— Лично я не ходила так далеко, господин, но мне доводилось привечать путников с той стороны. Я покажу дорогу.

Успокоив взволнованных местных жителей, травница по имени Мавиль проводила их до нужного места. Горный путь представлял собой еле заметную тропку из глянцевого черного камня, густо поросшую по бокам высокой травой.

Мавиль остановилась, не дойдя пары шагов до первого блестящего валуна.

— Говорят, много-много лет назад здесь тек огненный ручей, поэтому камни почернели и стали дымчатым стеклом.

Соловей заинтересованно повел носом в сторону легенды, но Рунар одернул его:

— Теряем время.

Бард недовольно цокнул и пришпорил коня, первым отправляясь в путь.

— В ущелье протекает река, в ней много рыбы, — потупившись, поделилась травница. — Господин, мне стыдно за мой поступок. Я буду молиться за вас и за благословенную княжну.

Рунар неопределенно кивнул, затем удивленно вскинул бровь, увидев перед собой холщовый мешочек.

— Я заметила, что вас мучают головные боли, — заикаясь, пролепетала Мавиль. — Этот травяной сбор облегчит ее. Не обязательно сжигать их, просто положите ночью у подушки. — На последних словах она покраснела до кончиков волос. — Не бойтесь, это не приворот. Здесь мята, душица, кипрей и… и…

— Ромашка, — закончил за нее маг и забрал мешочек. — Спасибо, Мавиль. Не делай больше глупостей. Любовная магия опасна и может ударить по тебе самой.

Она поклонилась, не поднимая головы, после чего проворно помчалась к деревне.

Соловей заинтересованно проследил, как мешочек исчезает в одной из седельных сумок мага.

— А Мавиль действительно хорошенькая. Не жалеешь, что я прервал вас?

— Завидуй молча.

Бард обернулся в седле.

— Что я слышу! Неужели, язвительный комментарий? Мавиль, и правда, волшебница. Не переживай, дружище, я не расскажу княжне о маленьком происшествии в избушке милейшей травницы, хотя, не обещаю, что не использую этот эпизод в моей балладе.

— На обратном пути можешь заглянуть к ней.

— Всенепременно! Я еще хочу послушать про огненный ручей, что бы это ни значило.

Рунар бросил взгляд на величественные горные хребты, протянувшиеся прямиком до Мраморного залива. Белые шапки самых высоких пиков сияли на солнце подобно сигнальным кострам, а более низкие сплошь покрывал ало-золотой лес, чередующийся с еще зеленым травяным ковром.

— Возможно, раньше здесь был действующий вулкан, и стекающая лава превратилась в обсидиан.

— Огненные реки звучат гораздо романтичнее, — тут же заявил бард.

Тропа оказалась достаточно удобной, чтобы без опаски пустить лошадей рысью. Рунар с трудом удерживался, чтобы не сорваться в галоп. Порой ему казалось, будто на горизонте мерцают маяки Аулукса, хотя он понимал, что до города еще слишком много дней пути. Его сердце и душа отчаянно рвались вперед, словно предчувствуя, чем обернется малейшее промедление.

В горах водились дикие звери. Их удавалось отпугивать огнем и магией, которой с каждым днем становилось все меньше. Рунар пробовал медитировать прямо в седле, но опасался терять бдительность на каменистой дороге. Во время привалов он засыпал, стоило закрыть глаза, а во сне видел жуткие видения в густеющем тумане.

Когда свежая поросль сменилась голыми скалами, к кошмарам добавились воспоминания о рудниках: глубоких пыльных шахтах, тесных темных камерах, раскаленном песке на арене для поединков. Поначалу в жутких видениях он умирал, погребенный под обвалом, затем ему начали мерещиться подобные сны про Айрин, Эдгара, королеву, даже про свою мать, счастливо сходящую с ума в монастыре далеко на севере. Он просыпался в поту и видел те же скалы наяву. Им не было конца.

Мешочек Мавиль помогал оставаться в ясном сознании. Рунара хотя бы больше не изводили участившиеся приступы головной боли.

В одну из ночей Соловей с трудом разбудил его для ночной вахты. Им приходилось стоять на стреме, потому что заклинания буквально рассыпались от дуновения ветра.

Рунар чувствовал себя никчемным калекой, каким его после заключения вышвырнули на «свободу» у стен безымянного южного городка, которым не было числа. Он тогда не смог справиться с крысой, покусившейся на выпрошенный у пекаря заплесневелый хлеб.

В первые мгновения пробуждения маг все еще плыл на волнах кошмара, когда расслышал слова барда:

— … просто-напросто страшно! Так что наколдуй себе какое-нибудь лекарство, а то меня в дрожь бросает.

Маг разлепил спекшиеся губы:

— От чего?

— Ты издеваешься? Мало того, что начинаешь ночами всякую ересь нести, так еще делаешь вид, что не понимаешь?

Рунар с трудом приподнялся на одеяле. Голова гудела, как колокол, словно он пил, не просыхая, с позапрошлой осени.

— Что именно я говорю?

Бард поумерил пыл и задумался.

— Ничего особо определенного. Раньше ты бубнил что-то и утихал, но последнюю пару дней речь точно шла о Рейненберне и алых птицах. Ничего не напоминает?

Маг покачал головой. Соловей с подозрением покосился на своего спутника, но виду не подал.

— Тогда твоя стража, Лис.

Рунар окаменел.

— Как ты меня назвал?

— Лис, — буркнул Соловей, раскатывая на камнях лежанку. — Твое имя с эскальтского.

— Ты знаешь этот язык?

— Я знаю северные баллады, — огрызнулся тот и укрылся с головой. — Надеюсь, дашь мне, наконец, поспать.

Дождавшись, пока бард уснет, Рунар вытащил из сумки нетронутую флягу — его неприкосновенный запас магии для штурма Аулукса. Две другие надежно стерегла Жули, направлявшаяся сейчас южным путем вместе с гарнизоном Эдгара.

Рунар снял крышку и, зажмурившись, отпил. Вместо предполагаемого глотка он с жадностью сделал целых три. Волна чужой магии лавой прокатилась по венам. Он распознал донора. Фандрар, командир магического гарнизона.

«Вот и повод вздернуть, наконец, ублюдка», — мысленно усмехнулся маг.

Он вновь чувствовал себя живым.

Айрин притулилась на ступенях у самой воды и бормотала себе под нос обрывки разговоров и мыслей, подсмотренных в воспоминаниях наемника.

Ее грудь раздирало изнутри, будто под кожей развелась колония морских ежей.

Фонари стражников плыли вдалеке, словно блуждающие болотные огни. Ясная ночь дышала тишиной, а бушевавший много дней ветер улегся, погрузив море в штиль.

Айрин парила в толще воды над черной бездной чужой памяти. Жизнь Шахара напоминала бесконечную войну со всем миром, где он выступал за сторону обреченных. Он был сам себе армия и оружие; он бился, бился, бился, пока не кончались силы, а потом продолжал снова под звуки боевых барабанов, под предсмертные крики жертв, под звон золотых монет.

Он был полон безымянных лиц: его таурукский наставник, попрошайка в порту, мейстер восточного города, ребенок в плаще Теневой стражи, торговец специями, наемник, шлюха… мешок бобов — бесчисленных и безликих.

У шарибского корабля царило необычное оживление. Матросы выкатывали из трюма бочки, пока на пристани их ждала группа людей в окружении стражи.

«Что им понадобилось здесь так поздно?» — отстраненно подумала Айрин и, прищурившись, разглядела на людях рабские ошейники.

Она поднялась и на нетвердых ногах пошла вперед.

«Почему рабы не убегают? Они же не скованны, а из стражи за ними наблюдают только трое».

Сделав еще шаг, Айрин врезалась в невидимую преграду. Насколько же она помешалась, что не заметила магический щит у себя под носом!

С палубы свесился канат, по которому на землю слез шарибский волшебник.

— Уходи. Тебе не место тут, — преградив ей путь, приказал он на ломаном рейненбернском.

Команда выкрикнула что-то.

Шарибский Айрин был далек от совершенства, но она смогла разобрать главное: ее тоже предлагали сделать рабыней и продать подороже где-нибудь на юге.

Стражники беспокойно заозирались. Один из них направился к волшебнику, отчитывая его громким шепотом: