Айрин мигом сбежала к стоявшей неподалеку старой виселице и присела на подгнившие деревянные ступеньки. Казни на местах отменили около двадцати лет назад. Первым делом, взойдя на трон, король Реджинальд Освободитель прекратил беспорядочные самосуды, обратившиеся бедствием на фоне смуты и затяжного голода. Смертный приговор стал прерогативой короны. В связи с этим староста Перевала и местный священник хотели снести спорное сооружение, однако, незадолго до этого детки для смеха повесили в петлю соломенное чучело, которое позднее стало полноценным участником всех празднеств.

Вот и сейчас над головой Айрин покачивался потрепанный мешок соломы в чьей-то старой рубахе и с венком на макушке.

— Ты пропустила украшение праздничного столба, а еще не явилась в ратушу на распределение угощений для ночи Новолетия! — Агнес коршуном нависла над ней, уперев руки в боки. Ее голубой сарафан развивался на ветру, как знамя праведности и гнева. — Мне пришлось краснеть за тебя.

Айрин выдавила кривую улыбку.

— Ты же знаешь, я не люблю стоять у печи. Где мама?

— С другими женщинами обсуждает, чем заменить живые цветы, а то на полях одни сорняки остались, — она махнула в сторону ратуши. — Хотя, сдается мне, они уже наливку пробуют.

У Айрин вырвался смешок. Она бы тоже не отказалась от наливки.

На площади кипела жизнь. Перевальцы в серьез взялись провожать урожайный год. Девушки плели венки для ночных гаданий, украшали лентами традиционные для праздника арки с витиеватой резьбой и накрывали на выставленные в ряд столы. Мужчины носили тяжести и следили за охраной купца, бдительно сторожившей выставленный товар: домашнюю утварь, баснословно дорогие ткани и кружева, украшения из разноцветных камней и морских ракушек, сахар, пряности, шарибские красители. Тут же стригли овец, кузнец подковывал купцовых лошадей, а между людьми скакал совсем юный помощник барда, весело играя на свирели. Сам бард, моложавый старик в пестром лоскутном плаще, стоял в компании нескольких мужчин, в том числе купца и старосты, показательно чихвостившего пристыженного Гуго, оглаживал густую бороду и кивал в такт нравоучениям.

Женщины собирали и вычесывали овечью шерсть, раскладывали на столах угощения и подгоняли мужей да дочерей. То тут, то там запевали песни, ругались, мирились, обсуждали собранный урожай и большую столичную ярмарку. Особенно громко звучала ритуальная песня для ночного гадания:

Ой, сплету венок скорей

Из березовых ветвей,

Предрассветных сладких грез

И девичьих горьких слез.

Ой, да разнотравья цвет

Для счастливых долгих лет,

Чтоб скорей найти любовь,

От которой вспыхнет кровь.

Пусть много лет назад король и объявил началом нового года Праздник Середины Зимы, в провинции все еще отмечали осеннее Новолетие и славили Всевидящего за плодородные поля, здоровый скот и полноводные реки.

Особенно Новолетия ждали незамужние девицы. В ведьмин час они в одних сорочках босиком бежали на реку и бросали в воду венки. Неженатые парни вылавливали их и наутро искали хозяйку. Считалось, что в такую ночь Всевышний лично связывает души влюбленных. Никаких магических слов или — не приведи господи — рун, однако, соединенные в ночь Новолетия часто проживали счастливую семейную жизнь.

Между тем, от группы горячо споривших мужчин отделился милый широкоплечий парень и с улыбкой направился к девушкам.

— Собак, значит, боишься, а волков нет? — вместо приветствия выкрикнул он, обратив на себя внимание поющих девиц с венками.

— Волков у нас кормят лучше, чем собак, — ответила Айрин, в последний момент смягчив грубость широкой улыбкой. — Доброго дня, Лени!

Агнес мигом повисла у жениха на шее и кокетливо чмокнула его в покрасневшую щеку. Лени любовно обнял невесту за талию, а та согнулась в его руках, как рябинка.

У Айрин не было желания смотреть на их нежности, так что она откинула голову назад, пялясь на пасмурное небо. Права была бабушка, зима и правда придет раньше.

Ветер поутих, но продолжал приятно обдувать лицо. К запаху сена и свежего хлеба примешался горьковатый привкус печного дыма.

Айрин поморщилась. Волки. Зачем Лени вспомнил про волков? Ее тогда спасло чудо!

Она хлопнула ладонью по помосту и поднялась со ступеней. Нет, не чудо. Слава Всевышнему, никого не было рядом, а спасенному ребенку никто не поверил.

— Агнес, ты пойдешь на ужин?

— Я попозже, — заупрямилась сестра, не желая отлипать от до смущенного жениха.

— Бабушка ждет.

— Подождет! — Агнес недовольно поджала губки, и Айрин ощутила, как изнутри поднимается гнев.

— Я зря сюда тащилась?

— Нет, не зря! — она подскочила к развесившим уши девицам, без спросу схватила охапку лент и прутиков и всучила опешившей сестре. — На, сплети тоже венок. К ночи пойдем на реку гадать на суженого-ряженого. Ты с нами! — Агнес демонстративно откинула за спину длинную толстую косу, а затем не терпящим возражения тоном обратилась к подружкам: — Никто не против.

— Если только она не нашлет на нас демонов, — хмыкнула одна из них и испуганно крякнула, когда над ней нависла разъяренная Агнес.

— Я сама на тебя демонов нашлю, Лира, если на жениха моего будешь пялиться!

Пока девчонка блеяла извинения, сестры обменялись недобрыми взглядами.

— Как хочешь, — буркнула Айрин, отворачиваясь, и тут же укусила себя за губу, чтобы удержать очередную колкость. — Я в ратушу.

С охапкой веток в руке девушка решительно зашагала сквозь толпу, через силу выдавливая улыбки. Многие приветствовали ее, особенно мужчины, которым не было дела до досужих сплетен. Раньше ее отца, Йорана, уважали наравне со старостой, а теперь чтили память о нем. О Нарсе тоже говорили много хорошего и рьяно сватали ему своих дочерей или просили от имени сыновей руки Агнес или Айрин. Со старшей сестрой все давно решили полюбовно. А что касалось средней, ее крепость стояла, окруженная толстым панцирем льда, о который уже долгое время упорно бился Гуго.

Проходя мимо лотков с товарами, девушка заинтересованно повела носом в сторону шелкового отреза с традиционным оранжевым шарибским узором в виде ярких цветов с узкими листьями и фигурного орнамента, напоминавшего плетение дикого винограда. Изумрудная ткань переливалась, как водная гладь. Айрин трепетно провела кончиками пальцев по дорогому шелку и шумно выдохнула от избытка чувств.

— Три серебряных за локоть, — купец возник перед ней словно из воздуха. — Но такой красавице могу сбросить пять медяков.

Айрин с сожалением покачала головой и напоследок погладила скользкую ткань. У нее имелись сбережения, но они тщательно хранились для совсем иной цели.

— С самого шарибского материка! — продолжал настаивать купец. — Не с рейнского задрипаного юга. Нигде такого не найдешь! — а заметив, что покупательница сорвалась с крючка, с досадой махнул рукой.

Айрин не обратила на него внимания. Пусть чешет, чего хочет.

Тем более, ее незамедлительно окружили знакомые дети с требованием очередной сказки про отважных рыцарей, благородных королей и прекрасных принцесс. Фели, бойкий пацаненок пяти лет и большой любитель страшилок, попросил легенду о северных демонах, но остальные тут же разъяренно зашипели. Не вслушиваясь в их щебет, Айрин накормила детей очередным «завтра» и, наконец, достигла края площади.

Ратуша выделялась среди прочих домов только размером, высоким шпилем и наличием одного единственного прекрасного витражного окна. У самого основания он разделялся надвое небольшой мраморной статуей милостивого Всевидящего и Всепрощающего Всевышнего. В детстве Айрин удивляло, как такой ослепительно-белый камень мог оставлять на полу изломанную черную тень.

Сразу за порогом девушку окутал аромат лекарственных трав и освященного масла.

Женщины сбились в тесный круг на почтительном расстоянии от алтаря и оживленно жестикулировали. По-прежнему оставаясь в тени, Айрин удобнее перехватила березовый веник и натянула на голову платок. В одиночестве она пренебрегала правилами, но на людях старалась соблюдать даже самые бессмысленные обеты после того, как в череде страшных потерь в их семье ярые прихожанки обвинили Айрин, якобы вызвавшую своим строптивым характером божественный гнев. Ингеборга еще долго пребывала в ярости и запретила Нарсу вести дела с домами «фанатичных куриц». Одна из них, жена пекаря, приползла бить челом сразу, как кончилась мука.