Генерал запустил в ворона сгустком огня. Птица вспыхнула, но не упала вниз, а начала растворяться в воздухе. Генерал Жюно, дождавшись, пока ворон исчезнет, дал знак к новой атаке.

Тяжелая изнуряющая битва длилась до позднего вечера, а утром выяснилось, что русские вновь отступили, хотя, по мнению генерала, враг мог даже победить, усиль натиск. Но русские вновь предпочли сберечь войска, отведя их от поля битвы.

Оценив потери, генерал Жюно отправился с донесением к императору лично. Наполеон стоял на холме, с которого хорошо просматривалось поле боя, дымящаяся деревушка, чудом уцелевшая церковь. В эту церковь санитарная команда сносила раненых. Императора окружали маршалы Ней и Мюрат, дивизионные генералы и несколько адъютантов. Неподалёку солдаты устанавливали для командующего шатёр.

Уже подходя, генерал Жюно услышал последние слова императора:

— …Это была битва гигантов. Французы показали себя достойными победы, a русские заслужили быть непобедимыми. — Увидев подошедшего, Наполеон произнёс: — Вот и герцог Абрантес, слушаю о положении дел в Вестфальском корпусе.

Генерал Жюно доложил. Судя по переглядываниям остальных, потери его корпуса превосходили потери многих частей. Но генерал считал это доказательством доблести своих воинов и себя лично. Император поинтересовался, сколько взято пленных.

— В плен взять никого не удалось, ваше императорское Величество. Русские бились до конца, а оставшиеся в живых унесли с собой раненых, — ответил генерал.

Наполеон досадливо поморщился, сказав:

— Мы одержали странную победу, когда почти нет пленных и трофеев.

Отпустив генералов и маршалов, император направился к шатру, ему требовалось обдумать итоги сражения в одиночестве.