— Что ж… могу вас понять… Быть может, из-за проклятия всё и случилось?

Кажется, последний вопрос был риторическим, потому что никто не поспешил на него отвечать. И о каком проклятии вообще идёт речь? Это из-за проклятия глаза Ирвена стали такими?

Служащий уткнулся в какой-то документ и аккуратно его заполнял, потом со вздохом поднялся с места, подошёл ко мне, но я отпрянула и чуть не свалилась вместе с креслом.

— Возьмите оттиск у меня, — предложил Ирвен, и чиновник подошёл к нему, а затем прислонил к виску, на котором голубела вязь, серебристую штуку, напоминающую пресс-папье.

На гладкой изогнутой поверхности отпечатался узор, и чиновник перенёс его на бумагу, а затем заверил документ своей подписью и печатью с оттиском своего височного узора.

Теперь я начинала думать, что такой узор никак не связан с подчинением, ведь он был у всех, кого я встречала, включая жреца и случайных прохожих. Это так странно!

Закончив, чиновник снова поднялся и взял с одной из полок стоявшего подле него стеллажа небольшую печать.

— Будет немного неприятно, — ласково проговорил он, обращаясь ко мне, как к ребёнку.

Я вскочила с кресла, но муж тут же меня поймал и держал в стальных объятиях, пока чиновник не поставил мне на висок какую-то отметину. Защипало кожу, я резко махнула головой и макушкой саданула мужу прямо в нос.

Он не дрогнул, отпустил меня, невозмутимо достал из кармана платок, вытер кровь и извинился перед служащим:

— Прошу прощения. Говорю же: Гвен может быть опасна для окружающих. Ладно я, но она и себе вред может причинить, вот что по-настоящему пугает.

— Понимаю… ещё она может стать жертвой мошенников в таком состоянии, а вам необходимо защитить финансы. Что ж, я жду вас на приём через месяц, надеюсь, что нобларина Блайнер к тому моменту поправится. Удачи вам… и терпения.

— Пойдём, ненаглядная, — позвал меня муж, забрав документы у чиновника. — У нас сегодня ночью много дел.

Я покорно пошла за мужем следом, совершенно потерянная и не понимающая происходящего. Ощущение было, словно я наглоталась таблеток безумия.

Когда мы вышли наружу и сели в экипаж, муж смотрел на меня, не отрываясь.

— Знаешь что самое страшное, Гвен? Что я начинаю сомневаться в том, любила ли ты меня когда-нибудь. Я поверил тебе и рискнул всем, но теперь думаю, что могу ошибаться. Уж слишком легко ты провела меня сегодня по дороге в храм.

Что?! Он ставит мне в вину крошечную ложь во спасение, когда сам изощрённо лишил всего — свободы, воли, памяти, а теперь ещё и дееспособности?

— Да как ты смеешь! — вскипела я. — После всего, что ты сделал?!

— Именно после всего, что я сделал, Гвен. Смотрю на тебя и не узнаю. Да, ты потеряла память, но это лишь рациональная часть личности. Я абсолютно уверен, что чувства лежат где-то в другой плоскости и толкают нас на нелогичные и странные поступки. Я смотрю на тебя и думаю, что всё равно любил бы тебя, даже если бы у меня забрали всё, включая память…

Эти странные, неожиданные слова запутали меня окончательно. В них было что-то, что ужалило в самое сердце и засело там ядовитой занозой. Он был прав. Даже потеряв память, я всё равно чувствовала. Чувствовала, что отчаянно не хотела выходить за него замуж. А ещё всей душой ненавидела его залитые чернотой глаза.

Возможно ли, что я притворялась влюблённой, чтобы сбежать?

— И что дальше? — тихо спросила я.

— Ритуал, — ответил он, и от одного этого слова мне стало холодно и неуютно. — А теперь спи. Тебе понадобятся силы, чтобы выжить.

Выжить? Я хотела спросить, что он имел в виду, но против воли провалилась в сон.

— Гвен, просыпайся…

По лицу скользнули горячие пальцы, а вкрадчивый бархатистый голос проник в самую душу. Касание было нежным и ласковым, я даже улыбнулась, но потом вспомнила, кому принадлежит голос, широко распахнула глаза и отпрянула.

Если мужа и задела такая реакция, то он этого не показал. Подхватил на руки и вынес из экипажа на залитую луной дорожку. После заката поместье преобразилось. В лучах ночного светила серебрились распустившиеся на клумбах потрясающие цветы. Они раскрыли белые лепестки навстречу луне и жадно впитывали льющееся с небес голубоватое сияние.

Было светло, почти как днём. Очень странное, сюрреалистическое ощущение. Небо вроде бы тёмное, на нём россыпями сияют звёзды, но при этом можно спокойно читать или рисовать. Разве что цвета выглядят немного иначе, кажутся более холодными.

С соседнего дерева взлетела огромная птица и принялась кружить над раскинувшейся перед имением поляной. Почти сразу к ней присоединилась ещё одна. Я невольно залюбовалась их плавным скольжением в небесной бездне ночного покоя.

Всё происходящее со мной было настолько странным и непостижимым, что я просто застыла в состоянии шока и больше не действовала, только созерцала. Плыла по волнам чужой воли и не знала, к какому берегу меня прибьёт.

Ирвен молча занёс меня в дом, а потом стал подниматься по лестнице. Второй этаж, третий… чердак? Здесь было темно, чисто и почти пусто — лишь на большом комоде лежали мерцающие предметы. Артефакты?

Муж не остановился ни на секунду и даже не запыхался. Вынес меня наружу, и я поразилась увиденному. Крыша имения оказалась плоской. Большую, просторную площадку под открытым небом заливал яркий лунный свет. На ней собрались люди — шесть мужских фигур и две женские. Последние замерли у входа на чердак, стараясь не мешать. Я узнала служанок, которых уже видела вечером.

— Я рад, что ты сюда добрался, — сказал Кеммер. — Мы готовы.

— Прекрасно, тогда сейчас начнём, — кивнул Ирвен и снял с себя сначала мундир, а затем рубашку. Кинул одежду на пол и посмотрел на луну. Затем развернул меня к себе, внимательно вгляделся в лицо, а потом сказал: — Я не уверен, вспомнишь ли ты мои слова завтра. И не уверен, настанет ли это завтра для нас, но хочу, чтобы ты знала: я ни о чём не жалею и принял осознанное решение.

Муж обхватил мои плечи и поцеловал. Горячо, жадно, яростно. Губы мгновенно запекло, я хотела оттолкнуть его, но рука на затылке не позволила. Поцелуй взбудоражил и оглушил. К глазам подступили слёзы, меня заштормило от непонятных и нелогичных эмоций. Мои ладони легли на пышущую жаром грудь Ирвена и оттолкнули.

— Объясни мне! Объясни, что происходит! — нервно сглотнула я, когда муж оторвался от моих губ.

— Время, Гвен. Время — наш самый большой враг. Теперь молчи!

Муж взял меня за запястье и потащил к собравшимся в круг мужчинам.

— Как видите, Гвен недееспособна, поэтому все решения за неё принимаю я. В случае моей смерти — Кеммер. Я оставил ему соответствующие полномочия, — его голос звучал уверенно и жёстко.

Печать на моём виске осмотрели несколько раз, особенно тщательно проверял её высокий мужчина в жреческом одеянии.

— Кеммер, подержи Гвен, чтобы она… не потерялась, — насмешливо попросил Ирвен, отпуская меня, и его брат тут же перехватил мои локти, прижав их к моим бокам.

— Ну что ж… Мы готовы начать, — наконец объявил жрец.

— Тогда приступаем к ритуалу. Ей печать ставьте на спину, а мне — на грудь, — распорядился Ирвен.

— Лучше бы тоже на спину… — протянул один из мужчин, бандитского вида блондин. — Это я как целитель говорю. Может, всё-таки попробуем… поверх этого…

— Не согласен! В таком случае лучше на грудь, — принял решение жрец.

Я только теперь заметила, что на спине у мужа зияет огромный чёрный рубец. Уже не рана, но ещё не шрам — словно громадная хищная сороконожка затаилась у него прямо на позвоночнике. В ужасе посмотрела на рану, а Ирвен усмехнулся:

— Подарочек от кантра́да.

Слово ничего для меня не значило.

Жрец приблизился к мужу, достал из кармана небольшой флакон, отвинтил крышку, которая венчалась кисточкой, и принялся обстоятельно вырисовывать на груди у Ирвена сложный узор. От солнечного сплетения и дальше — по спирали — на кожу ложились непонятные знаки. В лучах луны они слабо светились, а когда жрец закончил работу и замкнул последнюю линию в круг, рисунок вспыхнул синеватым огнём.