— Что именно?
— Твоя женитьба ни к чему хорошему не приведет. Ты становишься слизняком, Костя. Прощаешь такое обращение…
А с чего он, собственно говоря, взял, что я ее рукоплескания по нежной коже незамедлительно простил? Посматриваю на неотсвечивающий нужными мне бликами экран, жду сообщений, которых пока нет, но в скором времени, уверен, что появятся, иначе не сносить кому-то головы.
— Гнешься неизвестно перед кем. Мальчишка — нет вопросов! Вообще предпочту не касаться этой темы, но девица, — он выставляет мне под нос свой палец, — красавица — продолжаю на этом настаивать, но этот Божий дар никак не координирует с тем, что цыпочка творит. Тебе стукнет скоро сорок лет, а у тебя ногтями расчерченная рожа, на которой цветет и пахнет вот такое недоразумение. Босс, ты похож, на юношу, перепутавшего балкон своей возлюбленной и забравшегося в комнату к ее строгих правил толстенькой матроне. Ты наказанный шпицрутенами недалекий и ленивый школяр. Даже выражение твоей ряхи свидетельствует против всего, что ты пытаешься навесить мне на эти хрящики, — засунув в губы сигарету, пальцами дергает свои ушные обводки. — Вот так все плохо, босс?
Не то чтобы, но… Неожиданно, я бы сказал. Про качество судить пока не берусь. Признаться честно, я совсем не ожидал того, что произошло потом после того, как мы добрались домой, прогулявшись в абсолютном молчании по морскому бережку. В машине Ася помалкивала, но глубоко дышала, иногда поворачивалась назад, посматривала на хохочущего сынишку, потом шумно забирала носом воздух, таращилась, совершенно этого не скрывая, на меня, скрипела зубами и сжимала кулачки. Я отвлекался и, как гонористый жеребец, вскидывал башку, транслируя ей вполне очевидный вопрос:
«Что случилось, девочка? Ты расстроилась из-за того, что я опять оговорился, вспомнив бывшую жену? Ну, перестань, Мальвина! У нас семья и ничего другого…».
Пытался разрядить обстановку и, конечно, первым начинал с ней разговор: я плавно заходил на юмор, присаживался на сарказм, травя ей пошленькие анекдоты, подмигивал, но, как это ни странно, сам с собой хихикал. Затем немного осмелев, я гладил женскую коленку, забираясь по напряженному бедру повыше, закусывая нижнюю губу, трогал трусики и запускал похолодевшие от не пойми чего подрагивающие пальцы под вырезы, впивающиеся в нежные бедра, гладил складки между ног, щекотал только-только пробивающуюся щетинку, пощипывал то место, где по задумке у этой синеглазки находиться должен клиторок, но…
— Привет! — к нам с Фроловым присоединяется еще один узник горемычный, запечатленный на одной ушлой бабе, сейчас чем-то сильно озабоченный Юрьев.
— Здорово! — Сашка обхватывает Ромку за плечи и, подтянув к себе, начинает тормошить, как жалкого Петрушку. — Лично скажешь? Я, извини, не успел растрепать замечательную новость. Поэтому сия почетная миссия возлагается на твои крутые плечи. И…
— Что? — широко раскрыв глаза, таращусь на него бараном.
— Оля согласна на неполный день в офисе. Кость… — скулит Романыч.
Мне бы ругнуться матом, да что-то, видимо, не выходит, поэтому, сохраняя хладнокровие, еще чего-то жду.
— Ты не будешь возражать, если она займет свой кабинет, но будет находиться в офисе только до обеда, а потом…
— Платить ей буду так же, — сняв оторопь, грубо стряхиваю в жестяную банку пепел. — Есть возражения, Юрьев?
— А я ей выплачу остаток, добавлю то, что шеф-скупердяй не доплатил. Какого черта, босс? — рычит в ответ Фролов. — Блядь, Ромка, это очень круто. А что… — он осекается, подавившись едким никотином, кашляет, как чахоточный старик, сплевывает смоляную массу, а после снова продолжает говорить. — Что случилось? Ты ей какие-то кабальные условия поставил? Взял, наконец-то, в оборот? Развод, по всей видимости, снова отменяется? — теперь подмигивает мне, пошленько кривляясь.
Кокетничает, что ли, говорливый финик?
— Нет, не отменяется. Я…
— Ром, я буду счастлив, если она вернется, но то, что творилось здесь раньше, уже не потерплю. Как ее здоровье? — стучу пальцем по виску.
— … — Юрьев громко дышит, сильно раздувая ноздри, скрипит зубами и, по-моему, жует себе язык, протыкая острыми резцами мышечную мякоть.
— Сменим тему, охламоны! — Фрол хлопает в ладоши и становится между нами, изображая рефери, вовремя подоспевшего к бойцам без правил на раскрашенном в яркие цвета октагоне. — Ромыч, обрати внимание на физиономию начальника. Левая щека у Котяна сегодня полыхает словно знамя государства со стремительно развивающейся экономикой. Теперь у нас не только товары этого трудолюбивого народа, но и супермодный макияж на грубой коже мужиков, которые с головой вообще не дружат. Что-то, твою мать, не выходит сменить тему. Ром, а у тебя с кожаным кадилом как?
— Порядок, — а Юрьев ведь реально подается на меня вперед, прищуривается и даже корчит рожу. — Твою мать! Пощечина, босс?
«И не одна!» — хочу добавить. Моя жена не дружит не только со слезами, но и инстинктом самосохранения, и вообще не знает, как правильно и доходчиво отказать взведенному и настроившемуся на жаркий секс мужику. Теперь, пожалуй, по порядку…
— Котян, что ты высматриваешь? — Сашок кивает на мою поднятую руку, в ладони которой зажат мобильный телефон. — Стрелу забил кому-то?
— Твоя Терехова — стерва, Фрол! — хриплю, не отрывая взгляда от того, на чем сейчас помешан.
Я жду сообщения от своего невролога, которого спонтанно посетил сегодня. Отвалив бешеную сумму такого себе законного вознаграждения, вынужденно, потому что внепланово, просветил себе башку на предмет новообразований, несанкционированных сгустков непотребного, аневризм или каких-либо иных очагов, способных вызывать, во-первых, бешеную мигрень, а во-вторых, неконтролируемую речь, от которой страдает тело и нормальный, пока еще жизнеспособный мозг.
— Она не моя, — внезапно хмыкает наш денежный мешок.
— Давно?
Еще меня интересует состояние дел в собственном доме, в котором сейчас на положении полной и безоговорочной хозяйки господствует Галина Никитична — богиня клининга, местная домоправительница и отечественная Фрекен Бок. Да! Я изощренно отомщу белобрысой суке за то, что разукрасила мне лицо.
— С чего ты взял, мой милый босс, что я шпилю Ингу?
— Шпилишь? — оживляется Юрьев. — Блядь, Фролов, ты хоть бы изредка фильтровал базар.
— А что такое происходит, неразговорчивая душа нашей маленькой компании? Я говорю так, как оно есть на самом деле. Если мой стиль терзает ваши уши, отроки, то идите к черту и отодвиньтесь от меня, чтобы случайно в похоть не измазаться. Но, если тебе интересно мое мнение, Роман Игоревич, то из нас троих ты основательно болен, потому что воздержание терпишь. Костя стал на лыжи и женился, а у тебя, красавчик, все без перемен, которые, как известно, требуют наши сердца и торчком стоящий член.
— Хм? — безопасник от всей души затягивается сигаретой.
— Не «хм», а «так точно», Юрьев. У тебя еще на кого-нибудь стоит или твой конец привязан к копне русой бабы, добровольно похоронившей себя в четырех стенах. Ты хоть спишь с женой?
— Скажу «да», значит, предам женщину, с которой живу, а отвечу «нет» — потешу твою глупость, поэтому…
Я с «гнусностями» полез к Аське, когда она поздно вечером, стоя в очень провокационной стойке — задом к потолку, — надраивала на кухне пол. Видимо, так малышка успокаивается, если что-то вдруг идет не по ее понятиям или сценарию. Жена ворчала и сопела, как старый пылесос, что-то там шептала, смахивала сопли-слюни, заправляла за уши выбившиеся лохмы, а после двигалась вдоль кухонного стола, размахивая мягкой тряпкой, растаскивая мыльную воду по кафельной плитке. Какой-то, по всей видимости, древний способ наведения марафета. Я в армии, конечно, не служил, но почему-то вспомнилось средневековое выражение о том, что полы можно считать чистыми, свежими и основательно вымытыми, если тряпка в определенном ритме прикладывается о плинтус, поджимающий окружающие нас панели.
Так вот! Обхватив двумя руками ее крутые бедра, я впечатал свой слишком возбужденный пах в раскрытые для этого ягодичные половинки.
