— Кхм-кхм… — закашлялась я, потому что слышать это было неожиданно.

В воспоминаниях Гвендолины Кайрэна была решительной, смелой и дерзкой, и уж никак не гадиной. Возможно, стервочкой, но только с теми, кто пытался её обидеть.

— Кайрэна просто ненавидит Блайнеров. По ней и младшим близняшкам смерть родителей ударила сильнее всего. Кроме того, ей всего девятнадцать. Думаю, что со временем… она поймёт, что всё с этим проклятием обстоит не так просто и не так однозначно.

— Ты помнишь, из-за чего погибли родители Гвендолины? — спросил вдруг Ирвен.

— Да. Они пытались провести ритуал снятия проклятия. Такой же, как Бреур наказал провести мне, только он добавил небольшие изменения. Родители считали, что, пожертвовав собой, они освободят нас от проклятия, но у них ничего не вышло. Они умерли напрасно. И это стало большим ударом для Бреура. Он несколько раз дорабатывал ритуал, но… не попробуешь же. Аделина предлагала вытянуть жребий, но Брен… — я запнулась. — Бреном его называли дома. Ему не очень нравится его полное имя. Так вот, Бреур отказался. Он сам не мог участвовать, потому что он — единственный, кто может передать родовое имя дальше, и если он погибнет, то род прервётся. Тогда Аделина предложила тянуть жребий среди семерых сестёр, но он запретил. Сказал, что он не собирается… прятаться от проблем за женскими юбками. И они отложили этот вопрос до тех пор, пока ситуация не станет катастрофической. А потом я оказалась в теле Гвен, и Бреур сделал то, что сделал. Знаешь, я его даже не виню теперь… — я закусила губу. — Теперь, когда мне доступна память Гвендолины, мне его жаль. Всех их жаль.

— Ты же не можешь говорить этого всерьёз? — нахмурился Ирвен.

— Могу. Сама я не пожалела чужемирца, захватившего твоё тело, так что не мне судить Бреура. Я бы не хотела оказаться на его месте. И если ты не станешь возражать… я всё же попрошу твою тётю обратиться к Танате и снять проклятие.

— Мы с Кеммером уже просили, пока ты была в беспамятстве. Она отказала. Разозлилась на нас обоих и заявила, что Боллары — дурное семя, и для всех будет лучше, если их род угаснет. А ещё она была категорически против нашего брака и отказалась помогать. Тётя очень упряма, и нам не удалось её переубедить.

— Значит, я попробую сделать это сама, позже. Кто знает, может, у меня получится показать ей события в ином свете.

Ирвен задумчиво гладил меня по обнажённому бедру и внимательно вглядывался в моё лицо. Я впервые смогла во всех деталях рассмотреть его глаза — приглушённо-голубого цвета, как зимнее утро, с тёмной окантовкой радужки. Они сияли, как два топаза в оправе из чернёного серебра.

— Ты слишком добра.

— Бреур поступил со мной жестоко, но он защищал интересы семьи и хотел лучшего для себя и своих сестёр.

— Он мог просто отречься от тебя.

— Мог, — согласилась я. — Но он предпочёл извлечь выгоду из страшной ситуации, в которой оказался. В воспоминаниях Гвендолины он — заботливый и любящий брат. Это всё, что я могу сказать. И теперь я лучше понимаю, почему в Доваре так не любят чужемирцев. Видеть в теле родного человека чужака — это действительно больно и отвратительно. Думаю, если бы ты был знаком с настоящей Гвендолиной, то отнёсся бы ко мне иначе.

— Вряд ли. Я люблю тебя именно такой, какая есть.

Ирвен снова наклонился и поцеловал меня, на этот раз куда горячее.

— Не переводи тему, — промурлыкала я, разрывая поцелуй. — Как ты подделал дату?

— Ах да. Свидетельство о браке. В первый же день, когда ты появилась в имении, я… ну не влюбился, конечно, но, скажем так, обратил на тебя внимание… много внимания. Очень много внимания! Когда ты вошла в мой кабинет в компании Бреура, я понял, почему ваш отец не отказался от вашей матери. Ты действительно очень красива, но привлекло меня не это. Ты вздрогнула от циничных слов Бреура о моей смерти и попыталась смягчить его резкость, когда он ушёл, и это выглядело искренним порывом. Твоё сочувствие тронуло. А после разговора на крыше… Во мне боролись воспитание и желание. Хотелось поцеловать тебя и соблазнить, потому что где-то на задворках сознания мелькала злая мысль, что терять мне всё равно нечего и стоит получить как можно больше удовольствия от оставшихся дней. Я попытался тебя предупредить, что не следует меня провоцировать, а потом поехал встретиться с дядей. Он так и не завёл семью, выбрав путь жреца. Когда у меня возникали сложности или я сталкивался с моральными дилеммами, он всегда был тем человеком, который давал самый взвешенный совет и никому не рассказывал о моих делах.

— И что он сказал?

— Что жизнь несправедлива и ситуация сложилась поганая, но это не повод вести себя по-скотски. Он также сказал, что взять к себе в дом красивую незамужнюю целительницу — очень опрометчивое решение, и что чувства и притяжение между нами теперь практически неизбежны. Но с последствиями любых наших поступков столкнёшься только ты. Он помог посмотреть на ситуацию с женской стороны. Спросил, хотел ли бы я, чтобы после моей смерти тебя подвергли унижениям и остракизму за внебрачную связь. Разумеется, я этого не хотел. Тогда он предложил оставить свободной строчку в книге. Сказал, что если я всё же решу на тебе жениться, дата на свидетельстве будет совпадать с первым днём, когда ты переехала в имение, и это поможет защитить твою репутацию. Особенно если ты случайно забеременеешь, ведь любой целитель в состоянии вычислить дату зачатия с точностью до недели.

Я широко распахнула глаза, удивлённо глядя на Ирвена. Неужели он всерьёз думал о моей возможной беременности в день, когда мы только познакомились? Это было очень… странно. Но в то же время его можно было понять — когда ты знаешь, что тебе осталось жить две недели, невольно начинаешь планировать… или сходить с ума и идти вразнос, зависит от типа личности.

— Это был всего лишь запасной вариант. Я не собирался на тебя давить или принуждать. Просто чувствовал себя спокойнее, имея возможность защитить твою репутацию.

— Но ранняя дата вызвала бы вопросы… Ведь проклятие предполагало смерть в день бракосочетания.

— Да, вопросы возникли бы, но отвечать на них — не твоя обязанность. Никто из проклятых Болларов ещё не сочетался браком, так что прецедента не было. Ситуацию обязательно обсудили бы все светские сплетники, но до тех пор, пока ты юридически защищена свидетельством о браке, они могли лишь разговаривать. Тебя не посмели бы исключить из общества или отказать тебе в работе. А если бы ты случайно забеременела, то наш ребёнок стал бы моим законным наследником, а значит, имел бы право на защиту моей семьи. Кеммер бы о вас позаботился.

— Кеммер меня недолюбливает, если говорить мягко.

— И что? Он и не обязан любить тебя, ему достаточно относиться к тебе уважительно и выполнять мою волю. Он бы сделал для моей жены то, о чём я его попросил, несмотря на свои эмоции.

Слова Ирвена затронули болезненные воспоминания. Моя семья из прошлой жизни считала иначе. Они думали, что могут решать за меня и причинять боль во имя своего «мы знаем как лучше и действуем тебе на благо». А Кеммер вёл себя по-другому. Он говорил брату, что против его затеи, но всё равно поддерживал поступками. Это было так странно и в то же время вызывало восхищение. Пожалуй, такой деверь достоин того, чтобы попытаться с ним подружиться.

— А зачем понадобилось лишать меня дееспособности? — спросила я.

— На случай, если ритуал слияния не снял бы с тебя подчиняющего заклинания, у нас был бы ещё как минимум месяц на то, чтобы предпринять другие шаги. Твоя недееспособность развязывала мои руки и ограничивала твою возможность навредить мне юридически и даже репутационно. Собственно, это предложил Кеммер. В случае, если бы меня не удалось воскресить, он стал бы твоим опекуном и принимал бы решения за тебя. Знаю, звучит не очень хорошо, но ты вела себя как одержимая, Гвен, а мы оставили за собой возможность действовать в твоих интересах.