Замолчала, запыхавшись, и в ожидании посмотрела на дракона. Но вместо того, что воспринять мои слова всерьез, он лишь ухмыльнулся. Холодно и язвительно.

— Какое благородное рассуждение, ведьма, — произнёс он, прищурив глаза. — Ты так заботишься о героях книги? Или пытаешься убедить себя, что это всё стоит твоих усилий?

— Чёрт тебя побери, дракон! — вспыхнула я, чувствуя, как дрожь пробирает всё моё тело. — Ты хоть раз в жизни можешь перестать быть таким чёртовым тираном? Ты весь в ранах, едва стоишь на ногах, а всё ещё размахиваешь своим величием, словно оно что-то значит!

— Значит, — жестко ответил он, вставая на ноги. Его движения были медленными, но в них всё ещё чувствовалась сила. — Моя гордость — это единственное, что у меня осталось.

— У тебя есть те, кто верит в тебя, — сказала я, понизив голос, пытаясь достучаться. — Те, кто хочет, чтобы ты жил.

«Услышь меня уже!» — мысленно восклицала.

— Они верят в того, кто никогда не сдаётся. В того, кто идёт до конца, — усмехнулся он. — И ты хочешь, чтобы я их предал?

— Да ты уже предал их, когда позволил себя захватить! — моё сердце сжалось от гнева. — Ты думаешь, они хотят видеть своего господина растерзанным на куски? Ты думаешь, что им важно, что ты был гордым, когда умирал?

Его лицо исказилось от гнева, но он не спешил отвечать. Это молчание было хуже любых слов, и я почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.

— Если ты не уйдёшь, ты погибнешь, — вновь повторила я, уже не стараясь скрыть дрожь в голосе. — Или слетишь с катушек. Не знаю даже, что хуже. Всё это будет зря.

Он медленно подошёл ко мне, его глаза засверкали, как расплавленное золото в темноте. На щеках появился намек на чешую.

— Ты думаешь, что это просто? — его голос был тихим, но от этого не менее угрожающим. — Ты думаешь, я могу просто уйти и начать всё заново?

— Да, — прошептала, глядя прямо ему в глаза.

Мы смотрели друг на друга, и напряжение между нами было почти осязаемым. Я видела, как его гордость, его страхи борются с тем, что я сказала. А затем он вздохнул, его плечи осели, и он отвёл взгляд.

— Хорошо, — сказал он наконец, его голос был глухим. — Я уйду.

Моё сердце дрогнуло, но я знала, что это был единственный правильный путь.

— Спасибо, — прошептала я, но Дормор поднял руку, останавливая меня.

— Не благодари, ведьма, — сказал он, его голос снова стал холодным. — Это не для тебя.

Хотела ответить, но не успела. Дракон отвернулся, и, несмотря на его гордую осанку, я видела, как тяжело ему далось это решение.

Когда Дормор вышел за дверь, я осталась одна, слушая, как его шаги растворяются в ночной тишине. И только тогда позволила себе заплакать.

Почему? А черт меня знает… Может, я случайно днём пролила зелье слезоточивости?

Слова Хелен всё ещё звучали в моей голове. Каждое — острое, как лезвие кинжала. Она снова и снова пыталась втолковать мне, что я должен уйти. Как будто я могу просто исчезнуть. Как будто моё существование — это всего лишь временное неудобство для её спокойной жизни.

Я не мог поверить, что действительно согласился. Но аргументы этой ведьмы… чертовски логичные и холодные… заставили меня остановиться. Нет, она не убедила меня. Я сам принял решение. Потому что знал: если останусь, то уничтожу всё, что мне дорого. В том числе и её.

Тени окружали меня, растворяясь в ночи, как всегда. Они пришли на мой зов, бесшумно, без вопросов, как должно быть. Я привык к этому. Привык, что мои приказы выполняются безоговорочно. Но сейчас это раздражало. Всё раздражало. Слова Хелен, её лицо, её грёбаные рассуждения… и то, что я поддался. Ушёл.

Я, Кхагар Дормор, покинул Литерию не потому, что проиграл или испугался. А потому что она убедила меня. Своей проклятой логикой, своими словами, своей ненавистью, пропитанной странной заботой. Не понимал, почему всё это выворачивало меня наизнанку. Это было неправильно. Непростительно.

Я, чёрный дракон, воплощение силы, но всё в последние дни будто выскальзывало из моих рук. Она выскальзывала.

Проклятая ведьма, чужестранка, чьё имя было единственным лучом света, когда я сидел в той пропахшей сыростью темнице. Лицом к лицу с отцом, не знающим жалости. Когда молчал из последних сил, терпя мучительную боль от работы магов, накладывающих печать. Они знали, что не смогу убить меня, не лишив родовой силы. И отец знал. А я не мог выбросить из головы эту девчонку, с чего-то вдруг начав переживать, что она бросится меня искать.

И ведь бросилась же… Это бесило меня больше всего.

Мне изначально следовало быть выше этого. Я должен был сосредоточиться на планах, на мести, на своих целях, на Гвен. Но не её лицо, не её голос, не её касания сводили меня с ума, заставляя терять контроль.

Там, сгорая в агонии в окружении стен подземелья, я прокручивал в голове мысли, пытаясь понять: как же к этому все привело? С какого момента все изменилось?

«С того самого момента, как увидел ее впервые», — подсказал внутренний голос.

А ведь и правда. Я впервые почувствовал эту странную тягу к ней ещё до того, как узнал, о том, мой мир и жизнь — ненастоящие. В тот день, когда она ворвалась в моё убежище вместо танцовщицы. Это было просто нелепо. Ее танец, смущение, гнев — всё это должно было вызвать у меня лишь насмешку. И вызвало. Но почему-то я запомнил её. Её лицо и изгибы отложились на подкорке, а взгляд, полный негодования, въелся в память.

Наверное, поэтому, когда увидел Хелен во дворце после, я так сильно разозлился? Не потому что из-за ее вопросов не смог увидеть Гвен. Нет. Что-то в ней притягивало меня. И это что-то побудило явиться к ней в лавку с приказом вернуть мне невесту.

И я приходил снова и снова, успокаивая себя мыслью, что это лишь для дела. Что все происходит в рамках исполнения моего плана. А желание подавить ведьму, стереть из ее взгляда ту ярость и убрать из тона скрытую язвительность — лишь причуды моего дракона.

И эта убежденность сыграла со мной злую шутку.

Первый раз, когда я поцеловал её, я сам не знал, что на меня нашло. Хелен была грубой, саркастичной, насмешливой. Её слова резали меня, как лезвия, а взгляд будто бросал вызов самому моему существованию. Я чувствовал, как во мне что-то срывается. Не моя человеческая гордость. Нет. Это был мой дракон, который требовал заставить её замолчать.

Губы ведьмы оказались ближе, чем я думал. В тот момент всё произошло быстро, почти мгновенно. Я наклонился и прижался к её губам, грубо, яростно, с тем единственным желанием — показать ей её место.

Но что-то пошло не так. Хелен не оттолкнула меня сразу. Я почувствовал, как её губы слегка дрогнули, как её дыхание задержалось. Её тепло, нет, жар, как у раскаленного металла, окутало нас обоих. Она не сопротивлялась. Не сразу. И это меня сломало.

Её вкус — горьковатый, с ноткой чего-то сладкого, почти травяного — разжёг во мне желание, которое я не мог объяснить. Моё тело отвечало быстрее, чем разум. Моё дыхание стало глубже, а пальцы сильнее сжимали хрупкое тело, удерживая её на месте. Я хотел большего. Хотел поглотить её полностью, почувствовать, как она сдаётся.

Но она не сдалась. Она вырубила меня.

Моя гордость пострадала, но не так сильно, как что-то другое. Что-то, что я не мог до конца объяснить.

Второй раз я сорвался, когда был полностью уверен в своей непоколебимости.

Хелен. Нет. Аля. Это имя я услышал от неё впервые, когда она была пьяна. В тот момент её слова, прикосновения и взгляд вновь разожгли во мне нечто такое, что я до сих пор не мог потушить.

Я тогда знал, что она лжёт. Всегда знал, что с ней что-то не так. Её манеры, её речь — всё это выдавало в ней чужачку. Она не следовала правилам мира, в который попала. Она нарушила даже ход истории, описанной в той книге, который я забрал из её лавки. Гвен, Ларсон, я, Хелен — всё должно было быть совершенно иным.

Я был предсказуемым злодеем. Она — злодейкой, помогающей разрушить чужое счастье. Гвен должна была быть моей, а я — её наказанием. Но Хелен, вернее Аля, изменила всё. Она бросила вызов самой воле богинь, сюжету, этому миру и мне.