Час от часу не легче!

— Мне тянуть из тебя информацию каленым железом?

— Здесь не место для разговора.

— А где такое место будет?

Видимо, сегодня я «захмыкаюсь» и на долгий срок осипну, утратив голос.

— Я принимаю лекарства и контролирую ситуацию.

— Но успеха, я так понимаю, нет.

— Нет? — снова смотрит на меня.

— Считаешь, что я не замечаю твои ежевечерние кривляния на кухне, твою походку — периодическую, слава Богу, не частую и не перманентную, при которой ты подволакиваешь ногу, твои вздохи в ванной комнате, когда ты, видимо, уверена в том, что я уже заснул и ни хрена не слышу…

— Не ругайся, пожалуйста, мы ведь в церкви.

— Что? — сощурившись, сиплю.

— Это не страшно, Костенька.

— Не страшно, но боль точно не проходит! — расправив плечи и уставившись перед собой, негромко говорю. — Про откровенность ты забыла, на доверие насрать, зато ты с умным видом рассуждаешь о красоте поступка Юрьева. Он сделал так, как посчитал нужным. Повторяю еще раз! На этом разговор закончен, Ася. Мне не нравится такое отношение.

— Ты волнуешься за меня? — по-моему, она смеется.

— Я волнуюсь за семью: за тебя и сына. И говорю серьезно.

— А за себя?

— За меня должна волноваться ты. Но вместо этого ты устраиваешь разборы полетов на ровном месте по нестоящим внимания причинам. Видите ли, Юрьев поступил, как чмо!

И вообще, слышал бы начбез, что говорит моя жена, пространно рассуждая о красоте и долбаной порядочности. Что ему подобные вопросы и точки зрения этой слабой женщины, с которой он знаком совсем чуть-чуть, в общей сложности, недолго, и то по сводкам своих «информагентств»?

— Он бывший мент, Цыпа, к тому же, ушедший из органов по негативу. Не спрашивай о причине, все равно не отвечу. Такие, как Ромыч, в принципе ничего не знают о красоте. Они с ней незнакомы.

— У него жена — красавица.

А я ведь никогда не спорю о разных вкусах, предпочтениях и противоположных точках зрения. Возможно, по экстерьеру этой мымры нет вообще вопросов, зато с душевным состоянием Ольги Юрьевой я знаком не понаслышке, поэтому вопрос о том, можно ли считать эту дамочку с огромной вавой в голове и личной драмой в сердце и на израненном теле красавицей или последнее — исключительно под соответствующее настроение, оставлю открытым или предпочту не обсуждать совсем.

— Его интересует законность, правопорядок, немного беспредел и, естественно, вопросы целесообразности применения грубой силы, когда с трудом доходит на словах. Так что, внешний вид и антураж, а также этикет, на всякий случай, не превалируют в списке интересов Романа Игоревича. Для него эти позиции вообще не авторитет. Безопасность превыше всего. Слыхала девиз: «Быстрее. Выше. Сильнее»?

— Нет.

Еще бы! Не сомневался. Я просто так спросил, для затравки нашего с ней разговора.

— Это про него. Лучше и не скажешь. Будь первым, действуй на упреждение, если разговор идет про «быстро». Добавь размаха, искрометности и припороши исподтишка, если обсуждаем эпитет «выше». «А со всей дури и открыто» касается, как ты понимаешь, вопросов приложения силы, как движущего и настраивающего на работу рычага. Ромыч отнюдь не меланхолик, не ипохондрик, не праведник, не мученик и уж, конечно, не романтик, скорее неисправимый реалист, немного циник, обозленный на судьбу прагматик, еще, конечно, перфекционист и, естественно, самодур, абьюзер, манипулятор и кретин. Ольга за глаза называет палачом, хотя об этом каждый знает, но это звание, как ни странно, Юрьев носит с гордостью, считая заслуженной и наиболее значимой медалью. Его последнее вообще не задевает. Поверь, Мальвина, все, что не делается, только к лучшему. У Тимоши появился необозначенный и непоставленный на официальное довольствие ангел-хранитель. Достаточно того, что Юрьевская грымза, как ласково называют его любимую жену у нас в конторе, подвязалась и скоро станет крестной матерью.

Раз другого ей больше не дано!

— От крестин не отказываются, Костя, — похоже, Ася не расслышала того, что я только вот сказал. — Это неправильно и грубо по отношению к Тимоше.

— Он уступил жене, Цыплёнок.

Еще раз повторить? Видимо, талдычить буду долго.

— Я не Цыплёнок, у меня есть имя, — угрожает и сипит, сильно скашивая взгляд.

— Ась, супруги не могут быть крестными родителями. Тебе ведь об этом сказали мудрые люди. Я тоже, кстати, слышал.

— Почему?

— Такие правила, — плечами пожимаю. — Может быть, Юрьевы и не разведутся. Как знать!

— Что это значит?

Это значит, что законный муж не утратил тесные связи в «преступном мире». Бывших не бывает, тем более в этом деле. Его уход из правоохранительных органов — вынужденная мера и нехорошее стечение обстоятельств. Если бы не тот прискорбный случай, Ромка никогда бы не стряхнул капитанские погоны и не пошел побираться по миру, в надежде обрести финансовое благополучие и душевное спасение. Предположим, хотя бы на одну секунду, что их ближайшая разлука — очередная легенда, чтобы запудрить его родителям мозги и ложью залепить зерцало личного всевидящего ока, коим обладает его мать.

— Начинается! — поправив платок на голове, вдруг неожиданно прячется за мою спину.

— Что с тобой? — вполоборота слежу за ней, как за мечущейся по пустому коридору дикой кошкой.

— Ничего, — шепотом пищит. — Как он держится?

Увы, нельзя ругаться в святом и божьем месте матом, а то бы я в подробностях и с ёмким юморком, добавив колоритных красок, уведомил её простым рассказом о том, как сын построил эту шатию-братию.

— Наш Тимофей — боец, Мальвина, — негромко хмыкнув, задираю нос. — Внимательно разглядывает служителя культа, однако предусмотрительно выражает недоверие — вжимаясь в Сашкину грудь, барбосик выставляет ножки. Он молодчина!

А про себя шепчу:

«Хоть бы не засандалил пяткой бородатому в живот, а после — в глаз!».

— Мальвина?

Ну, Цыпой же нельзя.

— Аська, заканчивай этот детский сад. Смотри-ка, твой сынок сейчас идет на ручки к крестной маме. И ты знаешь, Ольга ему больше нравится, — по-видимому, я испытываю гордость за крохотного пацана, — а это значит, что у нас растет настоящий парень. Чтит ребенок красоту. Господи, от девок точно не отбиться. Ты погляди, Юрьев сейчас, по-моему, на дерьмо изойдет. Вот так ревнует старый черт.

Пиздец! Никогда бы не поверил, если бы такое не увидел своими собственными глазами…

Запланированное мероприятие проходит — опять же, слава Богу — без эксцессов, а я, как слон, всем этим остаюсь доволен. Правда, на выходе из церкви, возле ступенек, нас поджидает Инга, которую уж точно никто сюда не приглашал. Потом, конечно, выясняется, что Фрол без Тереховой, видите ли, жить уже не может, а ей, как оказывается, есть, что сказать мне, да и жене в придачу. Нет-нет, ни извинений, ни клятв, ни объяснений, зато простые и очень верные слова и дорогой подарок для Тимошки. А что ответить? Наверное, только то, что красивой наглой стерве чрезвычайно в жизни повезло, что я женат на Аське, которая, по-моему, вообще ни на кого не держит зла. Такая всепрощающая натура, черт бы ее побрал. По крайней мере, Цыпа душевно благодарит незваную гостью за миленький презент и с не пойми каких делов приглашает к нам домой отметить за праздничным столом первое, после дня рождения, великое событие для сына. Вот как будто бы и все!

«Фух! Обошлось, а ты боялась» — шептал на ухо Асе, пока мы добирались к нам, расположившись на заднем сидении в машине у Романа.

«Слава Богу! Пусть он будет очень счастлив» — сохраняя неподвижность, губами отвечала Цыпа. — «Перестань!» — при этом смахивала мою руку, пальцы которой наглым образом сжимали тощую коленку, сокрытую под широким подолом праздничного платья. — «Ребята смотрят» — она косилась на помалкивающих Юрьевых и опускала голову.

«Пускай завидуют. Им ведь не до нас!»…

— Все решено? — рассматриваю гордый профиль Ромки, лишней деталью на котором выступает дергающаяся вверх-вниз сигарета. — Пять дней, а потом — с чистой совестью на долгожданную свободу? Другого выхода не нашел, кроме как присунуть этой Василисе? Сколько ей лет? Она совершеннолетняя? Понимаю, что возраст подходящий, детородный, но восемнадцать-то хоть есть? Внешность, по всей видимости, не важна. А с ней как? — машу куда-то в сторону, указывая в неопределенном направлении. — Долго же ты держался! — и наконец шиплю ругательство, безобразно искривляя губы. — Твою мать.