Королевство внутри королевства.

Рунару ее не найти.

День и ночь прошли во тьме и сырости. Запах гниющего дерева въелся Айрин в кожу. Она начала терять связь с реальностью, особенно, когда заклинание Рунара ослабло настолько, что голоса духов перекрыли ее мысли.

Дважды «Восход» заходил в порты — она понимала это по движению судна и звону якорной цепи.

Айрин пыталась мысленно воззвать к духам, но тем не было дела до ее забот. Без магии она не могла отправиться за грань через медитацию, оставалось ждать, пока они сами не призовут ее в свой серый туманный мир.

Магические оковы причиняли страдания. Айрин лихорадило, и вместе с болью росла ее ненависть и злость, прежде всего, на саму себя, что так глупо попалась.

В один прекрасный момент тайная дверь приоткрылась, и на палубу рухнуло тело с фонарем в руке.

Пленницы дружно взвизгнули.

— Очаровательные дамы, приношу свои самые искренние извинения за потревоженный мною покой!

Телом оказался бард, который той ночью воспевал красоту Айрин.

Нетвердой походкой человека, привыкшего к качке, он добрался до противоположного борта, где все это время стояли ящики с контрабандным товаром, и ловко выудил пузатую бутыль.

— Бард? — позвала Айрин и тотчас сощурилась от тусклого света лампы.

— О, луноликая! — просиял тот, затем опустился рядом с ней на корточки. — Твой спутник, не сочти за оскорбление, грубиян. Обещал отрезать мне яйца, если я сунусь сюда.

На его слова тут же отозвалась Пэм:

— Выходит, между выпивкой и достоинством ты выбрал выпивку? Достойно!

— Ах, дьяволица, твой острый язык ранит мое нежное сердце, как холодная шарибская сталь! Разумеется, я заговорил ему зубы.

Пока они обменивались колкостями, Айрин в сомнении кусала губы, но стоило барду двинуться прочь, она быстро заговорила:

— Хочешь заработать?

Лампа осветила ее изможденное лицо.

— А тебе есть, что предложить?

— Подойди ближе и убери свет, — прошипела Айрин, отворачиваясь. Бард подчинился. От него несло нестиранной одеждой, сладким парфюмом и совсем немного ромом. — Ты можешь сойти в ближайшем порту и передать весть одному человеку?

Она говорила тихо, вынуждая его наклоняться ниже.

— Тю, — присвистнул он, — разбежался! Я знаменитый бард, а не посыльный. Через неделю в Маймер сбежится отличная публика, чтобы поглазеть на шарибские каравеллы, и я собираюсь ощутимо облегчить их кошельки.

— Он заплатит золотом.

Бард заколебался, но все же заинтересованно хмыкнул.

Была вероятность, что он работал вместе с похитителямт, но у нее не оставалось выбора.

— У меня на шее кулон-артефакт. Возьми его и мчись в столицу. Отдай кулон лично в руки Придворному магу.

— Погоди, что? — он рассмеялся. — Ты, миледи, кажется, сошла с ума.

— Задери мне рукав и убедись сам, — Айрин протянула ему скованные руки. — Ты называешь себя прославленным бардом, значит, должен понимать.

Он так и сделал, а когда увидел шрамы от рун, переменился в лице.

— Чтоб меня демоны разодрали, ты…

Айрин зашипела на него, а потом скривилась от острой боли, пронзившей грудь. А лекарь ведь рекомендовал ей покой.

— Послушай, моя жизнь зависит от тебя, — выдавила она. — Поезжай прямо в замок, передай Придворному магу, что меня везут в Аулукс. Только не продавай кулон, — у нее перехватило дыхание, когда бард снял цепочку с ее шеи. — Он все, что у меня есть.

Над их головами загрохотали шаги.

Айрин с горечью наблюдала, как артефакт скрывается во внутреннем кармане чужой залатанной куртки.

Бард подхватил бутылку и лампу, затем затараторил:

— Что мне сказать, чтобы не лишиться головы? Твое имя?

— Скажи, что я чудовище. Он поймет. Лично в руки, никому другому! Стой! — он развернулся с видом «ну, что еще?» — Как тебя зовут?

— Соловей, куколка, певчая птица, — бард подмигнул ей напоследок, затем шмыгнул вверх по лесенке.

Айрин проглотила ком в горле. Только сейчас она заметила, что вокруг стоит настоящий гвалт. Женщины о чем-то яростно спорили, а Пэм голосила громче всех.

Не вникая в их разговоры, княжна свернулась на холодных досках и беззвучно заплакала.

Следующие несколько дней Айрин делала все, чтобы не дать Шахару повода выпустить ее наверх. Такой опытный наемник, как он, быстро бы заметил пропажу артефакта, которую связал бы с исчезновением барда.

По крайней мере, Айрин хотелось надеяться, что Соловей не пропьет кулон в первом попавшемся пабе, а действительно доставит Рунару.

Надежды таяли вместе с ее рассудком. В темноте ей мерещились призраки, голоса духов не оставляли даже по ночам, а во снах царили ужасы. Айрин снова переживала смерть отца и сестры, а порой ей снилось, что она вышла замуж за Гуго и заперта в собственном доме без капли колдовства. Иногда в забытии ей мерещился Рунар, живой или мертвый: его пытали, казнили, заставляли Айрин испытывать на нем самые страшные руны.

Оковы мучали ее постоянно. Без магии она ощущала себя никчемной, слабой, униженной. За краткие месяцы жизни во дворце сила стала неотъемлемой ее частью, а когда ее забрали, мириться с потерей оказалось невыносимо.

Однажды Шахар силой выволок Айрин на верхнюю палубу, где ее вырвало за борт. Наемник что-то втолковывал ей, но она только мотала головой и мычала сквозь зубы.

В конце концов, ему пришлось устроить Айрин на одеяле в карцере, где отвратительно воняло козами, но после гнилостной духоты фальшь палубы такое соседство показалось королевским.

Причиной невиданной щедрости стало то, что «Восход» вышел в открытые воды Мраморного моря.

На одиннадцатый день плаванья корабль достиг Аулукса.

Бард проклинал все на свете: свою жадность, любопытство, не кстати вылезшее благородство, похищенную княжну, ушлых торговцев, старых и ленивых лошадей, пустые карманы, черствый хлеб, моросящий дождь, судьбу, стражу, порвавшийся сапог. Список пополнялся по мере того, как Соловей всеми правдами и неправдами пробирался через половину королевства к столице.

«Восход» успел уйти слишком далеко. Путешествие до столицы на самой лучшей лошади напрямик заняло бы четыре дня, у барда имелись только собственные ноги, лютня и пустой желудок.

Ему повезло наткнуться на торговое суденышко, владела которым семья потомственных кожеделов. Они возили товары по всему Рейненберну, предлагая изделия из кожи и кости: чинили и продавали обувь, одежду, сумки, украшения и утварь, даже переплетали книги. Их крошечный трюм был набит до отказа, поэтому вся многочисленная семья ютилась в каюте, рассчитанной на одного капитана.

Соловью пришлось ютиться на мешке с дублеными заготовками, а за жидкую похлебку платить песнями и сказками.

Радость продлилась недолго: торговцы швартовались у каждого причала, коих на Синей, внезапно для барда, оказались бесчисленные дюжины. И все равно он выиграл целый день, чем был до странности горд.

Затем была пешая дорога, которая все не кончалась.

Порой ему хотелось бросить все и заложить проклятый кулон или выбросить в ближайшие кусты. Он даже доставал его пару раз из кармана, крутил в чутких пальцах. Камень искрился и переливался, как осколок небес.

На пятый день Соловей как обычно остановился в трактире одного из городков, попавшихся на пути. До столицы же оставалось, как пешком до Шариба.

— Толку от моей помощи, — делился он с пивной кружкой. — Княжну наверняка уже продали за море. Может, ну это все?

Бард сделал приличный глоток. В горле свербело после долгого выступления. Посетители разошлись после полуночи, а до этого он развлекал их веселыми песнями и лиричными балладами. Благодаря ему трактирщик сорвал большой куш и сиял, как новый медяк, пересчитывая выручку за стойкой.

Его дочка, пышная девушка с сочными алыми губками и не менее сочными формами, призывно улыбалась, протирая соседний стол.