Я послушно закрыла глаза и позволила повести себя вперёд. Тихо скрипнула чердачная дверь, мы вышли на крышу, а затем раздался лязг запираемого замка. Лица коснулся свежий, прохладный ветерок, принёсший ароматы леса и ночных цветов. Я с удовольствием вдохнула упоительно сладкий воздух. После стольких дней заточения он пьянил не хуже игристого вина.

— Вся ночь только наша, Гвен. Никто не посмеет нас побеспокоить, — муж положил мне на поясницу широкую ладонь и потянул за собой.

— Глаза уже можно открывать? — улыбнувшись, спросила я.

— Пока рано, — Ирвен провёл меня ближе к середине крыши, обнял со спины и шепнул на ухо: — А теперь можно.

На каменной площадке стояла исходящая паром здоровенная ванна. Рядом с ней постель игриво обнажила перед ночным небом свои белоснежные простыни. У изголовья переливались в ночном свете высокие вазоны с застенчиво сомкнувшими бутоны цветами.

— Пойдём, пока вода не остыла.

Ирвен развязал поясок моего платья и принялся расстёгивать пуговки на лифе. По телу расплылось тепло предвкушения. Я подставила шею под поцелуй и спросила:

— А нас никто не увидит?

— Нет. Середина крыши снизу не просматривается, а высоких зданий нет на мили вокруг.

Когда платье с лёгким шуршанием опало к моим ногам, я повернулась к мужу и помогла раздеться ему. Сияние убывающей луны наполняло силой и ласкало обнажённую кожу. Она покрылась мурашками от контраста пылающей огнём печати на спине и навевающего прохладу ветерка.

— Ты даже не представляешь, до чего прекрасна, Гвен, — наклонился ко мне муж и накрыл губы горячим, долгожданным поцелуем.

Я жадно ответила, обвивая его шею руками и ощущая, как наши тела соприкасаются. От околдовывающего чувства правильности происходящего закружилась голова. Ирв приподнял меня над полом и понёс к ванной. Я скинула ботиночки и попробовала воду рукой — она оказалась идеально тёплой и отчего-то зеленоватой, пахнущей луговыми травами и земляникой. Муж помог мне забраться в воду и затем сам шагнул в обволакивающую шелковистость ароматной воды. Когда мы сели, просторная ванна наполнилась почти до бортиков.

Ирвен уложил меня спиной себе на грудь и принялся завораживающе медленно гладить.

— Тут так потрясающе красиво! Знаешь, такие места куда уместнее в приличной коллекции, — промурлыкала я. — А то сплошные тюремные камеры и допросные, как у каких-то заматеревших уголовников.

— Значит, будем пополнять коллекцию более романтическими локациями, — согласился муж, не отрывая от меня томно скользящих по телу ладоней.

— Спасибо. Мне безумно приятно, что ты подготовил такой подарок.

Я откинула голову на его плечо и посмотрела на зависшие в разных частях небосвода луны. Их свет окутывал нас прозрачной пеленой. Расшалившийся ветерок шептал нежности, а зелёное море леса за пределами имения колыхалось мрачными лиственными волнами. Ночь распахнула объятия в бездну и рассыпала по ней жемчужины звёзд.

Когда наши с Ирвеном сердца забились в унисон, меня накрыло хмельной волной счастья, такого сильного, что на глаза навернулись слёзы.

— Мне кажется, что я не жила, а спала в ожидании того, что со мной случишься ты. Словно во всей огромной вселенной для меня есть только одна половинка, просто так уж вышло, что она оказалась в другом мире.

Повернула лицо к мужу и посмотрела на его профиль, высвеченный лунным светом. Ирвен крепко обнял меня и сказал:

— Если бы я знал, что ты есть, я пришёл бы за тобой в любой мир.

Я кивнула и закинула руку назад, закопалась пальцами в густые волосы на его затылке и спросила:

— Что дальше?

— Когда вода остынет, я перенесу тебя на постель и согрею. И на этот раз буду греть очень долго.

Я довольно фыркнула и потёрлась о него всем телом.

— Нет, я имела в виду, что нас ждёт завтра, послезавтра, через месяц?

— Рано или поздно мне нужно будет вернуться на службу. Скорее всего, тебя тоже призовут к Разлому. Мы выбьем себе уютную семейную квартирку в гарнизоне и обустроим в ней всё так, как ты захочешь.

— А если я забеременею?

— А когда ты забеременеешь, мы озаботимся тем, чтобы тебе было удобно. В гарнизоне безопасно, никакие твари туда не прорывались уже больше десятилетия, там не очень много женщин, но они есть. Когда родится наш первенец, я возьму все свои неотгулянные увольнительные, потребую длинный отпуск и увезу тебя обратно сюда, домой. А дальше — посмотрим, Гвен.

Он поймал мою руку, погладил, а затем поцеловал.

— Я переживаю, что у Разлома будет слишком опасно.

— Прорывы случаются не так уж часто, а я впредь буду крайне осторожен. Это всего лишь работа, Гвен. Да, опаснее, чем работа пекаря, но у нас в части есть ветераны, что служат у Разлома по двадцать или тридцать лет, и их много. Я просто никогда больше не буду рисковать собой без веской причины. А когда мне снова доверят командовать новобранцами, я вымуштрую их так, что они дышать не посмеют не по уставу. Гвен, я не говорю, что будет просто, но мы разберёмся со всеми сложностями и преодолеем все трудности. Вместе. Вдвоём.

И я ему поверила. В голосе Ирвена, на самой грани слышимости, рокотала спокойная, уверенная сила, и её было так много, что я задрожала от соприкосновения с ней.

— Знаешь, мне кажется, что вода уже остыла, — хрипло проговорила я и обернулась на мужа, чтобы встретиться с ним взглядом. В его глазах расплавленным серебром плескался лунный свет.

Он вынул меня из ванны, завернул в мягкое пушистое полотенце и отнёс на постель. Уложил на шелковистые простыни и хотел накрыть сверху своим восхитительно тяжёлым телом, но я успела повернуться к нему спиной и ждала, когда наши печати сольются воедино. Однако Ирв медлил. Принялся целовать мои плечи и лопатки, а затем пробрался горячей рукой под живот и чуть приподнял, прижимая к себе. От этого властного движения у меня перехватило дыхание и заискрило в глазах.

Его томные, медленные поцелуи наполняли меня терпкой негой и сводили с ума. Я охотно шагнула в это жаркое безумие и отдалась ему без остатка, впитывая пронзительную красоту нашей первой настоящей ночи. Когда наши тела наконец сплелись в единое целое, а две печати сплавились в одну, я окончательно потеряла разум.

Поцелуи мужа ложились на кожу изысканным узором, невидимым, но явственно ощутимым, и к утру я чувствовала себя целиком закованной в невесомую лунную броню его любви. И больше ничего не боялась. Даже смерти. Потому что знала, что теперь найду Ирвена всегда, в любом мире, в любом времени, в любом обличье.

Наша бесконечно прекрасная ночь закончилась ослепительно ярким рассветом. Мы встретили его, лежа на постели и переплетя пальцы. Уже не вдвоём, а втроём, и крошечная искра силы мужа мягко горела у меня под сердцем.

Я улыбнулась буйству красок у горизонта, а Ирвен сказал:

— Ради этого действительно стоило умереть.

Веки казались невыносимо тяжёлыми. Кажется, они слиплись. Или это он настолько ослаб? Открыть глаза было сродни подвигу, но он всё же справился.

Незнакомая комната расплывалась и качалась перед его затуманенным взором, а во рту пересохло так, что казалось, будто он набрал в него песка. Тело горело, особенно пекло затылок и грудь. Он попробовал пошевелиться, но ничего не вышло.

Наконец зрение стало более чётким, а чужие воспоминания хлынули в сознание тошнотворным потоком. Он молча дышал, слушая собственные натужные хрипы, а потом просипел:

— Воды…

Сидящая у его постели пожилая женщина вздрогнула, вскочила на ноги и запричитала:

— Геста светлоликая, очнулся! Очнулся, соколик наш! Чудо-то какое!

Вместо того чтобы дать воды, бестолковая служанка понеслась прочь из покоев, до омерзения громко хлопнув дверью. Матея… имя всплыло в голове почти сразу, и он сделал себе мысленную пометку посадить её в камеру без воды на трое суток. Если выживет, то научится исполнять господские приказы, а не суету разводить.