— Думаю, у меня найдутся нужные аргументы, чтобы убедить его умерить аппетиты.

Старший Блайнер несколько мгновений с любопытством рассматривал меня, а потом вынес вердикт:

— Что ж, будь по-твоему, новоиспечённая Блайнер. Заодно и проверим, на чьей стороне действительно лежит твоя лояльность. Но знай: я с тебя глаз не спущу!

Я покорно кивнула, хотя на языке и вертелся язвительный ответ, кто кому что мог бы спустить. Но — не время и не место. Глава семьи действительно имел все основания гневаться, а наш с Ирвом брак — всё же мезальянс, пусть не по происхождению, но по финансовому положению — однозначно.

Ощущение облегчения, исходящее от мужа, было практически пьянящим. Ну что же, хотя бы одной катастрофы удалось избежать. С благодарностью посмотрела на Кеммера, и тот едва уловимо кивнул в ответ.

— Ирвик, я встречусь с твоим правозащитником сегодня же и подумаю, как можно пустить кровь Боллару. Я давненько не смотрел в его сторону, посчитал, что их проклятие — само по себе достаточное наказание. Но теперь есть повод поточить старые ножи. Моэра, дочка, ты сможешь поговорить с мужем, чтобы он нужным образом преподнёс информацию Императору?

— Разумеется. Разве можно упустить возможность напомнить Болларам о том, что с Блайнерами лучше не связываться? Мы не даём себя в обиду, — на её лице появилась дежурная улыбка, но цепкий взгляд был направлен прямо на меня.

Не знаю, уловили ли остальные мужчины завуалированную угрозу, но я всё поняла: Моэра Блайнер ни на секунду мне не поверила.

Несколько часов прошло за обсуждением обстоятельств нашего дела и стратегии поведения в суде. К нам присоединился правозащитник, а Моэра и жрец ушли. Кеммер поначалу активно участвовал в разговоре, а потом всё чаще стал отвлекаться, кинул пару обеспокоенных взглядов на дверь, наконец взял приготовленный мною для Нони список и удалился.

Правозащитник — слегка полноватый мужчина за сорок с жидкой, но тщательно ухоженной бородкой и небольшими залысинами над выпуклым, округлым лбом — говорил очень быстро и сыпал номерами законов, которых я не знала, отчего оказалось сложно полноценно вникнуть в процесс. А переспрашивать, показывая своё невежество перед дедом Ирвена, я постеснялась, да и не хотела давать кому-либо лишний повод ставить под вопрос свои интеллектуальные способности. Но правда была в том, что мне действительно становилось сложно концентрироваться на разговоре.

Неужели это долгосрочные последствия приёма зелья беспамятства?

Ладно, времени у нас целый вагон или, как здесь говорят, до примирения Гесты с Танатой, так что муж мне всё объяснит потом.

Наконец встреча закончилась, дед распрощался и ушёл, а Ирвен обратился к правозащитнику:

— Ноблард Асад, пожалуйста, оставьте нас одних, чтобы мы могли поговорить наедине. Думаю, это займёт минут двадцать.

— Конечно, я подожду снаружи. Да, в камере сложно поговорить так, чтобы тюремщик при этом не грел уши. Прекрасно вас понимаю! — протараторил тот и исчез за дверью.

Как только мы остались одни, Ирвен крепко меня обнял и зарылся носом в волосы:

— Спасибо.

— За что?

— За поддержку и за то, как терпеливо ты отреагировала на нападки деда и тёти.

Обняла его в ответ и вздохнула:

— Они имеют все основания так реагировать. Почему ты не сказал им всей правды?

— Потому что не могу гарантировать, что они будут об этом молчать. Ким и Ячер — единственные, кто знает. Но в них я уверен, как в себе. Кроме того, они наблюдали всю эту ситуацию изнутри и указывали на странности в твоём поведении, а также в поступке Бреура. Всё же ни один нормальный брат не поступил бы так с сестрой. Однако Ким и Ячер будут молчать, а тётя Моэра обязательно поделится с мужем. Что касается деда… иногда он ведёт себя непредсказуемо, поэтому ему я тоже рассказывать не хочу. Но, вероятно, придётся.

— Я считала, что тётя в курсе, вы ведь просили её снять проклятие.

— На тот момент я не был уверен, лжёт Бреур или нет, поэтому говорил лишь то, что знал наверняка. Она отказалась помогать. Переубедить её не удалось, и я решил, что если она так воинственно настроена против нашего брака, то опасно раскрывать ей эту тайну. Иначе она могла бы использовать её против тебя. Я этого не хотел. Кроме того, это не моя тайна, Гвен, а твоя. И только ты можешь решать, кому доверить её, а кому нет. Но если мы вступим в полномасштабную конфронтацию с Бреуром, причина перемены его отношения к тебе всё равно всплывёт, так что я бы предпочёл рассказать родственникам заранее, не дожидаясь, пока они выяснят это в зале суда.

— Конечно. Я понимаю. Возможно, это смягчит их отношение ко мне? Позволит смотреть на меня не как на представительницу враждебного рода, а просто как на незнакомку в её теле?

— Не знаю, Гвен. Чужемирцев не любит никто, а ты — потенциальная Странница, хотя раньше о женщинах-странниках я не слышал. Но раз ты смогла однажды вернуться в чужое тело, значит, сможешь это сделать и снова. Несколько веков назад всех чужемирцев убивали сразу, затем законы несколько смягчились, чужаков начали использовать как источники информации, но отношение всё ещё осталось негативным. А Бреуру следовало сразу доложить о том, что произошло. Однако он этого не сделал. Мы можем попробовать сыграть на этом нарушении, хотя для этого придётся рассказать твою тайну всем, кто вовлечён в судебный процесс, а это может сыграть против нас, потому что на симпатию судьи после этого рассчитывать не придётся.

Я тяжело вздохнула, уткнувшись в плечо мужа:

— Хорошо, что ты не предвзят.

— Предвзят. Очень предвзят, — с улыбкой ответил он и поцеловал меня.

Было нечто несправедливое и обидное в том, чтобы целовать собственного мужа украдкой, прячась от других и опасаясь, что наше уединение могут в любой момент прервать. Но в то же время отказываться от столь ценного момента близости я не собиралась. Жарко ответила на ласку, и несколько минут спустя муж дразняще спросил:

— Как думаешь, комната для свиданий — достойное место для коллекции?

Я широко распахнула глаза, неверяще глядя на Ирвена. Хотела ему сказать, что он — сумасшедший, но пока подбирала слова, он снова завладел моими губами, а потом… в общем, поздно стало взывать к его разуму, потому что тот явно сложил полномочия, забрав с собой во временную отставку ещё и мою осторожность.

Спустя невыносимо прекрасные четверть часа мы помогали друг другу привести в порядок одежду, а я пыталась успокоиться, унять бешеное сердцебиение и избавиться от красноречивого румянца на щеках. Когда мы приняли подобающий вид, Ирвен приобнял меня за талию и вывел из помещения допросной.

Изнутри щекотало задорное упоение собственной дерзостью. Учинённое нами хулиганство осталось незамеченным, и от этого становилось лишь веселее. Мы с Ирвеном теперь разделяли на двоих ещё одну бесшабашную тайну, и от этого ощущение нашей связи только крепло.

Зато в камере мы смогли спокойно поговорить, не снедаемые потребностью накинуться друг на друга. Ирвен объяснил, на чём будет строиться наша защита, и один из пунктов — приказ пожертвовать собой для снятия семейного проклятия, что мы планировали инкриминировать Бреуру как попытку преднамеренного убийства. У нас даже имелось косвенное доказательство. Правозащитник сумел достать договор на изготовление таблички для склепа с моим именем. Брат действительно её заказал и даже распорядился выгравировать на ней год смерти. Правда, без даты. Экономный драконов выродок!

Почему-то именно этот практичный цинизм разъярил меня настолько, что я впала в злой азарт. Попадись мне сейчас Бреур — выцарапала бы ему глаза и выбила те зубы, которые не успел выбить муж.

Но мы сидели в камере, а этот поганец гулял на свободе и требовал от нас огромную денежную компенсацию за нападение, однако я не собиралась платить ему ни арчанта.

В этот момент в голове возник план. Простой, как колун, и такой же эффективный.