Поэтому мы просто смотрели друг на друга. Делили на двоих дыхание, мысли и запретное желание стать ещё ближе. Расстегнуть пуговицы на его рубашке и положить ладони на рельефную грудь. Затем стянуть с себя платье и прислониться к мужу спиной. Позволить его рукам жадно блуждать по моему телу и воспламенять всё сильнее. Потереться обнажённой спиной о его грудь, провоцируя и дразня. Ощутить проникновение и сойти с ума от горячего ритма. Сплавиться воедино и никогда не расставаться.

Кажется, Ирвен чувствовал мои желания. Его дыхание стало отрывистым, сердце забилось чаще, а ткань на брюках натянулась, выдавая возбуждение.

Но мы ничего не могли сделать. Только смотрели друг на друга, пожираемые страстью, для которой не было выхода. Казалось, что время запекается в пожаре наших желаний. Наши печати горели и побуждали наплевать на условности и присутствие тюремщика. Огромные зрачки Ирвена затопили практически всю радужку, и его глаза снова стали чёрными, но на этот раз я рассматривала их с упоением. Остро ощущала свою власть над мужем и его — надо мной.

В этот момент тюремщик поднялся с места, с хрустом потянулся и скрылся за дверью, ведущей прочь из этой части тюрьмы.

Я проводила взглядом одетую в синий мундир фигуру и посмотрела на мужа.

Ирвен наклонился ко мне и завладел губами. Я обвила руками его шею и прижалась так тесно, как только смогла. Он встал с нар, поднимая меня вслед за собой, а потом потянул в единственный непросматриваемый угол камеры — между стеной и стеллажом. Притиснул к каменной кладке бёдрами и принялся целовать так неистово и жарко, что я совсем потерялась в ощущениях.

Шалея от желания, всё же смогла на мгновение отодвинуть его от себя и дрожащими от нетерпения пальцами принялась расстёгивать его рубашку, а когда обнажилась печать, прильнула к ней и едва не застонала от прикосновения к плотной бархатистой коже. А потом повернулась к нему спиной и прижалась, кусая губы от нетерпения. Когда наши печати сомкнулись, по телу прошёлся электрический разряд чувственного наслаждения.

Рука Ирвена скользнула между грудей и легла мне на скулу, а потом он всем телом вдавил меня в стену, но касания холодной жёсткой кладки я так и не ощутила — прижалась щекой к мозолистой ладони, млея от чувства защищённости. Другая рука мужа уже ласкала обнажённую кожу бедра под подолом, и я задрожала от предвкушения.

Когда наши тела слились воедино, я изо всех сил закусила губу, чтобы не заскулить. Яростные, жадные толчки, горячие пальцы, хриплое дыхание над ухом, скользящие поцелуи на шее и… удовольствие, сплавляющее нас воедино так, что мы становимся одним целым. Неразделимым. Оглушающая эйфория обладания и принадлежности, что толкает с обрыва реальности в бездну огненного восторга. Мы рухнули в неё вместе и вместе в ней утонули.

Я сопротивлялась возвращению в реальность. Цеплялась за пульсирующие в теле отголоски экстаза. Хотела навсегда раствориться в этом моменте.

Ирвен смущённо помог мне привести в порядок одежду, а потом вопросительно заглянул в лицо, словно опасаясь моей реакции. Я не сразу сообразила, в чём дело. И только спустя несколько минут до меня дошло, что Гвендолина сочла бы подобное поведение мужа если не оскорбительным, то как минимум непристойным. Я лишь улыбнулась, погладила его по щеке и прошептала:

— Мне безумно нравятся моменты близости с тобой. И мне всё равно, где они случаются, если честно. А вообще, там, откуда я родом, некоторые пары коллекционируют необычные места.

Ирвен удивлённо выгнул бровь и явно хотел расспросить поподробнее, но камера — не лучшее место, чтобы обсуждать моё происхождение. Кажется, я заронила в его воображение семена интереса, потому что когда мы вернулись на нары, он тихо спросил:

— И какие это места?

— Не знаю. Любые. Зависит от ситуации.

— Например, на крыше? — лукаво улыбнулся он.

— Да, вполне может быть, — пожала плечами я.

— Или в экипаже? — улыбка на его лице стала ещё шире.

— Или в экипаже, — подтвердила я. — Или на пустынном берегу красивого озера.

— Это было бы очень дерзко и очень опасно, — завороженно протянул он. — А в ночном лесу?

— Разве это не опаснее, чем на берегу озера? — фыркнула я, чувствуя, что теперь Ирвен этот вопрос в покое не оставит.

— Или в храме, — загорелся он. — Ещё опаснее. За такое жрецы могут и проклясть.

— Эй, ты что-то увлёкся, — попыталась я остановить полёт его фантазии.

Но было поздно. Я это ясно видела по мечтательному выражению его лица. Видимо, так и рождаются коллекционеры. Ну… ладно. Главное, чтобы он с другими ничего не коллекционировал, а в остальном… Это действительно может быть интересно.

Мы с мужем уютно устроились на нижних нарах, лёжа спиной к решётке. Он крепко обнял меня сзади, а я задремала, наслаждаясь его близостью и ни капли не жалея о своём решении разделить с ним срок.

— Разошлись по нарам! — внезапно раздался зычный голос тюремщика, а по решётке канонадой прошлась дубинка, отстукивая по металлическим прутьям пугающий ритм.

Я вздрогнула всем телом, а Ирвен раздражённо поднялся на ноги и посмотрел на стоящего по ту сторону одетого в тёмно-синий мундир незнакомого полуденника. Видимо, караул сменился.

— Здесь холодно. Мы просто грелись. И это семейная камера.

В голосе мужа звучало глубокое раздражение, рокочущее, как штормовое море вблизи скал. Но тюремщик не стушевался и явно наслаждался данной ему властью.

— Семейная камера, а не бордель, — насмешливо ответил он, чем мгновенно вскипятил гнев Ирвена.

Я спешно поднялась на ноги и обняла мужа со спины.

— Нам не нужны неприятности. И я действительно очень хочу спать. Давай ты просто ляжешь сверху, а для тепла мы попросим передать нам побольше одеял, — тихо попросила я.

Мужчины продолжали мериться взглядами. Ирвен бывал невообразимо упрямым, но в то же время хотелось верить, что ему хватит разумности не давать волю злости.

Напряжение сгустило воздух, а полуденник явно наслаждался происходящим и надеялся, что заключённый не сдержится и кинется на него. На самодовольном лице появилась гаденькая ухмылочка, но практически сразу потухла.

Муж молча повернулся ко мне и обнял, стиснув челюсти. Не привык к подчинённому, уязвимому положению и теперь злился так сильно, что в нём забурлила магия. Но мне не было страшно. Ирвен не из тех, кто вымещает свой гнев или неуверенность на других. Он может пылать от ярости, и при этом рядом с ним всё равно будет безопасно. Это одна из причин, почему я его полюбила.

— Знаешь, ещё для коллекции хорошо бы подошла примерочная в магазине одежды, — шепнула ему на ухо, чтобы отвлечь. — Как считаешь?

Ничего умнее в голову не пришло, и я винила в этом зелье беспамятства — приятнее было считать, что оно загубило мои ценные мозговые клетки, чем признавать, что я изначально недалеко ушла от леонессы.

Ирвен поцеловал меня в висок, ловко забрался на верхние нары и улёгся на живот, опустив правую руку. Я лежала на спине, держась за неё и переплетя наши пальцы. Конечно, не так хорошо, как в обнимку, но всё же лучше, чем если бы нас разделяли толстые стены.

Сон окутал тёплым одеялом, а сквозь пальцы Ирвена ко мне тончайшей струйкой текла его сила — непривычная, наэлектризованная агрессией, но покорная лично мне.

По отяжелевшему телу растекалось счастье, собиралось где-то в районе пупка и грело изнутри.

Мы так и уснули, держась друг за друга, словно боялись, что судьба может украсть одного из нас.

— Вечерник! — вдруг загремело над ухом, и я разлепила сонные глаза.

За крошечным окошком темнело небо, а значит, мы проспали закат. Тело немного затекло от неудобной позы, но когда Ирвен спустился, то незаметно размял мне плечи и шею. В его руках было настолько хорошо, что я разомлела и даже толком не поела. Суп с потрохами показался не особо аппетитным, и я отдала свою порцию голодному мужу, сама поела лишь немного хлеба и погрызла засохший сыр, оказавшийся неожиданно вкусным.